Джек Уайт. Загадки разума

Джек Уайт. Загадки разума
Илья Сергеевич Черновский

В увлекательной книге, разделенной на две части, читатели погружаются в захватывающие приключения главного героя Джека Уайта, который вел свой дневник на протяжении всей жизни. Главный герой преодолевает напряженную атмосферу и заставляет задуматься о силе духа и вере в себя в самых трудных ситуациях. Дневник Джека заставляет задуматься о ценности жизни, дружбе и самопознании, оставляя читателей в восторге от умения героя преодолевать все преграды на своем пути.

Джек Уайт. Загадки разума

Илья Черновский

Корректор Анна Андриянова

© Илья Черновский, 2024

ISBN 978-5-0064-1985-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Глава 1. Новое начало

Прежде мне не доводилось записывать на бумагу свои мысли, чувства и все, что я переживал на протяжении многих лет своей жизни. Но, как-то раз, сидя у костра на острове Сан-Доминго в компании нескольких знакомых купцов, я решил рассказать историю об одном судне, на которое попал случайно после кораблекрушения. Конечно, любезным господам было угодно узнать все о моем походе в Ост-Индию, и я принялся за рассказ.

В детстве я очень любил путешествовать. Страсть к мореплаванию у меня развил мой отец – Дональд Уайт, вечный мичман на судне его величества Карла Первого, короля Англии и Шотландии. Этот бывалый моряк застал Англию как раз в тот период, когда в стране шла борьба за ограничение власти короля и предоставление гражданской свободы бедному английскому населению. С того момента абсолютная монархия перестала существовать для простых граждан, а сам король в итоге лишился головы. Мой отец всегда повторял мне одни и те же слова, ставшие, впоследствии, для меня святыми: «Джек, ты должен всегда держать курс точно по румбу[1 - Румб – направление к точкам видимого горизонта относительно сторон света или угол между двумя такими направлениями.] и никогда не ложиться в дрейф».

Признаться, я не сразу внял его словам, и довольно долгое время, покуда меня преследовали неудачи, впадал в отчаяние по любому поводу и без такового.

Повзрослев, я действительно осознал, как легко потерять все, что имеешь, а еще легче – сойти с ума, потому что твои беды никому пользы не несут, и помощи ждать тоже не от кого.

В этот суровый мир я, будучи двадцативосьмилетним торговцем кожей и сахарным тростником, взошел по трапу собственной шхуны «Мария», доставшейся мне по наследству от отца. Теперь я расхаживал с гордой улыбкой на лице и с солидным капиталом, имея, к тому же, уже достаточно большой опыт в торговле и в мореплавании. Все потому, что у меня некогда был хороший учитель.

С самых малых лет отец учил меня различному ремеслу. Благодаря его многочисленным урокам я преуспел в фехтовании, и на нашей улице, среди мальчишек, мне не было равных. Очень часто мы устраивали состязания со сверстниками и сражались друг с другом на деревянных шпагах. Я всегда оказывался победителем.

Также отец часто брал меня на охоту, рыбалку. Конечно, времени у него было не так много, как может показаться на первый взгляд, но при первой же возможности он возвращался домой и проводил время с любимым сыном.

Я невольно задумался о матери, ее звали Кларис. Отец познакомился с ней в Балтиморе во время очередного рейда[2 - Рейд – это морской термин обозначающий место для стоянки корабля на якоре.]. Они полюбили друг друга с первого взгляда. Оба раз и навсегда поняли, что свою смерть они встретят в одной постели в окружении внуков и детей. Жаль, что этому так и не удалось сбыться…

Как раз после знакомства с моей матерью отец оставил военную службу и занялся торговлей, что и позволило ему сколотить весьма неплохой капитал, которым он распорядился весьма достойно, купив домик в Портсмуте и отправив меня учиться в Гарвард. Я был безмерно рад этому. Я всегда знал, что образование рано или поздно пригодится мне.

Но, к превеликому несчастью, моя мать Кларис умерла в возрасте сорока четырех лет от сильнейшего воспаления легких. Я не был рядом с ней в последнюю минуту, как и не смог присутствовать на похоронах, из-за чего всю жизнь проклинал себя. Порой меня одолевало чувство вины, и я мог часами напролет плакать, сидя у окна. Мне даже казалось, что я совсем забыл, как выглядела моя мать. И почему именно в это время я был так занят торговлей на севере, когда она так нуждалась во мне? Случилось это еще до того, как отец передал мне в руки штурвал «Марии», и я никак не мог вернуться назад несмотря на то, что письмо от отца о болезни матери я получил за четыре месяца до ее кончины. Вернувшись домой, в живых я ее уже не застал.

