Утопическая элегия. Эпос

Но Кев, словно не замечая моего сарказма, недоверия и других, я бы сказал негативных эмоций, начал свое повествование.

ИСТОРИЯ СОРИИ

– История народа Сории началась очень давно, и я бы даже сказал парадоксально. В старые времена происходило много войн: «но для меня это было неудивительно, в истории моей цивилизации происходило тоже самое». – Одни народы, – продолжил он, – захватывали другие, менялись названия народов, слабые принимали названия более сильных, либо захватчики признавали и применяли к себе-то название, которое исторически закрепилось за той территорией, которою они захватывали. Только наш народ, племена нашего народа дошли до такой степени унижения, раздора и злобы по отношению друг к другу, что дошли до того, дабы не уничтожить, друг друга полностью, призвали добровольно себе хозяина. Призвали с целью, что бы он призванный ими властелин, правил ими и создал государство. Они добровольно отдали себя инородному властелину. Добровольно признали себя рабами и по духовному своему состоянию, и по физическому. И назвали они себя именем инородным – СОРИЯ и стали они Сорийцами, хотя до этого у них были другие племенные названия – алвянские, и позабыли они свои алвянские рода и племена. Поначалу иноземцы объединили племена алвянские под новым именем «Сория». Но вскоре уже среди объединенных племен Сорийских начались междоусобные раздоры. Опять застонала бывшая алвянская земля, а теперь уже Сорийская. И опять потребовался алвянским племенам – Сорийцам, иноземный правитель. Но теперь уже не пришлось им призывать к себе добровольно хозяина. Сам к ним пришел властелин иноземный « с раскосыми и жадными глазами», как сказано в наших летописях. И хотя Сорийцы вроде бы и сопротивлялись иноземным захватчикам, но разделены они были, не было среди них единства, и покорены они были. Так что хоть и недобровольно они иноземного хозяина на свою землю призвали, но раздробленность их гипотетически можно признать добровольным рабством. Бог решил угомонить разбушевавшихся Сорийцев. И как отец наказывает всех разбаловавшихся и дерущихся между собой детей, чтобы успокоить их, так и Бог направил гнев свой на Сорийскую землю, дабы утихомирить ее, чтобы Сорийцы не перебили сами себя. Да, зло было неслыханное на Сорийской земле с приходом врагов.

– Кев, я не понял, – перебил я его, – Вы сейчас рассказываете о своем мире или в искаженной форме освещаете мой? Что-то подобное происходило и в Мире, откуда я прибыл.

– Я говорю о своем, но параллели могут существовать. Так вот, прошло время, много времени, и опять начали объединятся Сорийцы под властью чужеземцев. Но, к сожалению, закрепилась у Сорийцев рабская натура, плохо стало жить Сорийцам без кнута. И повелось в истории Сории, как злой правитель над ними, так чтят они его и восхваляют, как добрый правитель, так гонят они его. Если кто нес им свободу, забивали они его и гнали со своей земли, а кто сильнее их угнетал, лебезили и пресмыкались перед ним. Как-то герой одной летописи решил каторжников освободить, разогнал он их стражников, а с них оковы сбил, так они его в знак «благодарности» камнями закидали. Чем сильнее правитель угнетал народ Сории, тем величественнее был он для них. Если же правитель доброту проявлял к ним, дураком его считали. Как-то пришел на Сорийскую землю новый враг, царем у них Аполион был. И хотел тот Аполион освободить крестьян Сорийских от рабства, в котором они были у своих Сорийских господ. Так крестьяне Сорийские, все как один, на борьбу с этим Аполионом поднялись и побили его, а потом гордились, что не позволили снять с себя оковы рабства. А господа их в знак благодарности еще сильнее гнет свой над ними усилили.

Шло время, власть менялась, то одно политическое направление было, то другое, но рабская натура Сорийская не исчезала, потому что рабом проще быть. По приказу ешь, по приказу спишь, по приказу работаешь и не надо ни о чем думать. Все за тебя решают. Не надо думать, что плохо, а что хорошо, за тебя это решат и скажут. Пусть забивают кого-то, значит он плохой. Главное, что бы меня не трогали. Пусть в рабстве, на коленях, но кормят же. Что называется по принципу, «Авось, была, не была».

