Первоклашка

«С дочкой вместе ушла, к тёще. С квартирой не знаю пока… Наверное, им оставлю, сам к матери уйду, а там видно будет», – Захар отвечал быстро, обрывисто, будучи явно недоволен тем, что приходится объяснять посторонним то, чего он сам ещё толком не осознал. Да и женщины-коллеги со своих рабочих мест уже стали бросать подозрительные взгляды в их сторону.

«Да ладно, Миш, ты пока не распространяйся на эту тему, а то начнётся сейчас „чо“, да „как“…»

«Ну да, может, ещё и устроится всё. Вы ж, вроде, нормально жили… Ты это, Захар, если что, ко мне приходи, поживёшь пока. Я-то один. И мне, глядишь, веселее будет!»

«Ага, у тебя один твой горбатый диван чего стоит! Без боков останешься!» – Захар шутил, не улыбаясь, – «Давай работать, а там разберёмся…»

В перерыве Захар разыскал своего бывшего друга Виктора, по кличке «Мессия», который теперь возглавлял один из смежных отделов института. Кличку свою Виктор получил в институте ещё в молодые годы с лёгкой руки тогдашнего директора. Тот, читая заявление о приёме на работу молодого специалиста, был очень изумлён, и, громко смеясь, произнёс в присутствии работников ад- министрации: «Нихрена себе, с кем работать приходится: с мессией!» Дело в том, что дед и бабушка Виктора были глубоко верующими людьми. И, по невероятной иронии их нелёгкой крестьянской судьбы, деда звали Осипом, а бабушку – Марией. Соответственно, своего новорождённого первенца, будущего отца Вити, они по взаимному со- гласию назвали Иисусом, испросив на то предварительное благословение деревенского священника. Священник, поразмыслив, благословил их, строго наказав при этом отчитать сорок раз молитву, раскаиваясь и прося прощения за то, что младенец был зачат самым традиционным, «порочным» способом. Никто не решался спросить Виктора, принесло ли святое имя счастье в жизни его отцу, Иисусу Осиповичу Шмыге, прожившему всю жизнь в «непостижимой умом» русской глубинке. Но друг Захара, Виктор Иисусович Шмыга, по кличке «Мессия», натерпелся за свои сорок лет немало всяких неудобств из-за доставшегося ему отчества. И будучи уже взрослым мужчиной, не решился сменить его лишь из-за уважения к своему покойному батюшке, да ещё из-за страха возможного возмездия со стороны истинного Сына Божия.

Захар с Виктором сели перекусить вдвоём за столиком в небольшой институтской столовой.

«Ты какой-то озабоченный в последнее время ходишь. Случилось чего?» – первым начал разговор Виктор.

«Да нет, так, не выспался», – соврал Захар, не поднимая глаз на собеседника и делая вид, что очень сосредоточен на всасывании висящего у него на губе длинного листка морской капусты из салата. Немного пожевав и подумав, он всё-таки решился спросить то, что его волновало.

«Слушай, Вить, а у тебя в отделе не работает, случайно, никто из мужиков по имени Мефодий?»

Виктор, вначале без тени улыбки на лице, поднял глаза кверху и, загибая пальцы на руке, будто вспоминая, стал перечислять:

«Таак, Аристарх есть… два Евлампия есть… Христофор… а вот Мефодия ни одного, блин!» – тут он уже открыто расхохотался.

«Захар, у тебя что, ремонт дома? Ты клея нанюхался? Какой Мефодий, ты о чём?!»

Захар на этот раз не разделил иронии друга. «Ну чего ты ржёшь? Ты ж там на планёрки всякие ходишь в администрацию, ну и так… может, слышал где? Надо человека одного найти…» Видя нехарактерную для него абсолютную серьёзность давнего товарища, Виктор, пережёвывая «фирменную» столовскую гороховую кашу, посмотрел в глаза Захару, и, нарочито громко вздохнув, ответил:

«Нет, ты вправду очень странный стал, Захар! Мы с тобой в институт вместе работать пришли. Ты, как и я, каждую собаку тут в лицо знаешь. Много ты у нас за эти годы „Мефодиев“ встречал?»

Захар уже пожалел, что затеял этот разговор. Он постарался поскорее «замять» его.

«Ладно, всё, проехали!»

Уже поняв, что результата он здесь никакого не получит, Захар «на автомате» добавил:

«Как сам, как детишки? Давно не общались».

У Виктора была всего одна дочь. И Захар это прекрасно знал. Поэтому Виктор, уже всерьёз озаботившись непонятным ему процессом, происходящим с его товарищем, спросил:

«О-о, брат, да с тобой вправду что-то серьёзное происходит! Ты как себя чувствуешь? Может, тебе „больничный“ взять? Я чем-то могу помочь?»

