Собор у моря

Бернат снова осмотрел бескрайние поля, которые его ожидали.

Время от времени он спрашивал себя: «А если это будет не мой ребенок?» Зачастую женщины-крестьянки рожали прямо в поле во время работы, но, увидев, как она упала один раз, а потом второй, Бернат не мог не обеспокоиться…

Бернат сжал серп и с силой размахнулся. Колосья взлетели в воздух.

Был уже полдень, но он даже не остановился пообедать. Поле казалось необъятным. Он всегда жал вместе с отцом, даже когда тот ослаб. Сжатые колосья как будто возвращали ему утраченные силы. «Давай, сынок! – подбадривал отец. – Не нужно ждать, пока ураган или град испортит зерно». И они жали. Когда один уставал, то просил подменить его. Ели в тени и пили хорошее вино, отцовское, выдержанное, болтали, смеялись…

А сейчас был слышен только свист серпа, режущего ветер и колосья; ничего другого, только «с-серп, с-серп, с-серп» – в воздух как будто взмывали вопросы об отцовстве будущего ребенка.

В течение последующих дней Бернат жал до заката солнца; один день он работал даже при лунном свете. Когда он возвращался домой, ужин ждал его на столе. Он мылся в лоханке и ел без аппетита…

Однажды ночью он заметил, как люлька, которую он вырезал зимой, когда беременность Франсески уже не вызывала сомнений, качнулась. Бернат увидел это боковым зрением, но продолжал есть суп.

Франсеска спала этажом выше.

Он снова посмотрел в сторону люльки. Люлька снова закачалась. Бернат стал пристально наблюдать за колыбелью. Он внимательно осмотрел остальную часть помещения, пытаясь найти признаки присутствия тещи…

Но нет. Франсеска, судя по всему, обошлась без чьей-либо помощи, родила сама.

Бернат встал, но не подошел к люльке, а остановился, повернулся и снова сел. Сомнения насчет ребенка овладели им с новой силой. «У всех Эстаньолов есть родинка возле правого глаза, – говорил ему отец. У него она была, у его отца тоже. – У твоего деда была такая же, – уверял его отец, – и у твоего прадеда…»

Берната одолевала усталость: его дни проходили в работе от восхода до заката.

Он снова посмотрел на люльку и наконец решился. Поднявшись, он медленно подошел к младенцу. Ребенок спокойно спал, выпростав ручонки из-под покрывала, сшитого из лоскутков белой льняной рубашки.

Бернат повернул ребенка, чтобы разглядеть его лицо.

3

Франсеска даже не смотрела на сына. Она давала ребенку, которого назвали Арнау, сначала одну грудь, потом другую, но избегала смотреть на него. А ведь Бернат видел, как крестьянки кормят грудью, как у всех – от самой счастливой до самой жалкой – на лице появлялась улыбка, как они опускали веки от блаженства… Некоторые матери ласкают своих детей, пока те сосут молоко. Франсеска вела себя иначе. Она мыла его и кормила, но за два месяца жизни новорожденного Бернат ни разу не слышал, чтобы жена нежно разговаривала с малышом, не видел, чтобы она играла с ним, брала сына за ручки, нежно покусывала его, целовала или ласкала.

«Чем он виноват, Франсеска?» – думал Бернат, когда брал Арнау на руки. Он уносил мальчика подальше от матери, от ее холодности, туда, где можно было поговорить с ним и приласкать его.

Потому что это был его ребенок.

«У всех Эстаньолов она есть, – говорил Бернат, целуя родинку, которая выделялась у Арнау возле правой бровки. – Она есть у всех нас», – повторял он, поднимая ребенка к небу.

Но вскоре эта родинка превратилась в нечто большее для Берната, чем просто знак его рода.

Когда Франсеска ходила выпекать в замок хлеб, женщины приподнимали пеленку, чтобы посмотреть на Арнау. Франсеска позволяла им это делать, а они потом шутили между собой на глазах у пекаря и солдат. Когда же Бернат ходил работать на землях сеньора, крестьяне похлопывали его по плечу и поздравляли в присутствии управляющего, наблюдавшего за работами.

Льоренс де Бельера имел много незаконнорожденных детей, но, разумеется, никаких претензий по этому поводу не возникало. Его отказа было достаточно любой забитой крестьянке, хотя потом, среди друзей, он постоянно хвастался своей мужской силой. Все понимали, что Арнау Эстаньол не был его сыном, и сеньор де Наварклес стал замечать насмешливые улыбки крестьянок, которые приходили на работу в замок; из своих покоев он наблюдал, как они, случайно встретив жену Эстаньола, шушукаются друг с дружкой и даже с солдатами. Слухи просочились за пределы крестьянского круга, и Льоренс де Бельера превратился в объект насмешек со стороны ему равных.

– Ешь больше, Бельера, – как-то сказал ему один барон, когда пришел к нему в гости, – до меня дошли слухи, что тебе не хватает силенок.

Все присутствующие, сидевшие за столом, встретили эту остроту со смехом.

– В моих землях, – заметил другой, – я не позволяю крестьянам ставить под сомнение свою мужскую силу.

