Повесть о государевом слонопасе

– Всё честь по чести, – сказал капитан, принимая бумагу. – Да, кстати, слон не один приехал. С ним укротитель ихний – персиянин. Эй, Фара, просыпайся, приплыли, – крикнул он в сторону кормы.

Из маленького дощатого домика-каюты, который корабельщики между собой называли чердаком, вышел не по-нашему одетый человек: красная короткая курточка без рукавов, сплошь расшитая золотыми узорами; зелёная шёлковая рубаха с рукавами, но без воротника и синие атласные шаровары, перепоясанные разноцветным кушаком, концы которого бахромой свисали до колен. На ногах персиянин носил короткие сапоги из жёлтой кожи с серебряными пряжками, а на голове – большую шапку, сделанную из длинного куска ткани. Она походила на полотенце, которое Лиза накручивала после бани на свои густые и длинные волосы. Спереди персидскую шапку украшала большая ажурная брошь с зелёным камнем и пушистым разноцветным пером.

«Павлин», – решил про себя Никита.

– Предлагаю познакомиться, – сказал капитан. – Это Фариз – слоновий укротитель. А это Никита – государев посланец.

Никите ещё ни разу не доводилось общаться с иноземцем так близко. Он, конечно, видел англичан, голландцев и других прочих немцев в Кремле. Видел, как они едут через город к себе в Кукуй на Яузу. Но чтобы вот так – на расстоянии вытянутой руки, да ещё басурманин в басурманском платье… Такое с Никитой произошло впервые.

Фариз сложил ладони перед собой и поклонился. Никита, не зная, как правильно поступить, прижал правую руку к груди и ответно поклонился в пояс. Шапка, которую он по случаю тёплой погоды сдвинул на затылок, не удержалась и свалилась вниз, но об землю, а точнее о доски корабельной палубы, ударить не успела. Иноземец ловким движением подхватил головной убор на лету и с улыбкой протянул Никите.

– Спасибо, – сказал тот смущённо. – Добро пожаловать в Москву.

Корабельщики помогли укротителю снять оковы с мощных слоновьих ног. Слоны вообще очень осторожные животные и не умеют прыгать. Каждая ямка или мостик являются для них препятствием. Привыкший за время долгого путешествия к своему месту, слон не торопился выходить на берег. Перед тем как ступить на землю он проверил хоботом прочность толстых досок, которые ему перекинули с крайней баржи на причальный плот. Фариз, забегая с разных сторон, подгонял его длинной палкой с металлическим крюком на конце, указывал дорогу. Иногда он подходил к слону вплотную и брал за большое ухо. Никите показалось, что укротитель разговаривает с животным на только им двоим понятном языке. В ответ слон кивал головой и послушно переставлял толстые ноги, под которыми прогибались и скрипели сосновые доски.

Почувствовав всеми четырьмя подошвами земную твердь, слон приободрился, задрал кверху хобот и победно затрубил. Лошади у коновязи Ленивого торжка испуганно заржали и стали толкаться, выбивая копытами облачка горячей пыли. Торговцы уже безо всякой команды прижались к своим телегам и оттащили подальше с дороги выставленный для продажи товар. Шахский подарок, окружённый со всех сторон стрельцами, торжественно, как знатный боярин в праздничный день, прошествовал вверх к повороту на Волхонку.

Никита шёл впереди и показывал дорогу.

«Хорошо, что верхом не поехал, – думал он. – Если бы лошадь испугалась и понесла… Вот бы тогда оконфузился перед иноземцем… Ничего, пешком даже лучше будет. Надёжнее. Дойдём как-нибудь потихоньку. Тут не далеко».

Дорога на Красную площадь, – которую по старинке до сих пор называли Торгом или Пожаром, в память о трагедии XV века, когда полностью выгорел посад, вплотную примыкавший к Кремлёвской стене, – проходила вдоль топких берегов Неглинной речки, мимо болотистого пруда, до самой Собакиной башни. Здесь Неглинка соединялась с Алевизовым рвом, выстроенным для обороны Кремля ещё при великом князе Василии III почти 150 лет тому назад. Ров был глубоким, в некоторых местах доходил до 13 метров, а шириной до 34. Дно и стены по указанию московского государя облицевали камнем и кирпичом по типу кремлёвских. Автор проекта – итальянский архитектор Алевиз Фрязин рассчитал, что ров должен наполняться водой из Неглинки и сливаться в Москва-реку вниз по уклону от Храма Василия Блаженного. Но проект почему-то не удался. Неглинка отказалась течь вверх, и ров наполнился из подземного водоносного слоя, откопанного строителями. Однако, вскоре эта водяная жила иссякла, остался только один колодец около Спасской башни. Так и простоял Алевизов ров в сухом виде почти 300 лет до самого Наполеоновского нашествия.

Слона разместили в неглубокой его части – примерно там, где в наше с вами время, дорогой читатель, находится подземный общественный туалет и юго-западный фасад Исторического музея.

***

На первое время для прокорма громадного зверя запасли несколько телег свежего сена. Фариз, который, как оказалось, хорошо говорил по-русски и знал ещё несколько языков, объяснил Никите, какие продукты ещё потребуются.