Захар наспех допил компот из сушёного чернослива.

«Не, Вить, всё в порядке, не переживай. Спасибо за компанию. Идём жить дальше».

Взяв поднос с грязной посудой, Захар поднялся и пошёл к мойке, желая по пути «приятного аппетита» обедающим коллегам. «Мессия» недоумённо провожал его взглядом. Когда Захар, задумавшись, вместо выхода ткнулся в соседнюю дверь, которая была исторически закрыта и даже выкрашена в цвет стены, – Виктор укоризненно покачал головой и негромко произнёс, вздыхая: «М-да… жаль парня: похоже, совсем спивается…»

Глава 6

Положа руку на сердце, надо сказать, что с момента преобразования института в начале «двухтысячных» из госструктуры в акционерное общество закрытого типа, жизнь сотрудников стала меняться. И хотя, по сложившейся традиции, работники по-прежнему недовольно ворчали на руководство, на условия труда, на обилие документации и на зарплату, работой они перегружены не были. И, за исключением периодов подготовки квартальных, полугодовых и «авральных» годовых отчётов, практически все служебные дела заканчивались до обеда. В этой связи ящики столов младших научных сотрудников «Лаборатории горюче-смазочных материалов и искусственных присадок к топливу», были напичканы не только ворохами всяческих бумаг, преимущественно формата А4. Прикрытые сверху бумагами, ящики ниже изобиловали разного вида нардами, домино, дорожными шахматами, игральными картами, а также сборниками японских и скандинавских кроссвордов, макраме, вышиваниями, вязаниями, и прочими вспомогательными инструментами для убийства свободного времени. Начальство знало об этих «схронах» и о фактах «нарушений». Однако, понимая, что требовать дисциплины в условиях фактической деградации отрасли – всё равно, что стегать по крупу умирающую лошадь, требуя от неё бодрого галопа, – в основном, закрывало глаза на эти факты. Дело ограничивалось периодическими начальственными «рейдами», да многолетними угрозами установить над рабочими местами камеры слежения.

Доигрывая с Михаилом партию в нарды незадолго до окончания рабочего дня, Захар набрал по телефону дочь, чтобы договориться о встрече. Даша разговаривала с отцом сухо, но встретиться согласилась. Условились увидеться в шесть вечера в пиццерии в центре города. Потом Захару, по уже многолетней традиции, надо было навестить мать. Он решил сказать ей всё немного позже: завтра-послезавтра. Захар понимал, что после разговора с дочерью, да ещё учитывая собственное самочувствие, выслушивать реакцию матери на уход Лизы у него не будет сегодня ни физических, ни моральных сил.

Выйдя из проходной вместе с Михаилом, Захар решительно отказался от предложения товарища «пойти поправить здоровье после выходных и снять стресс». Мишка, внимательно посмотрев на Захара, с абсолютно серьёзным лицом понимающе покивал головой, и они расстались. До встречи с Дашей оставалось ещё минут сорок, и Захар решил пройтись пешком. В голове его то и дело всплывал образ загадочно возникшего и внезапно исчезнувшего Мефодия, так уверенно «наступившего» ему на «болевые точки». Больше всего Захару хотелось поделиться, а может, и поспорить обо всём происходящем сейчас, именно с ним.

«Так, он сказал, что работает неподалёку от меня. Может, где-то рядом с институтом?» – размышлял Захар. Основную территорию через дорогу от НИИ занимал старый сквер с клумбами и покосившимися бордюрами вдоль них, до сих пор старательно выбеливавшимися к различным праздникам. Заведений рядом было немного, и Захар решил по пути зайти во все, в надежде получить хоть какую-то информацию о мужчине с редким именем. Первым на его пути оказался небольшой продуктовый магазинчик с укрепившимся уже в 21-м веке громким наименованием: «Мини-маркет». В торговом помещении было тесно из-за нагромождённых витрин и холодильников с напитками и водой. Одинокие покупатели подолгу, будто читая газетные статьи, наклонившись низко к витринам, рассматривали товары, видимо, сопоставляя их внешний вид с предлагаемыми ценниками. Продавщица, женщина лет тридцати пяти, с какими-то выцветшими безжизненными глазами, в синем рабочем халате с белым воротничком и накинутой сверху вязаной безрукавке серого цвета, с видом абсолютного безразличия скучала у кассы. Широко раскрывая рот и демонстрируя ряд стальных коронок с обеих сторон, она, нимало не стесняясь присутствующих, ковыряла в зубах обломанной спичкой, то и дело обнюхивала её, громко причмокивала, и, не закрывая рта, звонко икала. Почти не надеясь на то, что он вообще будет услышан, Захар всё же решился задать вопрос в это «лицо современной российской торговли».