– А может, ты запретишь родинки? – продолжил первый, уже будучи под хмельком от выпитого вина.

Шутка послужила поводом для нового взрыва хохота, на что Льоренс де Бельера ответил лишь натянутой улыбкой…

Это случилось в начале августа.

Арнау лежал в своей люльке в тени смоковницы, во дворе, у входа в дом; его мать мелькала то в саду, то во дворе, а отец, постоянно поглядывая на деревянную люльку, водил за собой волов по разбросанным на эспланаде колосьям, чтобы выбить из них драгоценное зерно, которое будет кормить их в течение года.

Он не услышал, как к дому подъехали непрошеные гости.

Трое всадников на крупных боевых лошадях галопом ворвались во двор: управляющий и двое вооруженных людей. Бернат обратил внимание, что лошади не были в полном боевом снаряжении, как при обычном сопровождении сеньора. Возможно, их не сочли нужным снарядить для того, чтобы запугать простого крестьянина. Управляющий остановился немного поодаль, а двое других, когда лошади перешли на шаг, пришпоривали их вплоть до того места, где стоял Бернат. Лошади, приученные к боям, не остановились и набросились на него. Бернат пытался отступить, но спотыкался на каждом шагу и в конце концов упал на землю, под копыта возбужденных животных.

Лишь тогда всадники остановили их.

– Твой сеньор Льоренс де Бельера, – крикнул управляющий, – требует, чтобы твоя жена пришла на службу кормить грудью дона Жауме, сына сеньоры Катерины!

Бернат хотел было подняться, но в это время один из всадников вновь хлестнул лошадь. Управляющий двинулся к тому месту, где стояла Франсеска.

– Возьми своего ребенка и иди с нами! – приказал он ей.

Франсеска взяла Арнау из люльки и пошла, опустив голову, за лошадью управляющего. Бернат закричал и попытался подняться на ноги, но едва ему это удалось, как один из всадников направил на него лошадь и снова свалил на землю. Когда Бернат опять попытался встать, все закончилось тем же: оба всадника, громко смеясь, играли с крестьянином, преследуя его и сбивая с ног.

В конце концов истерзанный Бернат, весь в синяках, остался лежать на земле, в ногах у лошадей, не перестававших покусывать уздечки. Как только управляющий скрылся вдалеке, солдаты развернули лошадей и ускакали прочь.

Когда в доме воцарилась тишина, Бернат посмотрел на облако пыли, тянувшееся за всадниками, а потом перевел взгляд на волов, поедавших колосья, которые они только что топтали.

С того дня Бернат лишь по привычке заботился о животных, работал в поле, но все его мысли были заняты сыном. Ночью он бродил по дому, вспоминая детский голосок, который свидетельствовал о новой жизни и будущем, скрип люльки, когда Арнау ворочался, и громкий плач ребенка, требующего, чтобы его покормили. Вдыхая воздух, наполнявший стены дома, Бернат пытался обнаружить в каком-нибудь уголке невинный запах его сына.

Что с ним? Где он теперь спит?

Его люлька, которую Бернат сделал своими руками, стояла пустая.

Когда несчастному отцу удавалось заснуть, он просыпался от тишины. Тогда Бернат вжимался в тюфяк и проводил время, слушая звуки, доносившиеся с нижнего этажа – там жили животные, которые составляли теперь ему компанию в жизни…

Бернат регулярно ходил в замок Льоренса де Бельеры выпекать хлеб, который раньше носила ему Франсеска.

Заточенная в замке, она была отдана на потребу доньи Катерины и капризного аппетита ее сына.

Замок, как Бернату рассказывал отец, когда они оба должны были ходить туда, вначале был всего лишь сторожевой башней, воздвигнутой на вершине небольшого холма. Предки Льоренса де Бельеры воспользовались отсутствием власти после смерти Рамона Борреля и укрепили будущий замок, чтобы затем заставить крестьян трудиться на их все разрастающихся территориях. Вокруг башни сеньора беспорядочно и бестолково возвели пекарню, кузницу, несколько новых больших конюшен, амбары, кухни и другие подсобные помещения.

Замок Льоренса де Бельеры находился на расстоянии свыше одной лиги от дома Эстаньолов. Первые несколько недель Бернат не мог ничего узнать о своем сыне. Кого бы он ни спрашивал, ответ был один и тот же: его жена с ребенком находятся в личных покоях доньи Катерины. Одни цинично смеялись, отвечая ему, а другие опускали взгляд, как будто не хотели смотреть в глаза отцу ребенка. Бернат терпел эти унижения целый месяц, пока однажды, когда он выходил из пекарни с двумя буханками из бобовой муки, не столкнулся с чумазым подмастерьем кузнеца, у которого при случае спрашивал о малыше.

– Ты что-нибудь знаешь о моем Арнау? – осведомился он.

Рядом никого не было. Мальчишка хотел было увильнуть в сторону, притворяясь, что не услышал вопроса, но Бернат схватил его за руку:

– Я спросил, знаешь ли ты что-нибудь о моем Арнау?

– Твоя жена и твой сын… – начал тот, опустив глаза.