Через час командир стрелецкого отряда, стращая государевым «словом и делом», пригнал в зверинец группу торговцев с рыночной площади, которые неосмотрительно покинули свои лавки и глазели на необычное зрелище. Мужики испуганно переминались с ноги на ногу, комкали в руках шапки, глубоко вздыхали и покорно слушали выступление молодого начальника, непонятно откуда свалившегося на их стриженные под горшок головы. Никита же с серьёзным видом вышагивал туда-обратно вдоль кирпичной стены, похлопывая прутиком по голенищу хромового сапога, как бывалый сержант перед строем новобранцев.

– Вот это слон, – сказал он лекторским голосом и ткнул прутиком в сторону удивительного зверя с длинным носом и большими ушами.

Купцы понимающе закивали головами. Никита почувствовал положительную реакцию аудитории и для солидности откашлявшись продолжил:

– Это не просто слон. Это государев слон. Понятно?

– Как не понять, барин… Чего уж тут непонятного. Государев слон… Всё понятно, – ответил, вероятно, самый смелый из торговцев.

– Он много ест. – Никита начертил перед собой в воздухе прутиком большой круг, подкрепляя как университетский профессор важность изречённого тезиса рисунком. – И государь повелел его кормить! … Столько, сколько ему захочется… Понятно?

– Как не понять, барин, – снова ответил за всех самый смелый. – Конечно, понятно. Скотину её завсегда кормить надобно. На то она и скотина. Особливо, если государева.

Остальные молчали и украдкой переглядывались между собой, чувствуя, что добром это не кончится. Наконец один из них – самый тощий, в ободранных сапогах – набрал в хилую грудь побольше воздуха и, дерзко задрав вверх козлиную бородку, спросил:

– А мы-то тут причём, барин? Мы люди маленькие. Торгуем помаленьку, кто сенцом, кто овощами, кто другим каким нехитрым огородным растением… Всё для простых людишек… А тут, гляди-ко, – слон персидский. Да ещё и государев… Мы ведь тут все торговцы обычные, продовольствие к царскому столу поставлять не сподоблены.

– Так вот теперь и сподобитесь. – Никита нахмурил брови и махнул прутиком, как отрезал. – Меня сам Алексей Михайлович главным по этому вопросу назначил. Для чего специальную должность утвердил – государев слонопас.

Услышав необычное слово, купцы захихикали, но, постеснявшись обидеть начальника, прикрыли рты ладошками.

– Не понял, что я такого сейчас смешного сказал? А? – прикрикнул Никита.

– Не сердись, барин, это мы по глупости своей, мужицкой необразованной. Уж больно поручение необычное. Как говорится: слонов пасти – не мошной трясти. А что он ест-то, слон этот.

– Всё ест. В смысле, всё, что в огороде растёт. Траву тоже ест, сено. Говорят, морковку и репу очень любит. Он её вот так берёт своим хоботом. – Никита подошёл к слону и показал прутиком на хобот. – Это у него нос такой длинный, вместо руки. Он им еду берёт и в рот запихивает. Вот тут у него рот, где клыки торчат. Видите?

Купцы уважительно кивали головами и цокали языками, выражая своё одобрение величине слоновьих бивней.

Как бы подтверждая правдивость слов, сказанных Никитой, Фариз протянул слону молодую морковку с кудрявым хвостиком. Тот осторожно взял её хоботом, поднял повыше, повертел перед своими маленькими глазками, стараясь получше рассмотреть, и сунул в рот.

– Смотри, братцы, жуёт! – непонятно чему радуясь закричал смелый купец.

– Да ему такая морковка – на один укус, – отозвался его товарищ.

– Это сколько же ему морковок надо, чтобы такое брюхо набить? – задумчиво сказал третий, подсчитывая в уме предстоящие коммерческие расходы. – Придётся ребят на дальние огороды посылать. А это лошади, телеги… Мужики, опять же, потребуют проездные увеличить… Как бы в убыток не проторговаться.

– А навоза у него много? Или всё подчистую перерабатывает? – спросил четвёртый купец. По глазам было видно, что он обдумывает новое коммерческое предложение.

– Процесс пищеварения у слонов вполне обыкновенный. Как у всех травоядных животных. Таких, например, как лошадь, – пояснил Фариз. – Навоза, конечно, от него будет побольше, но и в работе он десяток меринов-тяжеловозов заменит. Так что с одной стороны – потери, а с другой – сплошная выгода.

Пока персиянин объяснял купцам преимущества использования слонов в хозяйстве и особенности слоновьего пищеварения, Никита, постукивая прутиком по голенищу, обходил животное с другой стороны, как раз с той самой, где длинный пищеварительный тракт, состоящий из тонких и толстых кишок, плотно упакованных в гигантское тело, заканчивался небольшим отверстием, стыдливо прикрытым маленьким хвостиком. И тут произошёл, выражаясь театральным языком, трагикомический конфуз, которого, вероятно, ни сам слон, ни Никита, ни слоновий укротитель, ни тем более озабоченные представители малого бизнеса никак не ожидали. Толи из-за смены рациона питания, толи из-за непривычной московской сырой воды, толи просто, как потом предположил Фариз, из-за вредоносной бациллы, обитающей в русской земле, но нормальный пищеварительный процесс у иноземного животного нарушился и, что самое страшное, – взрывообразно ускорился. Вначале все услышали страшный грохот газов, исходящих с задней стороны слона, потом плеск и шлепки испражнений по плитам каменного пола, а в след за ними громкий и в тоже время жалобный крик государева слонопаса.

