Ничей современник. Четыре круга Достоевского.

Между тем тираж такого солидного журнала, как «Дело», не превышал 5300–5500 экземпляров, «Библиотеки для чтения» – 1000–2000 экземпляров, «Задушевного слова» – 3000. Мы намеренно взяли столь различные по характеру издания. Все они, как и «Дневник писателя», были подцензурными органами, но, в отличие от «Дневника», обладали прочно устоявшейся репутацией. Тем не менее тираж этих изданий уступал – и иногда значительно – тиражу «Дневника». Лишь «Отечественные записки» имели тираж, достигавший 8120 экземпляров[103 - РГИА. Ф. 776. Оп. 11, 1877. Ед. хр. 1. Л. 108: «Отечественные записки» формально были освобождены от предварительной цензуры.].

Таким образом, ежемесячник Достоевского, вся редакция которого состояла из одного человека, мог успешно конкурировать с крупнейшими современными изданиями, каждое из которых обладало собственным редакционным аппаратом, штатом сотрудников и значительным контингентом авторов.

При этом важно помнить, что «Дневник» ни в какой мере не дублировал другие издания. Его объём был в 10–15 раз меньше объёма обычного толстого журнала. Соответственно, меньшей была и цена[104 - Сравнительно низкая цена «Дневника» (20 коп. за один выпуск в 1876 г. и 25 коп. в 1877 г.) была не последним доводом в его пользу. Приведём характерное в этом смысле письмо: «4 марта 1877. Кутаис. Милостивый государь Фёдор Михайлович! Признавая верным мерилом общественной жизни издаваемые Вами записки “Дневник писателя” и живо передающим воспринятые из оной впечатления – имею честь просить Вас переслать и мне эти записки как полезные для всякого и в особенности для подрастающей молодежи, не имеющей возможности иметь более обширнейшего журнала по дороговизне их. Почитатель Ваш Ан. Гуладзе» (ИРЛИ. Ф. 100. № 29686. CCXI6.3).].

По периодичности «Дневник» приближался к ежемесячному журналу, по объёму – к большой ежедневной газете, а по признаку авторства – к отдельной книге[105 - В подзаголовке «Дневника» значилось «ежемесячное издание». Характерно, что сам Достоевский (в официальных документах) употребляет только этот термин. Лишь однажды, в прошении об освобождении «Дневника» от предварительной цензуры, Достоевский, очевидно из тактических соображений, именует его «книгой».].

Для книги тираж в 6 тыс. экземпляров очень значителен (романы Достоевского выходили, как правило, тиражом в 2–3 тыс. экземпляров). Если рассматривать «Дневник писателя» как книгу, то книга эта, несомненно, была бестселлером.

Тираж «Дневника» оставался стабильным на протяжении всех двух лет издания. Очевидно, его успех в 1876–1877 гг. определялся какими-то более или менее устойчивыми факторами.

Значительная часть тиража «Дневника писателя» (примерно

/

) реализовывалась через розничную продажу. «Подписка на “Дневник писателя”, – говорит М. А. Александров, – хотя и принималась с самого начала издания, но она никогда не была относительно велика… в Петербурге большинство читателей предпочитало простую покупку выпусков подписке потому, что купить новый выпуск у торговцев газетами всегда можно значительно ранее, чем получить его по подписке чрез почту, несмотря на то, что покупка обходилась дороже подписки… Это обстоятельство, между прочим, довольно наглядно показывает, с каким нетерпением ждали выпусков “Дневника писателя” читатели его»[106 - Русская старина. 1892. Апрель. С. 205–206.].

Преобладание розничной продажи над подпиской объясняется не только теми причинами, на которые указывает Александров, но и относительной неразвитостью самого книготоргового дела. В 1870-х гг. русская читающая публика (особенно мало- и среднеимущая) с подозрением и неохотой вверяла свои подписные деньги в руки многочисленных, но, увы, не слишком надёжных посредников. Более всего страдал, конечно, иногородний подписчик.

