Ничей современник. Четыре круга Достоевского.

Посмертный архив Достоевского отразил судьбу своего хозяина.

Всю его жизнь та сила, которую, если угодно, можно назвать предопределением или роком, гнала его с места на место. Из любезного ему отчего дома – в мрачные дортуары Инженерного училища, с шумных пятниц Петрашевского – в смрадные казармы омской каторги, в семипалатинскую глушь, в забытую Богом Тверь, а затем – на людные перекрестки Европы, в меблированные комнаты Дрездена, Флоренции, Эмса…

Не было собственного угла, гнезда, очага, пристанища. Своей Ясной Поляны. Тихое старорусское жилище явилось только в самом конце…

В одном Петербурге Достоевский сменил около двадцати квартир. Постоянные переезды не способствовали заведению архивов. Рукописи – черновики, записные книжки, письма – оставались у родственников, пылились на чердаках, терялись. В недрах III Отделения бесследно канули бумаги, взятые при обыске и аресте. В 1871 г., возвращаясь в Россию, Достоевский собственными руками уничтожил целый чемодан рукописей. «Мы растопили камин и сожгли бумаги… – горестно вспоминает Анна Григорьевна. – Мне удалось отстоять только записные книжки…»[85 - Достоевская А. Г. Воспоминания. С. 198.]

«Дневнику писателя» в этом смысле повезло. Он создавался в обстановке более или менее налаженного быта, когда внезапные катастрофы уже не прерывали нормального течения жизни. Большинство дошедших до нас рукописей и писем Достоевского приходится именно на 1870-е гг.

Редакционного архива «Дневника писателя» как такового, собственно, не существует. Ни в одном нашем хранилище – ни в Российской государственной библиотеке, ни в Российском государственном архиве литературы и искусства, ни в Пушкинском Доме – относящиеся к «Дневнику» материалы не выделены в какой-то особый фонд. Они включаются, как правило, в состав общих фондов Достоевского. Поэтому о редакционном архиве «Дневника» приходится говорить лишь в некоем собирательном смысле.

Между тем этот комплекс документов, несомненно, имеет самостоятельное значение. Он проливает свет на доселе совершенно неизвестную «подводную» сферу творческого бытия Достоевского.

Помимо рукописей «Дневника», значительную часть редакционного архива составляют читательские письма. О них скороговоркой упоминают многие исследователи. Более того, почти все они зарегистрированы в обстоятельном «Описании рукописей Ф. М. Достоевского»[86 - Описание рукописей Ф. М. Достоевского / Под ред. B. C. Нечаевой. М., 1957.]. Но сами письма никогда специально не изучались и до последнего времени практически не были введены в научный оборот[87 - См. нашу публикацию: Волгин И. Л. Письма читателей к Ф. М. Достоевскому.].

«Дневник писателя» и его эпистолярия – в их взаимосуществовании, в их динамическом двуединстве запечатлён немаловажный момент русской исторической жизни. С одной стороны – Фёдор Михайлович Достоевский – мировой гений, волею судеб оказавшийся в перекрестье глубочайших противоречий своей родины. С другой – его читатели и современники, жаждущие немедленного разрешения разнообразнейших проблем – от мучительных загадок бытия до самых обычных житейских недоумений.

Вопросы стиля мало занимают корреспондентов «Дневника». Но если одни читатели – деловиты, сухи, немногословны, то другие пытаются отвести душу – и в коротенькой открытке, и на десятках густо исписанных страниц.

Письмо – важнейшее звено в цепи, связующей «Дневник» с его аудиторией. Остановимся же на этом звене подробнее.

Письма читателей

Воссоздавая умственную атмосферу минувшего времени, историк общественной мысли регистрирует не одни лишь ураганы и грозы, бушевавшие в этой насыщенной или, наоборот, разреженной атмосфере. Он пытается ощутить тончайшие колебания духовного микроклимата, стремится постичь почти неуловимые нюансы социальной жизни, которые, оставаясь, как правило, недоступными для методов крупномасштабного исторического исследования, составляют тем не менее существенную предпосылку научной полноты и достоверности.

В нестройном и разноречивом конгломерате исторических документов далеко не последнее место занимает частная переписка. Источники эпистолярного характера остаются для нас незаменимым свидетельством отношений, которые связывали между собой различных членов общества, а также в достаточной мере характеризуют состояние самого этого общества.