Отчаянный вопль неожиданно оборвался, не достигнув верхней ноты. Людям, по прежнему находящимся с лицевой стороны животного, показалось, будто бы слон наступил задней ногой на Никиту, и сейчас все услышат мягкий хруст костей хрупкого человеческого скелета. Но слон стоял неподвижно. Он только несколько раз махнул ушами, отгоняя прочь неприятный запах, и облегчённо выдохнул через хобот в сторону купцов. Те сбились в кучку, отшатнулись и попятились, подгоняемые влажной и тёплой воздушной струёй, производимой могучими слоновьими лёгкими.

Стало тихо.

Только сверху, из-за кирпичного ограждения, доносились обрывки приглушённых звуков близкого московского торга, да снизу слышалось густое жужжание нескольких мух-разведчиц, первыми учуявших обильное угощение. Вскоре к ним добавился звук тяжёлых хлюпающих шагов: как будто утопленник, спасшийся из болота, старался выбраться на сухое место и с трудом переставлял ноги, опутанные мокрыми водоросли. Из-за толстой слоновьей ноги, как из-за ствола столетнего дерева, покрытого серой в мелких трещинках корой, медленно вышел государев слонопас.

В первый и, наверное, в единственный раз за всю свою трёхсотлетнюю историю Алевизов ров наполнился громким хохотом. Не годится простонародью вот так в открытую смеяться над дворянином, но сдержаться не было никаких сил. Суровый и строгий начальник, государственный человек, близкий знакомец царя – Никита Петрович Мамонтов предстал перед ними в абсолютно непотребном образе, с головы до ног заляпанный коричневой зловонной жижей. Она текла вниз по волосам, плечам и рукавам кафтана тонкими ручейками и капала с растопыренных пальцев, как весенняя капель в тёплый солнечный денёк, растекалась вокруг сапог густыми переливчатыми лужицами. Мухи-разведчицы и привлечённые их жужжанием пока ещё малочисленные эскадрильи наиболее активных сородичей уже выводили замысловатые восьмёрки над его головой, высматривая удобные для приземления аэродромные площадки.

Первым опомнился Фариз. Он схватил деревянное ведро с водой, приготовленное для слона, и окатил ею несчастного слонопаса. Сунув пустое ведро ближнему купцу, он послал его за новой порцией и, прикрикнув на остальных, чтобы прекратили ржать, отправил за полотенцами и чистой одеждой. Через полчаса Никита вымытый и переодетый расчёсывал мокрые волосы черепаховым гребешком, глядя в маленькое зеркало, которое нашлось в сундучке иноземного гостя.

Купцы крестили лбы и божились, что о случившемся конфузе никто никогда ничего не узнает. А с завтрашнего, и даже с сегодняшнего дня – вот тебе крест! – они начнут поставку всего необходимого; собственную грязную одежду Никиты отдадут девкам для стирки в кремлёвскую портомойню, не сказывая чья она, а ту, что сейчас на нём надета, он может оставить себе, чем окажет большую честь их компании и всему московскому купечеству.

На том и разошлись.

А Никита с Фаризом сделались с этого момента друзьями.

***

Прошла неделя, а может быть, даже и две.

Всё само собой, как это обычно бывает на Руси, наладилось. Слоновий желудок быстро приспособился к московской траве и овощам. Фариз учил Никиту обращаться с иноземным зверем. Слон принял его за своего и слушался даже тогда, когда главный дрессировщик отлучался из зверинца по другим делам.

Купцы организовали между собой дежурство и регулярно подвозили продукты питания, а придурковатый Вася-золотарик, назначенный от Земского приказа, каждый день прикатывал ко рву свою тележку с вонючей бочкой. Используя простейшие инструменты – ведра, лопаты и верёвки, Вася с утра пораньше за полчаса наводил в загоне почти идеальную чистоту и порядок.

После отъезда коммунального работника к зверинцу собирались городские бездельники и любопытные. Перегибаясь через ограду, они рассматривали диковинное животное. Подвыпившие мужики кричали ему разные не всегда цензурные слова, развлекая толпу и соревнуясь между собой в остроумии. Барышни, пришедшие с ними, послушно хихикали, прикрывая рот ладошкой. Мамаши и няньки с детьми опасливо стыдили пьяных за недостойное поведение в общественном месте и требовали пропустить малышей поближе. Мужики отвечали на их претензии ещё более глупыми шутками, но миролюбиво отходили в сторону. Дети кидали вниз слону специально принесённые морковки и громко радовались, когда тот поднимал их хоботом с каменного пола и отправлял в рот.