Леди Горничная

– Ой, и мне! – пискнула девчонка, судя по звуку, придвигая чашку. На плите что-то пшикнуло…

«А вот теперь бегом!» – и я тенью мелькнула мимо распахнутой двери.

– И мне… – и тут же густой мужской бас удивленно протянул. – Видели? Кто это там бегает?

Да что ж ты глазастый такой!

– Кому тут бегать? – фыркнула Фло.

Бесшумными скачками я неслась по коридору.

– Да уж не знаю кому, а бегает – слышите, как топает? – возмутился мужик.

…Ушастый, вдобавок!

С грохотом отодвинулся табурет и этот самый глазастый-ушастый ринулся к кухонным дверям. В вихре взлетевшей юбки и колотящей по спине мокрой косы я метнулась за поворот. За спиной загрохотало – глазастый-ушастый выскочил в коридор, судя по топоту следом за ним высыпали остальные.

– Слышите, ну? Там он! – азартно заорал мужик и ринулся по коридору.

Уже не пытаясь сохранять тишину, я просто рванула со всех ног. Скачок – острая боль пронзила подвернувшуюся щиколотку. Я зашипела сквозь зубы… Мужик топотал. Мужик приближался. Я снова ринулась вперед по коридору. Еще один прыжок… еще два… Сейчас он добежит до поворота… сейчас повернет и… меня увидит!

Выбросив вперед руки, я с размаху впечаталась в заканчивающуюся тупиком коридорную стену.

Пшикнуло-мигнуло-сверкнуло… И на обклеенной дешевыми обоями стене словно под росчерком невидимого пера возник контур двери. Я распахнула эту будто нарисованную дверь… И в последнее мгновение нырнула в распахнувшуюся за ней жаркую темноту. Дверь за мной захлопнулась и тут же исчезла, снова растворившись в стене.

– Здесь он! – с победным воплем погоня вырвалась из-за угла.

Грохот, топот… и тишина. Я прижалась лбом к дверному косяку, прислушиваясь к звукам по ту сторону невидимой для слуг двери.

– Нет тут никого! – раздраженно буркнула Фло. – Вечно ты, Фредди…

– Ну, я же слышал! – растерянно пробубнил Фредди.

– Это у тебя в ушах звенит! Пить надо меньше! – фыркнула Тита.

– Я не пил!

– Тогда больше… – покладисто хмыкнула горничная.

Раздалось девченочье «Хи-хи».

– А может он того… в погребе спрятался? – Фредди все не сдавался.

– Что здесь происходит? – раздался возмущенный голос Костаса.

– Нашему Фредди люди в пустых коридорах чудятся! – съехидничала Тита.

– А может, и не чудятся! – вдруг вступилась девчонка. – Леди-то это… которая сестра хозяина… она маг-иллюзор! Я сама слышала! Может, она прямо тут, перед нами, прячется! Под иллюзией!

– Если уж вы, моя милая, так много слышите, так может, и видите хорошо? – ядом в голосе дворецкого можно было очистить подвал от крыс на ближайшие сто лет. – Извольте взглянуть во-он туда! Да-да, на вон ту стенку! Что там висит?

Артефакт там висит, анти-иллюзорный, мне даже и смотреть не надо – так все чешется, что сейчас взвою!

– Ни одна иллюзия тут и минуты не продержится! Никого тут нет! А если у вас так много сил, что хватает бегать по коридорам и лезть в дела хозяев, так я вам завтра работу найду! – закончил выволочку дворецкий. – Извольте отправляться спать! Все!

– Да, мастер Костас… – ответили ему в унисон и унылые шаги зашаркали обратно в сторону кухни.

Последними слышались ровные размеренные шаги дворецкого. Замерли на мгновение у поворота коридора… снова затопотали и стихли.

Я почесалась, постанывая, как скребущая когтями за ухом собака.

Костас прав, под артефактом, даже таким плохоньким, мои иллюзии не проживут и минуты. Только дверь в тупичке за кухней скрывает вовсе не иллюзия, а кровь.

