Долгий путь к январской реке (из дневников разных лет)

В поездке мы не произнесли ни слова.

Встретился с девушкой, погуляли по Минску, потом пошли в ресторан. И там встретил Вовку Апциаури и Гегама Оганесяна с девчонками из местного института физкультуры, мы давно были знакомы. Зная, что нахожусь под контролем, не пил совсем, в отличие от коллег. С большим трудом вытаскиваю ребят из ресторана – время поджимало.

Приехали в 23.03 – на три минуты опоздали. Асиевский и Балаян стоят внизу. «Ты пил?» – ко мне. «Нет». «Смотри, сейчас будем проверять». «Пожалуйста, проверяйте». Гегама спрашивают, в ответ: «Чуть-чуть». Апциаури: «Одын стаканчик». «Идите спать!» Минут сорок пудрили мне мозги. Я даже фразу бросил: «Да хоть судмедэкспертизу вызывайте, я не пил». «Иди, завтра разберёмся».

На следующий день утром объявляют: Мамедова отчислить со сборов теперь за нарушение спортивного режима. А вечером новая установка: остаёшься, но с турниром в Венгрии не известно. «Так я же туда и так не еду?» «Может быть, поедешь».

Через пару дней возвращается Жданович. Решение старшего: в Венгрию едешь, но деньги не обмениваешь. А до этого, когда в январе были в Париже, Вовка Лапицкий понакупал себе много разных вещей. И его остановили на таможне. Решение было странным – все эти вещи без права ввоза в СССР. А ещё и Анвара прихватили, хотя у него кроме двух пар джинсов и пары костюмов ничего особенного не было. Объяснительные с обоих потребовали. И Анвар стал писать какую-то глупость. Его тоже решили наказать.

Но Лапицкий, хитрый малый, сделал доверенность на Апциаури, а Анвар на меня. Чтобы мы могли забрать вещи со склада временного хранения в Шереметьеве и вывезти их. И Жданович, которому добрые люди тут же обо всём доложили, почему-то подошёл ко мне, а не к Вовке: «Если хоть одна вещь в страну вернётся, ты – не выездной».

Разумеется, всё ввезли. И в автобусе, который нас встречал, объявляют фамилии тех, кого приглашают на сбор перед «Боннским львом». Мамедова не назвали. Спросил, по какой причине. Услышал невразумительное: «По причине неконтактности». И я был невыездным целый год. После турнира Тарлея 1986 года следующим стал турнир Тарлея 1987 года.

Про Бориса Корецкого

Тому же Борису Корецкому свыше было дано стать именно фехтовальщиком. В 1977 году в Баку проходило первенство СССР среди юношей, и там я впервые увидел Борю. Он уже тогда был для нас кумиром и предметом для подражания. И летом на даче по периметру бассейна я ходил в фехтовальной стойке, подражая движениям, которые подглядел у Корецкого.

А потом мы оба оказались в «Динамо» у одного тренера – Гарика Арменаковича Балояна. В то время счет в фехтовании в «олимпийке» вели до 10 уколов, чуть позже до 10, но с непременной разницей в два балла и с потолком в 12 уколов. И поначалу Боря давал мне фору в 8 уколов, и я не мог у него выиграть. Разумеется, разница в возрасте – без малого пять лет – имела большое значение. Но со временем всё изменилось. Кроме характера Корецкого.

Я – человек слова. И если я кому-то что-то пообещал, то сделаю всё, чтобы сдержать данное слово. И на дух не переваривал людей, которые поступают иначе, не отвечают за обещанное.

Декабрь 1985-го. Кубок СССР в Харькове. Ко мне подходит Корецкий: «Ильгар, я могу вылететь из третьей ступени. И мне надо, чтобы Макс Хотенко, твой друг, мне бой отдал». А перед этим был ещё какой-то турнир, в котором Корецкий и Хотенко оказались в аналогичной ситуации. Только тогда для Корецкого тот бой ничего не решал, а для Хотенко наоборот – мог помочь пройти в следующий круг соревнований. Ну и Макс попросил, чтобы я поговорил с Борей. Но Корецкий тогда заартачился, и выиграл. И в Харькове я Боре говорю: «Ты же месяц назад просьбу Макса проигнорировал. А теперь хочешь, чтобы он пошёл тебе навстречу?» Понятно, что уже москвич не соглашался ни в какую. Но всё-таки удалось его уговорить с «железобетонным» обещанием Корецкого «вернуть должок» при первой же необходимости. В общем, Хотенко тогда согласился, только потому что я попросил. Боря выиграл и прошёл дальше и дальше, и в итоге стал обладателем Кубка страны.