Мой отец долго не мог пережить эту невосполнимую утрату. Она была для него всем. В это же время он покончил с торговлей и передал в мои владения судно, которое верно служило мне на протяжении одиннадцати лет.

Мне тогда стукнуло семнадцать. Все это время, пока я странствовал по свету, торгуя налево и направо изысканной бычьей кожей и сладостным сахарным тростником, импортированным из Бразилии, отец грелся у камина, вспоминая прекрасные и светлые дни своей молодости и тоскуя по своей возлюбленной Кларис, которая так рано покинула этот суетный мир.

Я старался не думать об этом, и моя работа помогала мне пережить потерю любящей матери. Я благодарен ей за то, что она подарила мне жизнь и научила быть мудрым и расчетливым во всех своих делах.

Кое-что осталось у меня как напоминание о ней. Задолго до ее смерти, когда мне исполнилось девять, мать подарила мне перстень, некогда подаренный ей ее отцом. Всю жизнь я хранил этот серебряный перстень с красным изумрудом. Для меня он был единственным напоминанием о ней, неким символом материнской любви. Кстати, тот самый перстень я чуть не утерял однажды во время похода на Канарские острова. Тогда нас настиг шторм. Черт знает как, но после четырехчасового ужаса в объятиях моря я не обнаружил на безымянном пальце этого перстня. Несколько дней я буквально сходил с ума от того, что потерял единственное, что до сих пор связывало меня с матерью.

Я приказал всей своей команде обыскать судно полностью, до последней щепочки, и за нахождение перстня обещал награду в виде двухдневной увольнительной в ближайшем порту. Перстень отыскал я сам, когда осматривал кучу смотанного каната, валявшегося на палубе, и с тех самых пор никогда больше не расставался с ним. Сейчас он уже почти врос в мой безымянный палец левой руки, и я твердо знал: нас ничто с ним не разлучит.

А меня, кстати, зовут Джек. Джек Уайт. Я еще достаточно молод, и у меня впереди много счастливых дней, ни один из которых, я уверен, забыть не удастся.

Я родился в Портсмуте, провинции Нью-Хэмпшира в тысяча шестьсот пятьдесят втором году. Туда отец с матерью переехали сразу после свадьбы. Как я уже говорил, отец к моменту моего рождения скопил достаточно денег, что позволило ему приобрести маленький домик на самой окраине городка.

Там я и провел все свое детство: ходил в местную школу, затем окончил Гарвардский колледж и готов был служить его величеству в море и на суше. Конечно же, меня тянуло к морю. Остальное меня мало интересовало, как и то, что я окончил Гарвард, не приобретя ровным счетом никаких навыков морского дела. Но получению образования я, конечно же, был рад.

Доучиваться пришлось в кругу хороших отцовских друзей – отличных моряков, имевших десятки лет опыта в торговле и мореходстве. Скажу вам честно, это лучшая школа, которую вообще можно представить. Благодаря ей я и стал одним из самых успешных торговцев во всем Нью-Хэмпшире, и к своему тридцатилетию владел уже несколькими собственными имениями в Балтиморе и Филадельфии. Денег у меня было много.

В какой-то момент я стал задумываться над тем, чтобы самому уйти на покой и ухаживать за своим старым отцом. В тот момент он проживал в Портсмуте в окружении нанятых мною сиделок. Я не мог бросить его одного. Рано или поздно я вернусь домой и уже не застану его на пороге с распростертыми объятьями и все той же доброй улыбкой на морщинистом лице.

Избороздив моря и океаны вдоль и поперек, я решил навестить своего отца в июне тысяча шестьсот восьмидесятого года. Я застал его в добром здравии и в весьма приподнятом настроении. Мы долго беседовали о похождениях в Южную Америку, грелись у очага, распивая чудесный сладкий ром. Как ни печально вам этого говорить, но это было мое последнее свидание с дорогим отцом. К тому моменту, когда я вернулся домой из очередного путешествия, живым его уже не застал.

Именно в тот период меня стали преследовать сплошные неудачи. Торговля не шла, дом в Балтиморе конфисковали за неуплату налогов, а что самое ужасное – я по-прежнему был одинок. Прожив уже тридцать лет, я так и не смог найти времени для поиска той единственной прекрасной женщины, какую когда-то повстречал мой отец.

Вот так судьба и обрекла меня на то самое путешествие, ставшее последним для моей шхуны «Марии» и для всей моей команды, которая на протяжении одиннадцати лет служила верой и правдой, и с которой я разделял все радости и горе.

Мы покинули Портсмут и отправились в дальнее плавание. Трюмы «Марии» были битком набиты парусиной и продуктами деревообработки, предназначавшимися для экспорта в Индию одному богатому купцу.

Помимо вышеперечисленных товаров по просьбе моего старого знакомого, на борт был принят груз, который я должен был доставить в Непал некоему богатому торговцу.