Специфика письма как исторического источника определяется его функциональным назначением и местоположением в ряду других документальных материалов. Частное письмо, всегда являясь актом индивидуального творчества, несёт на себе неизгладимую печать личности. С одной стороны, оно свободно от обкатанных, безликих форм служебной переписки и официального делопроизводства. С другой, будучи по самой своей сути предназначено для чужого глаза, письмо всегда направленно – в том смысле, что, в отличие, например, от дневниковой записи, призвано произвести немедленное действие на своего предполагаемого адресата.

В то же время частное письмо не предназначается, как правило, для публичного прочтения и поэтому с большей, чем печатный источник, откровенностью обнажает смысл занимающих общество проблем. Частная переписка касается этих проблем тем настойчивее, чем сильнее бывает на данном историческом отрезке стеснена печать.

Нередко частное письмо обнаруживает тайные пружины общественной и политической жизни и ставит точку над i там, где печатный источник предпочитает туманную недосказанность или осторожные намёки.

Сопоставляя письма с другими материалами (прессой, мемуарами и т. д.), включая их в единую источниковедческую цепь, мы получаем возможность высветить скрытые до поры моменты действительности, уточнить исторические, биографические и бытовые акценты, правильнее оценить степень накала и характер общественных страстей. Письмо запечатлевает эпоху на уровне её собственной рефлексии, её собственной самооценки.

Каждое письмо, полученное автором «Дневника», так или иначе становилось фактом его писательского сознания.

Вводя в научный оборот письма читателей к Достоевскому, мы получаем возможность расширить представления об идейных и личных связях писателя[88 - Иногда даже простая просьба о подписке значит очень много:Покорнейше прошу редакцию выслать мне «Дневник писателя» по следующему новому адресу: в Череповец (Новгород, губ.) через Рыбинск в с. Молечкино – Николаю Васильевичу Шелгунову. При сём прилагаются три почтовые марки.Н. Шелгунов. 1 мая 77. Новгород (РГБ. Ф. 93. Разд. II. Картон 9. Ед. хр. 136).Интересно сравнить это неопубликованное письмо Н. В. Шелгунова с фразой из также неопубликованного письма к Достоевскому П. А. Гайдебурова (1876 г.?): «С Вами очень интересуется познакомиться Шелгунов, который тоже будет на обеде» (РГБ. Ф. 93. Разд. II. Картон 2. Ед. хр. 63).]. Не менее важно проследить «обратную связь»: воздействие «негласного» общественного мнения на процесс создания «Дневника».

Диапазон читательских писем очень велик; он отражает тематический размах публицистики Достоевского.

Подытоживая свои впечатления от писем, полученных им за год, автор «Дневника» писал, что, исходя из этой корреспонденции, «можно сделать несколько особых отметок уже на основании опыта о нашем русском умственном теперешнем настроении, о том, чем интересуются и куда клонят наши непраздные умы, кто именно наши непраздные умы, причём выдаются любопытные черты по возрастам, по полу, по сословиям и даже по местностям России»[89 - Дневник писателя. 1877. Март. (Похороны «Общечеловека») // Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 25. С. 88–89.].

Сам писатель, к сожалению, не сделал подобных «отметок». Однако, опираясь на его архив, мы в состоянии хотя бы частично выполнить эту задачу.

О том, «куда клонят наши непраздные умы», будет сказано ниже. Здесь же мы попытаемся расшифровать общую формулу читательского успеха «Дневника», в данном случае – его количественную сторону.

Рассмотрим всю совокупность читательских писем за 1876–1877 гг. Их общее количество равняется 192.

Корреспонденция за каждый год в численном выражении примерно одинакова: 92 письма – за 1876 г.; 100 писем – за 1877 г. (в том числе несколько помеченных 1878 г., но тематически относящихся к «Дневнику» 1877 г.); подписанных писем – 168; анонимных писем – 24 (без подписей, подписанных инициалами, с условными подписями и т. п.); 154 письма принадлежат мужчинам, 38 – женщинам.

По месту отправления эта корреспонденция распределяется следующим образом: из городов – 144, в том числе из Петербурга – 56, из Москвы – 14, из провинции – 122 (в том числе из сёл, местечек, железнодорожных станций – 27)[90 - Надо иметь в виду, что ряду корреспондентов принадлежат по нескольку писем.].