Время шло. Появился на Сорийской земле новый правитель – Талий. Талий этот вроде бы и слова говорил правильные, хорошие, о счастье народном, знал он, что народу надо, как счастливым его сделать. Заслушался его народ Сорийский, возвеличил его, чуть ли не Богом его провозгласил. А Талий этот полстраны в тюрьмы и лагеря каторжные посажал и все это под эгидой борьбы со злом. А те, кто в лагеря каторжные еще не попали, считали, что правильно он делает, он их же от зла оберегает, пока сами там не оказывались. Но все равно считали его Богом, так как кормил он их и поил, и сроки жизни им отмерял, и не надо им было, ни о чем думать, жили как бараны в стойле, ели и спали, пока их не убивали. Не нужна им была свобода, при которой самим надо было думать, что такое хорошо, а что такое плохо. А вдруг ошибешься? На кого тогда вину свою сваливать? Вдруг сам виноват окажешься? А себя винить очень тяжело! А так хозяин все за тебя решит и виновного найдет, и накажет, а тебя еще покормит. И вся забота только и есть, что сидеть трястись, что бы вдруг сам виновным не оказался. А, что бы им не оказаться надо сильнее прогибаться перед хозяином, раболебствовать усерднее. Чтоб подольше пожить, да послаще поесть. А это все проще, чем встать с колен и трудом своим честным, а не лизоблюдством хлеб насущный себе добывать и решать самому, что же такое хорошо, а что такое плохо, а что еще хуже, сам окажешься плохим человеком и делаешь все плохое не по указке хозяина, а по велению своей черной души, тогда отвечать придется и перед людьми и перед Богом, а отвечать то ой как не хочется, ой как не хочется признавать себя подонком, ведь исправляться надо будет. А так живешь подлецом и вроде вины твоей в этом нет, потому что так хозяин велит, а у тебя вроде бы, как и выхода нет, что я могу сделать, от меня ничего не зависит, у меня выхода нет – я раб. А выход есть всегда. Только этот выход уж больно тернист, больно может быть, а я больно не хочу лучше уж пусть другому больно будет, а я позлорадствую.

Хотя, конечно, в качестве некоего оправдания духовно- нравственного состояния Сорийского народа, хочу сказать, что на его моральный облик повлияла еще и геополитическая ситуация. Геополитические интересы Сории всегда были важнее личностных. Это происходило от того, что Сория в начале своего зарождения всегда была под гнетом из вне. Поэтому Сорийский народ не обращал внимание на местное закабаление, а старался избавиться от внешнего. Так во всех странах нашей планеты происходили крестьянские восстания против закрепощения, и только в Сории крестьянин покорно молчал и не протестовал против внутреннего рабства. Так как его всегда отвлекали на внешнего врага и интересы государства, так сказать, геополитические интересы, власть имущих всегда ставились выше интересов народа. Постоянный страх перед внешним врагом и защита от него у Сорийского крестьянина зависела от его господина, и поэтому рабское закабаление на первом его этапе у смерда ассоциировалось с защитой от внешнего врага. По принципу долгосидящего заключенного – лучше я буду в тюрьме, где кормят, поят, одевают, предоставляют крышу над головой, водят на работу, говорят, когда отдыхать, ограждают от всех житейских проблем, только бы не идти в общество, где надо самому о себе думать, заботиться и решать проблемы.

Сорийцы, раболепствовали перед своими господами, но никогда не склоняли головы перед внешним врагом, бились до последнего, не думая о том, что несет им иноземец: добро или зло. Сориец, лучше умрет, чем поклонится врагу, который придет к нему со злом. Генетическая непримиримость внешнего навязывания, не позволяла Сорийцу принять иноземную волю. Если Сорийскому человеку грозили кулаком, то этот кулак, не пугал его, не подавлял его волю, а действовал, как красная тряпка на быка, и, в конечном счете, этот кулак оказывался в глотке грозящего. Но в тоже время Сориец, всегда принимал с распростертыми руками страждущего и отдавал ему последнее, так как душа Сорийца соответствует размерам его родины, а родина его большая и не оскудеет она никогда, и можно раздавать все и всем, но только добровольно, от души.

Тут Кев немного задумался, а потом продолжил с еле заметной улыбкой:

– Но вернемся к сухой истории без лирики, а то я Вас, наверное, немного утомил своим экскурсом в духовность Сорийского человека.

– Нет, нет нисколько, – ответил я, – продолжайте говорить, что считаете необходимым, тем более некоторые ассоциации у меня появляются и с историей моего мира.