«Девушка, простите, а у вас тут не работает мужчина по имени Мефодий?»

Явно недовольная жизнью вообще в принципе, и, в частности, тем, что её отвлекают от занятия, требующего «глубокой» сосредоточенности, «девушка» взглядом с ног до головы «просканировала» Захара. Видимо, не найдя в нём внешних признаков, достойных её уважительного обращения, она сморщила лицо в брезгливую гримасу и процедила:

«Чеево?! Сам-то понял, чо сказал? Проспись вначале, потом с людьми разговаривай!»

И, уже отвернувшись в сторону, недовольно добавила в пространство: «Нажрутся с утра, а потом ходят тут… людей от работы отвлекают!»

В углу за прилавком копался с коробками небольшого роста давно небритый кавказец, по всей видимости, владелец магазинчика. Услышав слова продавщицы, он оторвался от своего занятия, бросил беглый взгляд на Захара и, явно желая подчеркнуть, что на этой территории он не какой-то гость-арендатор, а «самый главный» хозяин, эмоционально произнёс с сильным акцентом: « Люда, щто ти с ними разговариваещь?!»

И, уже, обращаясь к Захару, активно жестикулируя руками, прокричал: «Давай, иди давай! Нэт здес дружки твои, и „чикушка“ тоже нэт! Не хади здес давай!»

Захар в какой-то бессильной злобе развернулся и, смачно выругавшись, попытался посильнее хлопнуть дверью, выходя. Хлопнуть, однако, не получилось: дверь оказалась с доводчиком. Идя по скверу, Захар пребывал в ярости. И, хотя он уже не расслышал угроз выскочившего на порог магазинчика горячего «сына гор», он долго ещё не мог успокоиться. Прикуривая дрожащими руками одну сигарету от другой, Захар уже даже не мог ответить самому себе, на что именно он так злится. Казалось, весь мир раздражает его, и он сам в этом мире противен самому же себе. В голове гремело: «Я бесхарактерная тряпка: любая безграмотная торговка, или гастарбайтер могут мне нахамить и вытереть об меня ноги! Я слабак: так и не смог сказать жене, что хочу уйти от неё, а она – смогла! Я неудачник: не состоялся как учёный, не смог начать свой бизнес, лишнего гроша за душой не имею! Я плохой отец: дочь не ценит меня и не стремится ко мне! Я всю жизнь всего боюсь и поэтому вынужден постоянно всем врать!» – тут Захар, увидев чуть впереди на тропинке валявшуюся коробку из-под обуви, что было сил, остервенело пнул её ногой.

…Он даже не понял сразу, откуда произошла эта жгучая боль, вернувшая его моментально из мира раздражённых мыслей на Землю, в этот скверик напротив его работы, которым он ходит почти ежедневно, вот уже без малого пятнадцать лет. И только переводя дыхание с выпученными глазами, слыша сдавленный хохот разбегающихся из-за соседних кустов мальчишек, Захар понял, что он только что попался на такую банальную, применяемую им самим когда-то в детстве, злую шутку под названием «кирпич в пустой коробке». Тем не менее, физическая боль действенно отвлекла его от тёмных мыслей. Отдышавшись, Захар поднял голову к небу, пробормотал растерянно: «Поделом, наверное, Господи?» – и нервно рассмеялся…

Глава 7

Попытки Захара разыскать следы таинственно исчезнувшего Мефодия не увенчались успехом ни в ближайшей к институту аптеке, ни в расположенном рядом салоне связи, ни в одиноко стоящем киоске с надписью: «Срочное изготовление ключей». Никто из опрошенных даже не слышал о человеке с таким именем. Оставив бесплодные попытки «оперативно-розыскных» мероприятий, Захар, немного прихрамывая, зашагал в центр города на условленную встречу с дочерью. «Странный тип, однако, этот Фодя», – размышлял Захар по дороге, – «обращайся, говорит, а сам – ни телефона, ни адреса не оставил. А внешне, вроде, на болтуна не похож. Впрочем, в наше время никому верить нельзя. А так иногда хочется! Может, мне вообще вся эта встреча с ним только приснилась? Как и тот странный сон, с кинофильмом про мою жизнь? Но я ведь чётко помню фразы, которые он мне говорил про судьбу, несмотря на то, что я был прилично выпивши…»