Цифры эти имеют, конечно, относительное значение, ибо они неполны. Вся совокупность писем не поддаётся жёсткой тематической дифференциации. В своих подсчётах мы учитывали лишь корреспонденцию, непосредственно относящуюся к «Дневнику писателя». Кроме того, есть основания полагать, что далеко не все читательские письма до нас дошли[91 - Достоевский говорит о нескольких сотнях писем, полученных им за полтора года издания «Дневника», причём отмечает, что из них «по крайней мере, сотня (но наверно больше) было анонимных». А. С. Долинин утверждает, что автор «Дневника» получал до четырехсот писем в год (Достоевский Ф. М. Письма. М.—Л., 1934. Т. 3. С. 5). Если исходить из этих цифр, то следует признать, что до нас дошло около

/

всей корреспонденции.].

Несколько десятков писем содержат просьбу о подписке. Иногда к этой просьбе добавляется краткая оценка издания. Другие послания целиком посвящены каким-то конкретным вопросам, в них содержатся отклики на те или иные главы «Дневника». Со своей стороны, корреспонденты ставят перед писателем волнующие их проблемы[92 - Некоторые просьбы о подписке (1880–1881 гг.) содержат любопытнейшие отклики на последний роман Достоевского: «С нетерпением ждём суда над Митей Карамазовым» (Евг. Садовская, жена воинского начальника, г. Белебей Уфимской губ., 22 сентября 1880 г. // ИРЛИ. Ф. 106. № 29841. CCXI6.II), «За Карамазовых спасибо; а Алёшу следовало бы продолжить…» (И. М. Софийский, заведующий городским училищем в г. Перовске Сыр-Дарьинской области // ИРЛИ. Ф. 100. № 29859. CCXI6.II). Последнее письмо отправлено 24 января 1881 г. и, таким образом, уже не застало адресата в живых. Интересно, что автор письма высказывает заветное желание самого Достоевского. Подробнее см.: Последний год Достоевского. С. 36–55.].

Анализ эпистолярии «Дневника» в общем может дать довольно исчерпывающее представление о нравственно-психологическом уровне его читателей. Но прежде необходимо выяснить, широк ли этот круг, кого он в себя включает и каков, собственно, его социальный спектр.

Тираж. Подписка. Распространение

В марте 1877 г. Достоевский получил следующее письмо:

Милостивый государь Фёдор Михайлович.

Пишущий сии строки, будучи уверен, что «Дневник» Ваш расходится в почтенном количестве экземпляров, покорнейше просит Вас, если найдете возможным, сообщить о том несколько числовых данных. Да не покажется Вам странным такой вопрос: он вызван искреннейшим уважением к Вашей нового рода деятельности на литературном поприще, и отсюда – желание иметь некоторое представление о количественном распространении «Дневника» в русском обществе.

    Один из постоянных Ваших читателей (неподписчиков) Н. С. Дрентельн. Офицерская улица, дом № 29, кварт. 7[93 - РГБ. Ф. 93. Разд. II. Картон 4. Ед. хр. 41 (письмо датируется по почтовому штемпелю – 14 марта).].

Автором этого письма был, очевидно, Николай Семенович Дрентельн, впоследствии – известный физик-популяризатор, доживший до 20-х гг. прошлого века. В 1877 г. он – еще совсем молодой человек, недавно вышедший из гимназии[94 - И. И. Попов в своей книге «Минувшее и пережитое» (М.—Л., 1934. С. 39, 41) свидетельствует о знакомстве Н. С. Дрентельна с В. М. Гаршиным и его близости к народническим кругам. Любопытно, что родной дядя этого корреспондента Достоевского – Р. Л. Дрентельн – был командующим войсками Киевского округа, а с 1878 по 1880 г. – начальником III Отделения и шефом жандармов.]. На конверте его письма Достоевский кратко пометил: «Известить Дрентельна. Отвечено».

Ответное письмо Достоевского до нас не дошло. Однако можно предположить, какая именно цифра была названа в этом ответе. «“Дневник писателя” на 1876 год имел 1982 подписчика, – свидетельствует Н. Н. Страхов, – и, кроме того, в розничной продаже каждый номер расходился в 2000–2500 экземплярах. Некоторые номера потребовали 2-го и даже 3-го издания, напр<имер> январский. В 1877 году было около 3000 подписчиков и столько же расходилось в розничной продаже»[95 - Биография, письма и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского. СПб., 1883. С. 300 (1-я паг.).]. Надо полагать, Страхов пользовался информацией из первых рук.

Страхов пишет, что январский номер «Дневника» потребовал второго издания. Достоевский не желал рисковать: первый «Дневник» вышел сравнительно небольшим, пробным тиражом, а затем, по мере распространения, последовала допечатка. Мнительный автор «Дневника» боялся поверить в успех своего предприятия.