– Хорошо, – опять начал свое повествование Кев. – Так вот, как-то пришел на Сорийскую землю новый правитель, звали его Ардачев. Человек вообще-то неплохой, конечно у него были недостатки. Он был человек, по большому счету, наивный, но не лишенный амбиций. И вот он решил, что может дать Сорийскому народу свободу. Дать рабу свободу своим волевым решением. Но придя к такому решению, он не проанализировал сущность Сорийского человека. Не проанализировал историческое развитие Сорийской нации, что только под жестким гнетом своего господина Сориец чувствует себя комфортно. Он может возмущаться, быть недовольным оковами, которые на нем надеты, роптать, но подсознательно понимать, что без оков, он станет не управляем. Как говорится, не приведи Бог пережить Сорийскую необузданность. Ведь свобода у Сорийца ассоциируется с вседозволенностью, безнаказанностью. Что собственно и произошло. После объявления свободы начался беспредел и неимоверный разгул преступности, отношения между людьми стали по принципу «человек, человеку – волк». Кто сильнее, стал отнимать у более слабого и гордиться этим. Кто много нахапал материальных ценностей, кто потерял совесть и нравственность, теми стали восхищаться и называть их «сильные мира сего», а те, кто продолжал честно работать, но не мог похвастаться большими материальными благами, так как не стал торговать своей честью и совестью, тех стали называть неудачниками, лохами. И произошло дикое расслоение в Сорийском обществе. Одни разбогатели, но потеряли нравственность, совесть и душу, а другие обнищали, и от этой нищеты некоторые приобрели злобу и зависть. И хотя на первом этапе насильственной свободы еще были люди с честью и совестью, но со временем их становилось все меньше и меньше. Страна разваливалась.

Тут Кев с хитрым прищуром спросил меня, пристально вглядываясь в мое лицо, будто анализировал мои экстрасенсорные возможности:

– А как Вы думаете, кого обвинили во всем происшедшем? Кого закидали камнями?

– Ну, исходя из предыстории, которую Вы мне поведали, я думаю того, кто дал Вам свободу.

– Точно. Потому что он не подумал, что Сорийский народ, народ от Бога. Имея невзгоды и горести, отсутствия избытка материальных благ, он тем самым имел огромную духовность и нравственность. Ибо невзгоды и отсутствие излишеств очищают душу от скверны, так как, не имея излишеств, человек испытывает сострадание к ближнему. Невзгоды даются Богом для очищения души потому, что когда человек испытывает боль от плохого, что есть в его жизни, он понимает боль другого человека, когда другому плохо. Сорийцы, возненавидели своего освободителя, по большому счету не от того, что кто-то стал богатым, а кто-то нищим и у большинства населения исчезла уверенность в спокойном и стабильном будущем. Нет. Они возненавидели его от того, что он лишил их общения с Богом. Он своей свободой выпустил все их пороки наружу. И вроде бы хочется быть с Богом, чистым душой, но пороки так сладки, что от них трудно отказаться. Сладко жрать и много спать, вот что стало хотеться Сорийцу, побольше отнять у другого, но при этом хочется быть с чистой душой, а это несовместимо, значит, надо искать виновного, из-за которого душа зачерствела и естественно козлом отпущения стал Ардачев. Всегда легче обвинить другого, чем себя.

Ведь, что технически произошло? А произошло следующее: было стойло баранов, был пастух, который пас этих баранов, охранял их, кормил, резал иногда по необходимости, когда много резал, когда мало. Бараны полностью зависели от этого пастуха, пастух и его собаки защищали баранов от волков, у баранов всегда была еда и вода. Пусть еда была и не изысканная и не в огромном избытке, но она была и всем хватало. Все были в равной ситуации, никто не ел больше остальных. Бараны блеяли, возмущались, ведь за стойлом были прекрасные пастбища с сочной зеленой травой, и баранам хотелось этой травки, им было мало того, что им давал пастух. Они думали, что оказавшись на этих зеленых лугах, они будут все в той же безопасности, как в стойле, что платить им ни за что не придется. И вот пастух открыл им стойло, и они, как и подобает баранам, ломанулись все на зеленые полянки, но только путь туда оказался не из легких. Кого-то зарезали волки, ведь баранов уже никто не охранял, кого —то задавили, кого-то покалечили во время бега к этим полянам. А кто-то просто опоздал на эти прекрасные угодья. Раньше прибежали более сильные бараны и уже не пускали туда других, а все ели сами. Но и у них не все было сладко. Они иногда на этих полянах убивали друг друга. И что же, в конечном счете, оказалось? А оказалось, что для огромного большинства баранов эта свобода, за которую они сами ратовали, оказалась фатальной. Они думали, что будут наслаждаться зеленой травкой, но она оказалась только для избранных. Тогда они стали сожалеть о своем старом стойле, что хоть и не изысканно и не всегда сочной травой их кормили, но кормили и охраняли и в обиду не давали более сильным баранам, пастух старался соблюдать равенство. А теперь они на свободе, где нужно самим добывать себе еду, и стойла прежнего уже нет. Значит, кто виноват – пастух! Дал свободу, а едой не обеспечил. Прогнали Ардачева, сделав его козлом отпущения.