«Он совершенно беззащитен, – так определяли положение провинциального читателя “Отечественные записки”. – Его отношения к книготорговцу такие же, как отношения просителя к своему начальству или бывших крепостных к своему барину. Отправил он книгопродавцу деньги с просьбой выслать книги или журналы, и сиди смирно, жди, что книгопродавцу угодно будет сделать. Вышлет он требуемые книги или журналы – ладно; говори: “слава Богу”; нет – и дело с концом; значит, деньги пропали»[107 - Внутреннее обозрение // Отечественные записки. 1876. Март. С. 151.].

Подобная участь едва не постигла некоторых подписчиков «Дневника». Книгопродавец Базунов, в магазине которого принималась подписка на «Дневник», внезапно обанкротился и, прихватив с собой 50 тыс. рублей чужих денег, скрылся за границу. Правда, по отношению к Достоевскому он проявил удивительную лояльность и благородство. Писатель с удовлетворением сообщает коллеге Базунова М. П. Надеину, что исчезнувший банкрот «нашёл нужным однако расплатиться со мной и выдал мне все сполна накопившиеся у него подписные деньги за “Дневник”». И Достоевский тут же находит наиболее убедительное, как ему кажется, объяснение подобной щепетильности Базунова: «Я полагаю, он руководствовался всё тем же, неминуемым в сем случае соображением, что мне не отдать всех грешнее, что тут значит взять последнее у того, который в 54 года от роду всё ещё живёт тягчайшим литературным трудом, работает по ночам, к сроку, несмотря на свои две большие болезни…»[108 - Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 29

. С. 126.]

Достоевский верен себе: он ищет нравственные первопричины. Между прочим, сумма подписных денег была не столь велика – около 330 рублей…

И всё же не обошлось без жертв. Так, житель Конотопа Андрей Андреевич Кандыба горестно сообщал Достоевскому, что вследствие банкротства Базунова он потерял-таки подписку на «Дневник». «Таким образом, – сетует Кандыба, – я лишён удовольствия получить журнал уважаемого мною сочинителя, которого сочинения я все имею. В глуши, где только есть забава для ума, – это великое наказание»[109 - ИРЛИ. Ф. 100. № 29737. CCXI6.5 (письмо от 2 сентября 1876 г.).].

Достоевский был очень обеспокоен подобными фактами. Вероятно, поэтому в тетрадях Анны Григорьевны иногда дублируются адреса тех подписчиков, которые сочли необходимым подписаться на «Дневник» через книжные магазины.

Не следует думать, что автор «Дневника» занимался исключительно «чистой работой» и не снисходил до таких деталей, как рассылка тиража или публикация объявлений. Нет, Достоевский старался вникнуть в каждую мелочь. Он поддерживал личные отношения со многими петербургскими и московскими книгопродавцами: некоторые из них обращались по делам «Дневника» непосредственно к его автору:

Милостивый государь Фёдор Михайлович.

Покорнейше прошу отпустить сему покупателю 300 э<кземпляров> Вашего журнала № 2 и получить деньги 39 руб. Почему Вы не публикуете, что Ваш журнал продаётся в Москве у Живарёва, а также и принимается подписка, Живарёв это не Базунов, Живарёв делает на деньги. Вот его принцип.

    Ваш слуга Д. Н. Овсянников. 2 марта 1877 г.[110 - Там же. № 29796. CCXI.8.]

Петербургский книгопродавец Овсянников брал довольно значительное количество экземпляров и сразу же вносил около половины их стоимости. По-видимому, исходя из опыта, он был уверен в успешной реализации.

