Повесть о государевом слонопасе

– У нас нет деревни, – оправдывался муж. – Вот повысят меня в старшие подьячие может быть тогда для кормления и выделят деревеньку от Приказа.

– Не дождусь я, наверное, когда тебя повысят. Помру раньше.

– Что ты говоришь такое. Помру… Бога побойся. Вон у нас на прошлой неделе Дмитрия в Оружейный приказ перевели. Там и денежное и хлебное жалование больше нашего. К тому же от государевых подрядов кое-что перепадает.

– Да тебя хоть в Оружейный, хоть в какой другой приказ переводи – никакого толку не будет. Ты же у нас безотказный. Работу за всех делаешь, а как прибыток делить, так тебя и обходят.

– А что же мне с ними драться прикажешь?

– Почему драться. Пойди к дьяку, объясни, что так мол и так – работаю много, а получают другие.

– А то дьяк не знает, кто сколько работает.

– Ну и пусть знает, а ты ему ещё напомни. Язык-то не отсохнет.

– Да он меня и слушать не будет.

– Дьяк не будет, ты к самому боярину пойди, ему покланяйся. Башка-то, небось, тоже не отвалится.

В конце концов такие разговоры надоедали Никите, он начинал кричать, что она дура-баба ничего не понимает в приказных порядках, и нечего ей со своими глупыми советами к нему приставать. Грозился даже побить её, замахивался кулаком. Но дочка начинала плакать, прижималась к матери, стараясь её защитить; он плевал от огорчения на пол и хватал с вешалки шапку. Если скандал случался в светлое время – уходил из дома и весь день бродил по городу, а если ближе к ночи – заваливался на лавку, отворачивался к стене и лежал молча пока не засыпал. Утром они мирились, целовались и продолжали жить прежней жизнью. Так он её ни разу и не ударил.

Обычно, возвращаясь вечером с работы, Никита входил в дом степенно, показывал жене и дочери, как сильно устал на государевой службе. Сегодня он влетел бегом, со всей силы дёрнул кованую дверную ручку. Лиза испугалась, что он её сейчас оторвёт совсем, вместе с гвоздями и досками, ухватилась для надёжности за край дубового стола и тихим голосом спросила:

– Что случилось, Никитушка?

– Всё! – сказал он, с грохотом падая на лавку, даже лоб на икону не перекрестил. – Всё! – повторил он и схватил глиняный кувшин с квасом.

– Чего всё-то? – не поняла Лиза.

Он сделал большой глоток, тыльной стороной ладони вытер квасную пену с губ, передохнул и уже спокойным голосом ответил:

– У государя сегодня был, в палатах. Он меня на новую должность определил.

Лиза всплеснула руками и медленно опустилась на лавку с другой стороны стола.

– Сам царь? – с придыханием спросила она, через силу выдавливая из груди каждое слово. – Сам Алексей Михайлович?

– Сам-сам. Самее не бывает. Сам Государь, Царь и Великий князь Алексей Михайлович. Вот тебе крест. Не сойти мне с этого места, – сказал он и перекрестился. – Я с Богданом Матвеевичем у него на совещании был, протокол вёл. А тут прибегает гонец и говорит, что слон уже к Кремлю подплывает…

– Какой слон? – не поняла Лиза.

– Какой слон, тятенька? Как у дедушки Андрея на картинке? – спросила дочка, которой тоже стало интересно о чём это говорит отец.

– Такой, как раз такой, Иришка. Персидский слон. Его ихний царь нашему государю из самой Персии в подарок прислал. Его на корабле по реке везут. Завтра в Москве будет.

– Ну а ты-то тут каким боком пристроился? – сказала Лиза, возвращаясь постепенно в привычное скептическое настроение.

– А таким, что меня государь назначил главным ответственным за этого слона. Чтобы, значит, принять его честь по чести, разместить как положено, ну и чтобы слон никакой нужды не испытывал в корме и других каких потребностях.

– А ты откуда знаешь, какие у персидского слона потребности?

– Сейчас не знаю – потом узнаю… Вместе со слоном укротитель едет – настоящий персиянин. Он всё и объяснит.

– А ты что, по-персиянски понимаешь?

– Я нет, а он, может, сам по-нашему понимает. До Москвы он как-то же добрался. Если понадобится, то мне толмача из Посольского приказа обещали выделить.

Мысль о личном переводчике пришла ему в голову только сейчас и так понравилась, что казалось была там всегда. Собственный толмач – это уже первый подчинённый, а Никита Мамонтов хоть и маленький, а уже начальник.

Лиза почувствовала уверенность в голосе мужа и решила своей критической интонацией не портить разговор. Кто его знает, может это действительно повышение. Того гляди старшим подьячим сделают, жалование увеличат, можно будет шубку обновить, дом отремонтировать, чтобы не хуже чем у людей было.

– Я тебе одну вещь скажу, по секрету. – Никите очень захотелось показать жене свой неожиданно выросший социальный статус. – Только ты, смотри, никому не рассказывай. Обещаешь?

– Да обещаю-обещаю, – заинтересованно отозвалась Лиза. Может быть даже не старшим подьячим, а бери выше, – дьяком назначат…

– Государь задумал военную реформу произвести… Только смотри – это государственная тайна. Никому ни под каким видом… – Он серьёзно посмотрел на неё. Елизавета в ответ молча кивнула головой. Иришка, которая толком не поняла, о чём рассказывает отец, на всякий случай тоже кивнула головой. – Будет у нас в войске своя слоновья кавалерия, как у Ганнибала.