Пришла новая эра, назвали ее эрой демократии, что означает власть народа.

В этот момент в интонации Кева, я отчетливо ощутил нотки издевки над фразой «власть народа» и словно извиняясь за эту промелькнувшую нотку в своей интонации, его глаза сказали мне: «это ни я смеюсь над этой фразой, это власть имущие над ней смеются, ибо это утопический нонсенс».

– Естественно, – продолжал Кев, – ни о какой власти народа речи не шло. Просто народу на уши повесили новую лапшу. Но лапша была крепкая, как сталь и народ ее принял. Ее быстро с ушей сняли и поставили ее вокруг народа, соорудив из нее подобие клетки, почем в принципе, Сорийский народ уже начал скучать. Стали народу навязывать новые ценности, так как духовность и нравственность были уничтожены, то нужна была замена. Первая была циничная, лицемерная – искусственное навязывание веры в Бога. Вера была словесная. Мол, скажи, что веришь в Бога, лоб перекрести и делай что хочешь, совершай любые подлости, ты уже полноценный гражданин общества. Нравственность и духовность тебе не нужны, они тебе будут только мешать. Второе – это искусственный патриотизм, когда на словах все кричали, «Да здравствует Сория!», «Мы счастливы», как кричали в одном старом телешоу для душевнобольных, при этом выгоняя кого-то с этого шоу, по принципу, когда кому-то плохо, то мы счастливы, практически это телешоу обобщала духовную сущность всего Сорийского общества. Кричали «Сория вперед!». А на деле? А на деле, Сорийцы чуть ли не в рот заглядывали иностранцам. Думали только об одном, побольше хапнуть денег и уехать из Сории. Органы власти разъедала сильнейшая коррупция. Профессиональное обучение упало на самый низкий уровень. Дошло до того, что в стране практически исчезла медицина и другие профессии, потому, что учились в высших учебных заведениях только за взятки. У человека был диплом, но не было знаний. Силовые структуры перестали бороться с преступностью, они стали ее только контролировать, а что еще хуже, государственные силовые структуры сами стали очагами преступности. Форменная одежда силовых структур стала заимствоваться у иноземцев. Были удобные сапоги, стали керцы, были фуражки, стали диболки и так далее.

В этот момент у меня промелькнула мысль: « похоже на наши берци и бейсболки».

– Стыдно признаться, – продолжал Кев, – даже неприличный жест презрения, который использовал только Сориец, когда кисть одной руки клалась на локоть другой, тем самым символизируя мощь Сорийского мужика, Сорийцы забыли, а стали использовать, для выражения неприязни, примитивное выставление среднего пальца, заимствованное у иноземцев. Тем самым оскорбительно уменьшая силу Сорийца. И основное – это создание видимости свободы выбора господина. Был барь, стал крезидент.

– Ого, как у нас, только у нас «царь» и «президент».

Но Кев, словно не услышал меня и продолжал:

– Крезидента вроде бы как выбирал сам народ. Человек, который хотел стать крезидентом, позиционировал себя и рассказывал, какие блага он даст народу, как он будет руководить этим народом. Если несколько человек выдвигали себя на пост крезидента, то они должны были не только сказать, что они сделают для «блага» народа и осветить свою линию правления, но и по возможности очернить другого кандидата в крезиденты, показать его несостоятельность, а себя превознести. Вот для этого и были придуманы, так называемые, дебаты кандидатов в крезиденты. Одна из таких дебат и стала судьбоносной для всего Сорийского народа. Диаметрально перевернула душу Сорийца и все наше общество.