Косвенные доказательства большого успеха «Дневника» можно обнаружить даже в таких курьёзных фактах, как «зачитка» отдельных номеров на почте. В письме от 18 апреля 1877 г. Дмитрий Васильевич Гире, житель совсем неприметного в то время местечка Каховка Таврической губернии, просит Достоевского вторично выслать мартовский номер «Дневника», поскольку корреспондент убежден «в пропаже или, вернее, зачитке… номера здесь, в месте получения. С некоторого времени… – возмущенно продолжает Гире, – болезнь эта – “зачитка” в почтовых учреждениях или почтовыми лицами не им адресованных изданий из явления эпидемического воистину переходит в хроническое. Я состою подписчиком на Ваше издание по второму году, а настоящая пропажа номера по счету для меня третья. Кого винить?» И подписчик из Каховки предлагает следующий радикальный выход: «Мы, публика, смотрим на Ваше издание как на периодическое – и крайне были бы благодарны, если бы Вы не отказали гарантировать нам верное получение Вашего “Дневника” рассылкой оного – как признаваемого нами издания – через газетную экспедицию»[111 - РГБ. Ф. 93. Разд. II. Картон 2. Ед. хр. 88.].

Напрасно Достоевский уверял, приступая к «Дневнику»: «Я никакого журнала не издаю, я хотел бы издавать сочинение и, не имея к тому средств, думаю издать по подписке»[112 - Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 29

. С. 71.]. Читатели видели в «Дневнике» именно периодический журнал и предъявляли к нему – в смысле распространения – соответствующие требования.

Однако каковы объективные показатели бесспорного успеха «Дневника»? Задавшись подобным вопросом, мы попытались перевести эмоции современников Достоевского на сухой язык цифр. Нас интересовали как арифметика этого успеха, так и его география.

К сожалению, в нашем распоряжении нет полных и исчерпывающих данных. Поэтому мы вынуждены ограничиться меньшей частью тиража, именно той, что расходилась по подписке.

Гроссбухи Анны Григорьевны

До сих пор особого внимания не привлекали находящиеся в бумагах А. Г. Достоевской толстые тетради в твёрдом картонном переплёте. В эти тетради Анна Григорьевна с присущей ей педантичностью заносила фамилии подписчиков «Дневника», их домашние адреса и, таким образом, регистрировала просьбы о высылке издания. Нам оставалось проанализировать эти источники. Приводимые ниже подсчёты относятся как к индивидуальной, так и, выражаясь современным языком, ведомственной подписке.

Статистической обработке было подвергнуто около 2020 адресов, занесённых Анной Григорьевной Достоевской в подписную тетрадь «Дневника писателя» за 1877 г.[113 - ИРЛИ. Ф. 100. № 30729. CCXVI6.18. Л. 1 – 54 об.] Несомненно, это адреса значительного большинства подписчиков.

Итак, ниже следуют суммарные и дифференцированные подсчеты, относящиеся к 1877 г.:

Полученные цифры не могут не навести на некоторые размышления. Прежде всего бросается в глаза огромное количество населённых пунктов (660), куда достигали номера «Дневника писателя». Можно сказать, что границы его распространения практически совпадали с границами читающей России (увы, до Урала).

Привлекает внимание сравнительно высокий уровень подписки в университетских городах (Казань, Киев, Харьков), а также в традиционных центрах промышленности и торговли (Нижний Новгород, Тифлис, Одесса, Саратов и т. п.).

«Дневник писателя» выписывало большое количество библиотек, клубов, учебных заведений и других учреждений. Очевидно, что о так называемой массовой подписке можно говорить весьма условно, да и то применительно лишь к столицам.

Теперь сопоставим суммарное число подписчиков в Петербурге и Москве с общим их количеством по всей стране. Что мы увидим?

Столицы 478 экз.

Провинция 1542 экз.

Таким образом, подписка на «Дневник» в провинции более чем в три раза превышает суммарную подписку на него в Петербурге и Москве.