Терзаемый сомнениями, Захар вошёл в прохладное помещение пиццерии, где пряно пахло выпечкой и разными кулинарными добавками. Основной контингент посетителей составляли студенты и родители с малолетними детьми. Он сел за столик у окна и посмотрел на часы. Убедившись, что пришёл вовремя, он первым делом заглянул в кошелёк, и, глубоко вздохнув, заказал подошедшему молоденькому официанту самую дешёвую пиццу. Потом немного покрутил головой, присматриваясь, что из напитков предпочитает молодёжь. Студенты, в основном, «баловались» пивом. Дети пили «пепси» и какие-то светлые газированные напитки, названий которых Захар не знал. Пожав плечами, он заказал «пепси-колу» для дочери и чашку какого-то недорогого «фито» чая для себя. Даша появилась буквально через три минуты после прихода отца. У Захара даже мелькнула мысль, что она пришла ещё раньше и ходила где-то по противоположной стороне улицы, наблюдая за ним. Они поцеловались, и Даша уселась напротив, положив перед собой на столик смартфон с розового цвета корпусом и висящей на нём на тонкой цепочке маленькой фигуркой ёжика. Захар, улыбаясь, любо- вался дочерью. Дарья относилась к той самой категории подростков, которых называют «акселератами». Несмотря на то, что ей совсем недавно исполнилось тринадцать, ростом она почти догнала папу. Да и внешние признаки, которыми природа одарила прекрасный пол, уже не оставляли никаких сомнений в её к этому полу принадлежности. Даша действительно считалась одной из самых красивых девочек в классе. Она носила длинные волнистые волосы светло-русого цвета, которые иногда забирала назад в виде хвоста. Косы Дарья не любила. Захар угадывал в лице дочери отдельные мамины черты, но с возрастом эти черты приобретали у Даши некую утончённость: ту, что превращает подростка в девушку и придаёт лицу благородства. Занятия бальными танцами обеспечивали её фигуре идеальную осанку и завидное изящество.

Даша сидела с абсолютно серьёзным видом, показывая, что она не расположена к сентиментальностям и периодически отвечала на сообщения в телефоне. Принесли заказ. Дарья оглядела его и никак не отреагировала на еду.

«Пап, о чём ты хотел со мной поговорить? Хочешь спросить про маму?»

Захар немного замешкался. Он понял вдруг, что на самом деле не готовил специально вопросы для дочери. Ему, скорее, хотелось просто повидаться с нею. В сложившейся ситуации, Даша стала для Захара спасительной ниточкой, за которую он бессознательно хватался, чтобы не столь остро ощущать внезапно наступившее одиночество.

«Ну да, доча, и про маму тоже…»

«У неё всё в порядке. Она работает. Вечерком можешь ей позвонить, если захочешь. Как у тебя?»

Даша говорила с отцом достаточно сухо, и вопросы задавала без особого участия. Было заметно, что в конфликте между родителями она всё же разделяет сторону матери.

«Да так… тоже, вроде, нормально…», – Захар передёрнул плечами.

Конечно, ему хотелось рассказать Даше обо всех своих переживаниях. Хотелось, чтоб она погладила его, жалея, как бывало в дашином детстве, когда он заболевал. И чтоб потом они хохотали вместе, как раньше, прижавшись друг к другу лбами, и наклоняя головы синхронно в разные стороны. Но «мужик» ведь не должен жаловаться, тем более ребёнку! Да и Лиза, естественно, всё узнает, чего ему очень не хотелось бы. Поэтому Захар попытался перевести разговор в иное русло: «Дашунь, ну а у тебя как дела, доча? Что там в школе? Чем у бабушки занимаешься? Как на танцах?»

Даша отложила в сторонку телефон, какое-то время помолчала, немного сжавшись, а потом, подняв голову и пристально глядя прямо в глаза Захару, решительно спросила:

«Папа, скажи пожалуйста, а тебе действительно интересно то, что ты спрашиваешь? Или это так, «для поддержания разговора»?» – Даша немного понизила голос, – «Ты ведь раньше почти не интересовался тем, как я учусь, как я решаю свои проблемы с учителями! Ты за все эти годы на родительских собраниях был раза два, и то в начальных классах! Пап, ты ведь не знаешь, с кем я дружу, и о чём я переживаю. Только мама звонит мне с работы, чтобы спросить, как я добралась из школы. Тут Даша кивнула на стол и продолжила: «Ты до сих пор не знаешь, что я терпеть не могу «пепси-колу» и пиццу с ветчиной! Пап, ты хоть помнишь, сколько мне лет и когда у меня День Рождения? Или тебе мама напоминает?»

Даша внезапно остановилась, крылья носа у неё задрожали. Захар знал: это с детства было основным признаком Дашиной обиды, и она вот-вот заплачет. Ему всегда становилось очень жалко её в такие моменты. Он взял её руку, подложив одну ладонь снизу, а второй поглаживая сверху: «Ну-ну, доча, ты успокойся… успокойся… хочешь, мороженое возьму тебе, а?»