Он тревожился, осторожничал, прикидывал, страшась сглазить начатое дело. Само дело было достаточно необычным, и у Достоевского не имелось никаких гарантий, что оно пойдет так, как ему хотелось бы. С годами автор «Игрока» научился ограничивать «безудерж» своих порывов; он рассчитывал ставки уже не столь азартно и опрометчиво, как раньше.

«“Дневником” моим я мало доволен, хотелось бы в 100 раз больше сказать», – сетует Достоевский в письме к Я. П. Полонскому через четыре дня после выхода первого номера. И тут же добавляет: «В четыре дня продал 3000 экземпляров в Петербурге. Что же до Москвы и до городов, то не знаю, продастся ли там хоть один экземпляр, так это не организовано, и к тому же все буквально не понимают, что такое “Дневник” – журнал или книга?»[96 - Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 29

. С. 74.]

Опасения Достоевского оказались напрасными. Провинция отнюдь не осталась безучастной к столичному новшеству: читателей не только не отпугнула, а скорее даже привлекла размытость границ между привычными категориями печатной продукции[97 - О том, что Достоевский пытался наладить связи с провинциальной прессой, свидетельствует письмо редактора «неофициальной части» «Казанских губернских ведомостей» Николая Фирсовича Юшкова: «Прочитав в различных столичных органах прессы о Вашем намерении предпринять оригинальное и небывалое до сих пор издание “Дневника писателя”, я тотчас же был намерен сам войти в сношение с Вами по Вашему изданию, но Вы предупредили меня, прислав предложение вступить с Вами в обмен изданиями» (ИРЛИ. Ф. 100. № 29912. CCXI6.14). Письмо Достоевского, о котором говорит здесь Юшков, неизвестно. Но уже в наши дни опубликовано его второе письмо к Юшкову, где он, в частности, пишет: «Высылаю Вам желаемые Вами два экземпляра моего “Дневника” и десять на комиссию. Казань город чуть не в 100 000 жит<елей>. Может что и сделаете с “Дневником”. Здесь в Петербурге он имел успех для меня неожиданный в эти первые пять дней по появлении» (Встречи с прошлым. М., 1970. С. 49).].

Проходит всего лишь месяц, и тон Достоевского становится куда увереннее.

10 марта 1876 г. он сообщает брату Андрею Михайловичу: «Издаю “Дневник писателя”, подписка не велика, но покупают отдельно (по всей России) довольно много. Всего печатаю в 6000 экземплярах и всё продаю, так что оно, пожалуй, и идёт»[98 - Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 29

. С. 75–76.].

Анна Григорьевна в своем неопубликованном письме к тому же Андрею Михайловичу подтверждает слова мужа и добавляет к ним любопытные подробности: «“Дневник” пошел сильно в ход, кроме годовых подписчиков (их у нас до полутора тыс<яч>)[99 - Н. Н. Страхов, как мы помним, называет другую цифру – 1982. Разница объясняется тем, что подписка была открыта в течение всего года.], у нас отлично идёт розничная продажа; мы издаём “Дневник” в 6 тысячах и почти всё продаём. Но, не довольствуясь тем, что “Дневник” расходится в Петербурге и в Москве, я распространяю его в провинции и разослала знакомым книгопродавцам в Киеве, Одессе, Харькове и Казани. Оттуда приходят ко мне добрые вести: напр<имер>, в Казани Дубровин в несколько дней продал 125 экз. 1-го №, просил высылать ему по 100 экз. ежемесячно; в других городах продажа идёт тоже очень успешно»[100 - ИРЛИ. Ф. 56. № 56. Л. 1–1 об.].

Успех «Дневника» станет более очевиден, если сопоставить его тираж с тиражами других повременных изданий.

«Дневник писателя» относился к числу подцензурных органов; eго годовой объём составлял около 21 ? печатных листов[101 - Следует помнить, что печатный лист измерялся в то время печатными страницами (16 на лист), а не количеством знаков.], а тираж колебался от 4 до 6 тыс. экземпляров («ножницы» объясняются некоторым падением розничной продажи в летние месяцы)[102 - Официальные сведения об объёме «Дневника» и его тираже приводятся по отчётам цензурного ведомства за 1876 г. (РГИА. Ф. 776. Оп. 11, 1877. Ед. хр. 1. Л. 105).].