Тетрадь Анны Григорьевны заполнена бесчисленными названиями мелких и мельчайших «городов и весей» России: Мценск, Лебедянь, Ливны, Ахтырка, Торжок и т. д. и т. п. – вот по каким пространствам растекается этот неплотный, но сравнительно широкий читательский слой, игнорирующий капризы розничной торговли[114 - При этом не надо забывать, что жителю Москвы и Петербурга, не подписавшемуся на «Дневник писателя», было несравненно легче купить его у книгопродавцев, нежели, скажем, жителю Трубчевска или Бузулука.]. К тем полутора тысячам экземпляров, которые расходились в провинции по подписке, допустимо при самой большой осторожности прибавить еще 1000–1200 экземпляров розницы. Таким образом, можно утверждать, что около половины тиража «Дневника писателя» поглощалось провинцией[115 - По-видимому, в Петербурге обычно расходилось всё же менее 3 тыс. экземпляров (см.: Достоевский Ф. М. Письма. Т. 3. С. 203). Одновременно налаживались постоянные связи с провинциальными книгопродавцами.]. Отсюда следует, что «Дневник писателя» по характеру своего распространения являлся изданием общенациональным.

Кто же выписывал «Дневник писателя»? На каких ступенях социальной лестницы находились люди, вопрошавшие Достоевского о смысле жизни и требовавшие от него разрешения их житейских и нравственных затруднений?

Тетради Анны Григорьевны, как правило, не содержат сведений о сословном положении подписчиков. Отсутствуют подобные сведения и в других материалах по изданию «Дневника». И всё же тут можно внести некоторую ясность.

Когда после смерти Достоевского в 1881 г. выход только что возобновлённого «Дневника» замер на январском выпуске, вдова писателя приступила к ликвидации всех дел издания. Итогом её многочисленных хлопот явилась огромная записная книга, скрупулёзно зарегистрировавшая расчёты с подписчиками, возврат им денег за недоданные номера и т. п.

Этот пухлый источник[116 - Книга содержит 1249 листов (РГБ. Ф. 93. Разд. III. Картон 3. Ед. хр. 1).] свидетельствует не только о распорядительности и практической сметке Анны Григорьевны. В упомянутую книгу наряду с громадным количеством почтовых расписок и подписных квитанций аккуратно подшито и несколько сот писем. Они принадлежат подписчикам «Дневника».

Нет оснований полагать, что в 1881 г. состав подписчиков претерпел сколь-нибудь значительные изменения по сравнению с 1876–1877 гг. Очевидно, новые подписчики «Дневника» рекрутировались из тех же слоёв. Поэтому мы сочли возможным выйти за принятые нами хронологические рамки и проанализировать данные 1881 г.[117 - Конечно, далеко не все корреспонденты обозначали «своё имя и званье», лишь некоторые из них сообщали сведения подобного рода.] Они распределяются следующим образом:

Цифры эти имеют, разумеется, относительную ценность, ибо они неполны. Но думается, что в общем тенденция отражена верно и массовый статистический подсчёт (если бы мы располагали необходимыми данными) дал бы те же пропорции.

Книга содержит 1249 листов (РГБ. Ф. 93. Разд. III. Картон 3. Ед. хр. 1).

Конечно, далеко не все корреспонденты обозначали «своё имя и званье», лишь некоторые из них сообщали сведения подобного рода.

Следует оговориться, что состав каждой из перечисленных категорий далеко не однороден: в число военных наряду с прапорщиком входит генерал-майор, к чиновникам принадлежит как инспектор городского училища, так и начальник Варшавской учебной дирекции, к лицам духовного звания относятся как приходской священник, так и епископ. Но если брать эти данные в их совокупности, нельзя не предположить, что основную массу подписчиков «Дневника» составляла мелкая и средняя интеллигенция – тот разнородный, разночинный, образованный и полуобразованный слой, который в 1870-х гг. являлся главным потребителем создаваемых в России духовных ценностей.

Однако в числе подписчиков «Дневника писателя» можно встретить и лиц, принадлежавших к совсем иному социальному кругу. Это, если угодно, весьма знаменательное обстоятельство.

Приведём полностью одно письмо, по своему тону и содержанию резко выделяющееся изо всей эпистолярии «Дневника»:

Динабург 1/2 78