– У кого, Никитушка? – ничего не поняв, переспросила Лиза.

– У Ганнибала. Был такой древний царь, который с римлянами воевал. Так вот, мне Богдан Матвеевич сказал, что это слон – первый. И если я с ним освоюсь, то персидский царь нам ещё пришлёт. И тогда мне подчинённых выделят – будем боевому строю учиться. А потом из всего этого государь сформирует слоновий полк, ну а меня, как самого опытного, назначит его полковником.

– Полков-ни-ком, – мечтательно повторила Лиза. Это, пожалуй, даже лучше, чем приказной дьяк. Тут тебе не только повышенное жалование, но и красный форменный камзол с меховыми отворотами, меховая шапка с золотым царским вензелем и, того гляди, дворянский титул. И станет она, посадская девка Лизка Косолапова, баронессой или даже графиней Мамонтовой, Елизаветой Андреевной. Переедут в новый дом с витыми колоннами, на Волхонку или ещё куда, поближе к центру. Свои лошади, карета, слуги на запятках…

– Эй, ты что уснула? – окрик мужа вывел её из радужных мыслей. – Ужинать давай. Каша, наверное, совсем остыла.

***

Что произошло в доме Мамонтовых после ужина, ночью и на следующее утро мы не знаем, в исторических хрониках об этом не сохранилось никаких записей. Поэтому вернёмся в тёплый солнечный полдень на берег Москва-реки, куда, спустившись вниз по Ленивке, вышел с отрядом стрельцов главный герой нашего рассказа.

Слон стоял на палубе большого плоскодонного струга, прикованный за ноги толстыми цепями. Восемнадцать вёсел ритмично поднимались и опускались в воду, быстро продвигая корабль вдоль Кремлёвской стены и береговых укреплений. Слон стоял спокойно, помахивая большими ушами. Он поворачивал голову то в правую сторону – на Кремль и лодочников, прижавшихся из осторожности к поросшему травой береговому откосу, то в левую – на Болото, откуда на него с изумлением смотрели немногочисленные жители Садовнической слободы.

Около Водовзводной башни внимание слона привлекли несколько дворцовых девок на портомойном плоту. Они стояли на коленях и полоскали в реке выстиранное бельё. Остолбенев от небывалого зрелища, девки испуганно прижимали левой рукой мокрые подштанники к грудям, а правой поспешно крестились, призывали в заступницы Святую Софию, храм которой с высокой колокольней белел каменными стенами на том берегу, в зелени царских садов.

Перед слоном, привязанная толстым канатом к мачте корабля, стояла бочка с питьевой водой. Слон опустил в неё хобот и с бульканьем почти всю засосал внутрь. Вытянув хобот вперёд, он широким крестом помахал им из стороны в сторону – так деревенский батюшка благословляет пасхальные угощения на церковном дворе – и радужным фонтаном окатил полоскальщиц. Мокрые прачки с визгом вскочили на ноги и, задрав о общей радости корабельщиков подолы длинных юбок, убежали в портомойную избу, приткнувшуюся неподалёку от маленьких хозяйственных ворот в кирпичной стене у подножья кремлёвской башни. Вид босых розовых пяток, мелькающих в белой кутерьме нижних юбок, раззадорил слона ещё больше. Он поднял хобот вверх, громко протрубил и захлопал ушами. От неожиданности несколько рыбаков вскочили на ноги. Вертлявый кривобокий ялик наклонился в бок, и один мужик в холщовой распоясанной рубахе с криком полетел за борт. К нему на помощь поспешили товарищи, а струг со слоном уже миновал устье Неглинки и подплывал к цепочке барж, составляющих наплавной мост.

– Табань! – скомандовал капитан судна, и гребцы стали двигать вёслами в обратную сторону, тормозя движение корабля. Два серебряных кольца в ухе капитана мелодично звякнули, ударившись друг о друга.

Совершив несколько простых манёвров, струг повернулся бортом к мосту. Два гребца, закрепив вёсла, выскочили на причальные доски и пеньковыми канатами стали притягивать судно к деревянным столбикам ограждения. Несколько стрельцов из встречающей команды принялись им помогать. Через минуту прибывший корабль стал частью плавучего моста.

– Кто тут у вас за старшего будет! – прокричал капитан. От долгого плавания он разучился говорить обычным голосом и мог только орать и подавать команды.

– Я старший, – немного оробев отозвался Никита и зачем-то добавил: – Подьячий Земского приказа Никита Петров Мамонтов.

– Это хорошо, что подьячий. Значит грамоте обучен. Вот тебе бумага – распишись в получении, – и он протянул Никите свёрнутые трубочкой два листа толстой бумаги.

В документе, составленном на двух языках, отмечалось, что подателю сего высочайшим повелением предписано доставить подарок персидского шаха Аббаса Второго – слон в количестве одна голова – из Астрахани в Москву, и передать оный собственноручно официальному представителю московского царя Алексея. После чего, не теряя времени, следовать обратно.

Никита достал из кожаного футляра чернильницу с пером и расписался в двух экземплярах. Один он отдал кормщику, а другой, аккуратно свернув, убрал в сумку.