К сожалению, места назначения мы так и не достигли, и весь товар пошел ко дну. Случилось это в конце сентября тысяча шестьсот восемьдесят второго года.

Точное место крушения я сказать не могу, так как шторм был невообразимой силы. Помню, что незадолго до катастрофы я находился в кают-компании[3 - Кают-компания – общее помещение для обеда, совместного отдыха или офицерского собрания на корабле.], где после сытного ужина, приготовленного нашим коком Кристофером, собрал команду для проведения офицерского собрания. Мы подводили итоги прошедшей недели. В сроки доставки груза мы укладывались и даже сверх того, могли немного сбавить темп. По моему расчету мы должны были достичь Барбадоса примерно через двадцать один день. Этому, конечно, не суждено было статься.

В ночь с двадцатого на двадцать первое сентября шхуна «Мария», на борту которой находились двадцать три человека вместе с капитаном, была подвержена тотальному разрушению, приведшему к гибели всего экипажа. Шторм был безумной силы.

Помню лишь, что после того, как мы с моими матросами закончили обсуждать план прибытия на Барбадос, нам захотелось просто побеседовать о наших дальнейших планах. Один из помощников по имени Ларри вдруг решил нам рассказать свой известный пошлый анекдот про амазонок. Но только он начал свой рассказ, как вдруг в каюту ворвался мой старпом Томас и сообщил о надвигающемся шторме.

Понадобилось всего полчаса, чтобы мать-природа окончательно разобралась со всей командой и моим любимым судном. Я своими глазами видел, как двух моих помощников – матроса Дотсона вместе с беднягой Ларри, – мощной волной выбросило за борт, а ведь еще двадцать минут назад я сидел с ними в кают-компании, где мы обсуждали планы по прибытии на Барбадос.

Моего старпома Томаса придавило сломавшейся пополам бизань-мачтой[4 - Название кормовой мачты на трёх- и более мачтовом судне. На трёхмачтовых судах бизань всегда третья, на многомачтовых – последняя.]. Я лишь успел обернуться и увидел, что он лежал на палубном настиле. Я тут же поспешил ему на помощь, но было уже поздно. Он погиб, глядя на мир широко раскрытыми глазами, в которых, увы, уже не осталось жизни.

На судне царил хаос. Я понял, что оно непременно окажется на морском дне. Эти полчаса длились вечность. Я глядел на неживое тело Томаса, и мне вдруг стало плохо.

Я потерял над собой контроль. Мне нужно было сию же секунду собраться с мыслями, но я ничего не мог с собой поделать.

Судно продолжало разваливаться на куски. Я почувствовал, как оно сильно накренилось на левый бок. В какой-то момент пришел в себя и все же решительно направился к спасательным шлюпкам. Помню лишь тот момент, когда я принялся спускать одну из них на воду.

В итоге уцелел лишь я. Что случилось с остальными членами команды, думаю, и так понятно. Меня накрыло волной в тот момент, когда шлюпка уже коснулась поверхности воды.

К сожалению, я почти ничего не помню из того, что в действительности произошло во время крушения шхуны. Вероятнее всего это результат удара о какой-нибудь обломок моего судна. Голова у меня гудела знатно. Потому все, о чем я рассказал вам до этого момента, могло происходить несколько иначе.

Вы спросите, каким образом я остался в живых? Ответ будет простым – я не имею ни малейшего представления о том, как спасся и как впоследствии оказался спасенным проходившей мимо каравеллой под командованием капитана Блэйка.

Судно являлось трехмачтовым, с виду обветшалым. Кое-где по левому и правому бортам виднелись мелкие трещины в корпусе. Косой парус на бизань-мачте так же нуждался в починке, всюду просвечивались дыры, как последствие от вооруженного столкновения с другим судном.

В длину корабль достигал около тридцати пяти метров и имел несколько рядов пушечных портов по обоим бортам. Что касается верхней палубы, то на правом борту судна виднелась проржавевшая вертлюжная пушка[5 - Небольшое поворотное артиллерийское орудие, устанавливаемое на борту корабля или стене крепости или форта с помощью шарнира (вертлюг), который обеспечивал свободное вращение орудия в двух плоскостях.], шарниры которой, судя по всему, так же выведены из строя. Для себя я сделал вывод, что корабль вовсе не являлся торговым, так как на нем просматривались шрамы от ранних морских сражений.

Также на носу у «Неприкосновенного» был установлен мощный бушприт[6 - Бушприт – рангоутное дерево, укрепленное на носу судка в диаметральной плоскости горизонтально или под некоторым углом к горизонтальной плоскости.], что позволяло достигать кораблю улучшенной маневренности. В целом – судно нуждалось в серьезной починке.