А в январе 1986-го – турнир сильнейших в Стайках. Система соревнований мне нравилась, потому что соперничали каждый с каждым, «накушиваешься» по полной, но и пользу получаешь огромную. Победы суммируются, и у кого их больше попадает в финал А, у кого меньше – в финал Б и так далее.

У меня бой с Корецким. Веду 4:2. А тогда договорённости между нами были такие, что если ты первым набираешь 4 укола, то отдаёшь сопернику уколы до 4-х (для коэффициента) и автоматически выигрываешь. Но это же Корецкий! Он сравнивает счёт, но я спокоен, что последний укол за мной. Не тут-то было! Боря делает быструю атаку на подготовку, и фонарь горит на его стороне. Я не попадаю в финал А.

Естественно стал выговаривать земляку, что так не делают. Раньше он подвёл моего друга, теперь «кинул» меня. В ответ услышал: «Извини, рефлекс сработал». Знаю я эти рефлексы!

Февраль. Ленинград. Гостиница «Октябрьская». Бог наказал Борю – в одном из столкновений он сломал большой палец на правой ноге. И не мог надеть нормальную обувь – из Баку он летел в адидасовских шлёпанцах, разумеется нога в тёплом носке. Там мы готовились к «Ленинградской рапире». Но Боря толком не тренировался – куда с такой-то ногой.

Начался турнир. У меня предстоит непростой бой с Лапицким. Подходит Хотенко: «У меня бой за вход в «шестнадцать» с Корецким. Напомни ему, он же должен долг вернуть». Иду к Боре: «Ты помнишь про своё обещание – отдать бой Хотенко?» Тот юлить начал: «Мы тогда на пять фехтовали». «Причём пять или десять – он пошёл тебе навстречу, ты после этого выиграл Кубок». «Ладно, ладно».

Я выигрываю свою встречу. Не успеваю отключиться от аппарата – на соседней дорожке крики, шум, гам. Иду туда. Макс возмущённый: «Боря у меня выиграл!» Я к Корецкому: «Ты что сделал? У тебя опять рефлекс сработал?»

Я даже представить не мог, что подобное возможно. Во мне всё кипело. И тут за Корецкого вступился Балоян: «Это мы все плохие, а ты один хороший». Я ничего понять не мог: выходит, я один такой ненормальный, ратовал всё время за порядочность и справедливость. А эти два человека, с которыми я многие годы прожил бок о бок, просто использовали меня, когда им это нужно было? «Ладно, – говорю. – Хорошо. Теперь нам с вами не по пути – вы идёте своей дорогой, я – своей». Повернулся и ушёл. Так завершилась моя динамовская эпопея. Но всё происшедшее меня удивило. То есть, для этих людей синица в руках оказалась важнее, чем журавль в небе.

Про первые уроки Мидлера

1986 год. Так я остался без тренера. И тут вспомнил, что на сборе в Стайках летом 1985 года, перед чемпионатом мира, Анвар сказал мне, что Мидлер хотел бы меня тренировать. Тогда я всерьёз не воспринял это предложение: я же динамовец, и никуда из «Динамо» уходить не собирался. Анвар стал объяснять, что Мидлер не всех берёт, и раз обратил внимание на меня, то от таких предложений не отказываются. Я категорически ответил: мне, мол, это не интересно. Какой же я был наивный?

Итак, я – без тренера и ещё без какой-либо принадлежности к спортивному обществу. Вольный стрелок, Робин Гуд. «Динамо» я был не нужен – фехтование там возглавлял, кроме сборной, Жданович. Я как раз заканчивал срочную службу в динамовских войсках в июне 1986. И на чемпионате страны в Ленинграде в июне 1986, будучи ещё рядовым срочником, написал рапорт на и. о. начальника команды фехтования ЦСКА Олега Пузанова.