Тут Кев опять остановился, но после небольшой паузы продолжил свою терраду:

– Что ж, все это было предисловие, что бы Вы поняли, какими были Сорийцы, их нравственность, их духовность, их так сказать, психологический базис. Что бы Вы поняли, какой глобальный перелом произошел в духовности Сорийца. Можно сказать, появился другой Сориец. Это можно сравнить с тем, как из гусеницы появилась бабочка. И все это сделал один человек, который досконально изучил психологию Сорийца, разложил его на составляющие, познал всю суть Сорийца, даже узрел самые потаенные уголки души Сорийца.

АЙВОН БЫТИЕВ

– Кто был этот человек и откуда, толком никто не знал, – продолжал Кев. – Просто человек из народа. Звали его Айвон Бытиев. Все необходимые процедуры по выдвижению себя на пост крезидента, как самовыдвиженца, он успешно прошел. Никаких компрометирующих материалов в отношении его выявлено не было. Хотя установить его родных, близких, знакомых не представилось возможным. Создавалось ощущение, что появился он ни откуда. Но так, как материалов, компрометирующих его личность, не было, его зарегистрировали в качестве кандидата на пост крезидента. Он был темной лошадкой и так, как он себя до этого момента ничем не проявил, его не принимали всерьез и практически не воспринимали, как конкурента другим претендентам на пост крезидента.

Начались дебаты, их стали освещать в средствах массовой информации.

На первых дебатах все сразу начали говорить о развитии экономики, о повышении уровня жизни простого гражданина страны и так далее, в общем стандартные фразы и банальная болтовня, говорили о том, чего они никогда не сделают. Подошла очередь озвучить свою крезиденскую программу и Айвону Бытиеву. Несколько секунд он молча обводил взглядом своих оппонентов и ведущих дебат, и всех присутствующих, а потом озвучил свою первую фразу:

– Надо убивать!

В студии, где проходили дебаты, воцарилось гробовое молчание, длившееся около минуты, как будто все сразу поняли, что пришел конец старой жизни, и наступила траурная минута молчания.

– Что, что? – выдавил из себя ведущий.

– Я говорю надо убивать, – повторил Бытиев, – убивать преступников, бандитов, хамов, негодяев и так далее, очищать общество от подонков.

– Вы, Вы понимаете, что Вы сказали, Вы сейчас говорите о разжигании ненависти в обществе, о кровопролитии, – прошептал опять ведущий, словно боясь своих слов.

– Ну почему же. Когда преступника казнят, это же не говорит о разжигании ненависти в обществе.

– Да, но его казнят по приговору суда.

– А кто избирает суд?

– Как кто, народ.

– Правильно, вот я и предлагаю то же самое, только чтобы приговор приводился народом без посредников, то есть суда.

– Но это, же самосуд?

Тут в студии поднялся очень сильный шум, скорее это был не шум, а ураган эмоций. Стали кричать все соискатели крезидентского кресла. Кричали, возмущались, хотя создавалось такое ощущение, что они просто балдели, так как у них появилась общая жертва, на примере которой они бы могли показать свою высочайшую нравственность. Им вообще-то была безразлична психология этого человека, им была безразлична и нравственность, как своя и уж тем более его, а на народную нравственность и духовность они вообще чихали, но им надо было поднять свой рейтинг, а тут вдруг появилась такая безграничная возможность. Можно говорить о том, что не требует определенной конкретики и зарабатывать на этом голоса избирателей. Некоторые даже создавали видимость того, что они хотят выбросить из студии Айвона Бытиева, вскакивали со своих мест, делали шаг вперед и опять садились. В общем со всем своим великолепием играли на публику. Бытиев сидел в своем кресле и спокойно наблюдал за всем происходящим. Первые дебаты закончились. После этих дебат рейтинг Айвона, конечно, был, что называется «ниже некуда». В обществе стали появляться высказывания даже о физическом устранении Айвона Бытиева. Негодование было огромное. Да, конечно, многие приняли высказывания Айвона с истинным негодованием, все их естество не могло принять такого подхода к человеческим отношениям. Были такие, которым было все равно, но они хотели показать окружающим, что они высоконравственные личности и тоже негодовали, культивируя свое тщеславие. Пресса просто захлебывалась от злости. Общество практически стало соответствовать тем высказываниям, что сделал Бытиев о нем.