8 августа 1986 года приехал в столицу к Марку Петровичу сдаваться. Не сразу попал в ЦСКА, вначале меня определили в Московский округ ПВО, где я познакомился с Хасаном Исмаиловым, который как раз отвечал за фехтование в этой организации. Так я оказался сержантом сверхсрочной службы на какой-то радиолокационной станции в 150 км от Москвы. Один раз мы туда ездили. Но запомнилась та поездка надолго: вначале одно колесо на «восьмёрке» Хасана пробили, потом второе. А поздняя осень, холод, без запаски.

Поначалу расселился со сборной РСФСР, у которой в Химках в гостинице «Маяк» проходили сборы. Мест свободных не было, и мы спали втроём на двух сдвинутых кроватях с Раисом Сафиным и Валерой Новиковым.

И 16 августа 1986 года – первый урок у Марка Петровича. А восемь дней до этого ничего не делали, гуляли, как умели, по Москве. И как-то сразу мне стало очень интересно, и до конца моей спортивной карьеры я трудился исключительно с Мидлером.

А на Спартакиаде народов проиграл двум его ученикам – Шевченко и Шаймарданову. Но уже через месяц я обыграл всех на первенстве Вооружённых сил в Ереване. Всё, что ни делал, всё, чему меня Мидлер за этот месяц научил – всяческим хитростям, «провокациям», – все получалось. И это при том, что соперники у меня были очень серьёзные – за «вход в восемь» выиграл у Апциаури, за «вход в четыре» победил Клюшина, в полуфинале – Анвара. И в финале встретился с Гегамом Оганесяном. А он же дома фехтовал и вёл 9:7, но мне удалось выиграть 11:9.

Но больше всего понравилось, что проходили все мои домашние заготовки, я ловил соперников «на удочку», что было приятно. Я уже фехтовал с новым репертуаром. Использовал различные трюки.

Что касается Мидлера, то он нас не переучивал, он у каждого выявлял те качества, которые позволяли давать нужный результат, и старался их совершенствовать. Тот же Шевченко, который был выше нас ростом и, соответственно, имел более длинную руку, готовился по одной схеме, Ибрагимов – по другой, я – по третьей. У каждого была своя специфика – разная скорость, разная координация. Взять того же Юрия Лыкова, у которого с координацией было совсем плохо. И при этом он был уже двукратным чемпионом мира. Когда на тренировках мы использовали мяч, то для Юры, как он сам говорил, «самым страшным было остаться наедине с мячом». Но фехтовальная манера ведения боя у него была очень неприятная для многих соперников. В этом и заключалась манера работы Мидлера, который из простого спортсмена мог сделать сильного бойца, а из сильного и способного ученика – очень-очень сильного.

Я никогда не видел, чтобы Мидлер был в гневе, в ярости, возмущался, обижался или негодовал. Марк Петрович перевернул мою жизнь. Он безусловно обладал педагогическим даром. Он точно представлял себе, на кого можно кричать, кого можно даже оскорблять, а кого нужно хвалить и вдохновлять. Конечно, были случаи, когда кто-то из учеников не выдерживал пассажей Мидлера, срывал маску и посылал Марка Петровича по известному адресу. Это означало одно: тренер провоцировал ученика нарочно. Он держал его в тонусе.

Ну и, конечно, после того, как СССР приказал долго жить, и Марк Петрович возглавил сборную России по рапире, начался резкий рост наших результатов.

Про придуманное Мидлером «наказание»

Там же на трибуне Назлымов всех собрал и сказал, что Ибрагимов отдал бой Мамедову. Меня это возмутило. Я и без этого никогда не молчал. Ну и тут встрял: «А что у вашего сборника нельзя выиграть?» Но реакции на мою реплику не последовало.

Позже сижу в гостиничном номере с рапиристами из Баку. Стук в дверь, мелодичный. Стоит Анвар, за ним Асиевский. Тренер очень грозно со всеми говорил, а, заметив бутылки на столе, заключил, что нарушать режим и после соревнований нельзя. Естественно, на следующий день всё стало известно Назлымову, он устроил взбучку. А Мидлер уже улетел в Москву. И когда мы вернулись, Марк Петрович собрал нас пятерых, сказав, что фехтовальщик должен быть умным, чтобы его не поймали на глупостях. И в наказание каждый из нас должен пойти в сберкассу и положить на счёт Фонда мира по 50 рублей. По тем временам это были очень большие деньги – 250 рублей. И условие было суровое: пока не заплатите, тренировок не будет.

Ну мы исхитрились заплатить 50 рублей, скинувшись по десятке. Причём, все бабушки в сберкассе разбежались – им даже представить было невозможно, что здоровые амбалы переводят всего 50 рублей в какой-то Фонд мира. Цифру 2 приписать к 50 было несложно. А вот умудриться добавить прописью «двести» оказалось труднее. Но и с этим справились. Да и Марк Петрович особо не присматривался к квитанции – сделали и сделали.

Про размышления о будущем

Мой переход из «Динамо» в ЦСКА совсем не обрадовал Назлымова, который помимо сборной страны возглавлял ещё и армейское фехтование. Думаю, что это было связано не столько со мной, сколько с персоной Мидлера – у Марка Петровича всегда были сложные отношения с Владимиром Аливеровичем.

Человек всё просчитывающий, как и ходы в фехтовании, я понимал, что, пока сборную возглавлял Жданович, мне там не бывать. Но после Олимпиады 1988 года Ждановича уберут, и я смогу вновь попасть в национальную команду.

В январе 1987 в Стайках на турнире сильнейших я был в тройке, а чемпионат страны проходил на сей раз необычно рано – в марте. За вход в «восьмёрку» я боролся с Анваром и выиграл. За нами следили Назлымов, Жданович, Геннадий Сапунов из спорткомитета. И опять повторилась ереванская история: «Ибрагимов сдал бой Мамедову». Никто даже не удосужился вспомнить, что Анвар до этого никогда не попадал в восьмерку на взрослых чемпионатах СССР. Это опять-таки была агрессия против Марка Петровича. За вход в четвёрку выиграл у Паши Соловьёва. Потом уступил Романькову. И за бронзу спорил с Алексеем Швецовым. И победил. Так в 21 год впервые стал призёром личного чемпионата СССР.

Про горе-тренера Быкова

Сбор перед традиционным турниром Тарлея проходил в Новогорске. Не было ни Ибрагимова, якобы, наказанного за отдачу боя, ни Мидлера. Нет ни моего друга, ни моего тренера. Прикрепляют меня к Быкову Виктору Харитоновичу. Это был тренер олимпийского чемпиона Володи Смирнова, погибшего на дорожке во время чемпионата мира 1982 года. Увы, я не знал Смирнова. Наверное, он был очень талантливым спортсменом. Так как Быков не мог ему дать ничего. И я с первого же занятия понял это. Их и уроками-то назвать нельзя: какие-то непонятные кувырки, какие-то невразумительные полуфлешки. За этот сбор я кажется разучился вообще делать выпады. Жаловался Мидлеру, но в ответ слышал: терпи, не возмущайся.

На сборе перед чемпионатом мира 1987 года в Стайках вновь возник Быков:

– Завтра тренерский совет, если ты хочешь поехать на чемпионат мира, ты должен написать меня своим тренером.

Решил было схитрить:

– Дайте мне подумать, это серьёзный вопрос.

– Нет-нет, время на обдумывание нет – завтра тренерский совет. Пишешь тренером меня – едешь на чемпионат мира. Нет – команда улетит в Лозанну без тебя.

– Знаете что, Виктор Харитонович. Когда я оказался один вообще без тренера – никто мне ничего не предложил. А после года, за который, благодаря Мидлеру, я смог добиться каких-то результатов, вы предлагаете мне предать своего тренера? Я этого делать не буду. Не знаю, поеду ли я ещё на чемпионаты мира или нет. В любом случае хочу попасть на это соревнование не таким путём.

– Что ж, как знаешь. Ты не 15-летний пацан, отвечаешь за свои слова.

Не знаю, как проходил тренерский совет, но мы все втроём – Ибрагимов, Шевченко и я – в команду были включены.

Что произошло в Лозанне, требует отдельного описания. Это чуть ниже. А пока я хотел бы продолжить рассказ о противостоянии с Быковым.

Когда вернулся с чемпионата мира в Баку, раздался телефонный звонок. «Что, не узнаёшь?» «Нет», – говорю. Оказался Быков. Удивился, конечно, – чужой человек, не о чем было мне с ним разговаривать. И в концовке: «Ну что там произошло в Лозанне?» Отвечаю: «Ничего». «Не волнуйся, я всё улажу».