Прошло пару дней, ажиотаж стал спадать, истерия угасала, тщеславие было насыщено и вдруг стали появляться высказывания людей в поддержку мнения Айвона. Правда, это были высказывания не 100% поддерживающие Бытиева, но уже не осуждающие его, а пытающиеся понять его мысли.

Наступили вторые дебаты. В студии, где они проходили, вначале была полная тишина. Правда, некоторые из претендентов на крезиденсткое кресло саркастически улыбались, поглядывая на Айвона Бытиева. Первому слово дали Айвону. Он выдержал некоторую паузу, а потом начал говорить:

– У нас в стране люди стали быдлом, хамство и презрение друг к другу достигло высочайшей величины. Чем больше человек сделает зла другому, тем больше восхищается собой, тем больше мнит себя вершителем судеб. Каждый старается сильнее подавить другого. Хамство и насилие, как духовное, так и физическое процветает в обществе. В общественных местах практически невозможно появляться. Толкнуть, ударить, осмеять, унизить и проявить свое презрение к другому – стало нормой. И все это происходит от безнаказанности. Безнаказанность – вот то чрево, из которого появляются все низменные и порочные деяния человека. И чтобы прекратить появление сего негативного, надо уничтожить это чрево. Аннигилировать источник зла. И никакое духовное воспитание, нравственные наставления не помогут, пока не будет страха перед наказанием. А вот через страх наказания за содеянное, начнет появляться осознание того, что мы несем и делаем другим. Появится ощущение наших деяний к другим, на себе. И человек испытает на себе все «радости и наслаждения», которые он, своею подлостью, доставляет другому человеку. Нравится ему, когда ему бьют морду, что ж бей другим и с торицей получай «вознаграждения», а не нравится, не бей другого.

Представьте себе, – продолжал Бытиев, – идут два человека, мужчина и женщина, а навстречу им толпа отморозков. Подошли, побили мужчину, надругались над женщиной, унизили их человеческое достоинство и пошли дальше, смеясь и довольствуясь своими поступками. Ведь они доставили боль другими, тем самым возвеличив себя в своих глазах и глазах других таких же подонков. Они показали свою силу перед беззащитными. Или, скажем, идет бабушка, а такая же группа отморозков ее толкнут, осмеют и будут счастливы от того, что унизили и оскорбили другого более слабого, тем самым проявив свою силу. Унижение и издевательства над более слабыми и беззащитными стало нормой. Я бы мог приводить тысячи примеров оскорблений, надругательств и унижений, и все это потому, что закон не принимает карательных мер к этим подонкам. А ведь они еще похваляются своими подлостями в средствах массовой информации. И что же общество, что же закон, а ничего, занимается только увещевательными методами. Каждый думает, а что я могу сделать, только бы меня это не коснулось. А если коснется, что тогда? Поэтому, на негодяев надо воздействовать их же методами, чтобы они вкусили все прелести своих поступков, или просто их уничтожать, как сорную растительность. Надо создавать летучие отряды, которые могли бы принимать оперативные меры воздействия к этим ублюдкам. Выявлять фигурантов по фактам таких деяний и локализовать их. И даже можно делать это публично, да бы и у других негодяев отбить желание попадать в руки истинного правосудия.

Есть такая притча. Пришел крестьянин к правителю государства и говорит, налоги огромны, люди голодают, а мне терять нечего, и я скажу Вам правду. После этого он во всей красе нецензурных фраз отозвался о правителе, его семье и всех его деяний, обо всем, что дорого было правителю. Слуги покраснели от стыда, слушая слова крестьянина, наложницы упали в обморок, прекрасное дерево, цветущее у входа в дом правителя засохло и престало плодоносить. Выслушав крестьянина, правитель издал указ. Первый – вырвать крестьянину язык, за сквернословие, ибо сквернословие – грех. Второй – понизить налоги в государстве. Потому, что правда всегда остается правдой. Так вот и Вы можете вырвать мне язык, но истину не утаишь.

На этот раз не было ни какого гвала, бесноватых истерик, а было задумчивое молчание. Но создавалось ощущение, что это молчание разрывало тишину на части. Претенденты на крезиденство настороженно поглядывали друг на друга и на Айвона. Изредка махали головами, и было трудно понять, то ли они были недовольны террадой Бытиева, то ли они впервые узнали, что происходит в их стране и, таким образом, проявляли свое недоуменное недовольство.