Никто, кроме настоящих де Молино не мог ее ни увидеть, ни открыть.

Я медленно повернулась, вглядываясь в настороженно поджидающую меня темноту. Постояла на пороге, глядя как во мраке медленно, по одному начали разгораться слабые голубые и зеленые огоньки. И когда эти огоньки вдруг засверкали, наконец решилась и шагнула навстречу.

– Ну… здравствуй! Вот я и вернулась! – сказала я и голос мой дрогнул.

Глава 15

Возвращение к Алтарю

Шестьсот лет назад мир для людей был огромным и страшным, но были и те, кто отважно отправлялся в неведомое – на поиски лучшей доли: бедняки, которым нечего терять, разбойники и авантюристы всех мастей, младшие сыновья, лишенные наследства… Кто-то нашел верный заработок, кто-то – ничего, многие попросту сгинули. Но некоторые… некоторые исчезали, надолго, так что в родных землях о них и думать забывали, но потом вдруг возвращались, привозя с собой очень странных жен, с не менее странным приданым – искрой! Искрой, которую первые главы родов помещали в алтарь, обязательно сделанный собственными руками. Наш алтарь первый лорд де Молино, похоже, делал под руководством корабельного плотника – больше всего тот напоминал матросский сундук! Светящийся матросский сундук.

Алтарь ощутимо обиделся.

– Ну прости… Красивый ты, красивый… – я медленно двинулась к нему, аккуратно, бережно, плавно протягивая руку. Как к большой собаке. Или только что обретшему силу маленькому магу.

Невозможно объяснить, что такое алтарь тому, у кого его нет. Невозможно рассказать, невозможно описать то, с чего началась человеческая магия, позволившая людям выжить, встать на равных с другими расами нашего мира, а потом и превзойти их.

Алтари не мыслят, их ни в чем нельзя убедить, как бессмысленно доказывать луже на мостовой, что на траве в парке гораздо веселее будет ей и удобнее окружающим. Сколько ни говори – а лужа как была, так и останется поперек дороги. Но лужу на траву можно перенести силой – любой маг-водник, одним движением брови сделает это. К алтарю тоже можно применить силу… если ты такой рисковый и слегка сумасшедший. И чем демоны не шутят, пока боги спят, алтарь даже может подчиниться – если сам захочет. Потому что алтари, вне всякого сомнения, умеют хотеть. И хотят они блага рода. А вот как они понимают, что для рода благо, это уже другой вопрос, потому как… смотри выше – думать алтари не умеют!

Обычно благом считаются вещи достаточно простые: чтоб живы, здоровы, народу побольше, и богатств (вот откуда алтарь знает, сколько у рода на счетах в банках? А ведь знает же, при каждом существенном пополнении начинает нежно переливаться и всячески излучать довольство, а при потерях – шелушиться и трескаться!). Странно, но ценится такая нематериальная вещь как слава. Материи еще более тонкие, вроде счастья и уважения, на первый взгляд кажется, нет, что и приводит иногда к фокусам вроде раздачи девушек рода «в хорошие руки». Но потом вдруг – хлоп! Внешне успешный род с несчастными и обиженными родовичами начинает стремительно хиреть, а алтарь тускнеть и покрываться чем-то вроде темной плесени. В одном таком роду, из мелких центральных баронов, единственная уцелевшая женщина взяла сына и уехала в имение – просто жить и радоваться. Алтарь очистился и потихоньку начал светиться снова.

Алтари – самая насущная и потому самая обсуждаемая загадка нашего мира. Распространенная идея, что в алтарях частицы души, или разума, или магии, или вот еще крови основателей рода. Волосы и обрезки ногтей как-то не упоминаются, хотя почистить щетку для волос на алтарь или постричь на него ногти – дело привычное (просто мы это не обсуждаем). Еще на алтарь можно… так, мы это не обсуждаем! Много чего можно на алтарь, и он примет это с радостью и удовольствием если ты – член рода. Гхм… да… Что-то меня на пошлости потянуло… Новых родовичей алтарь тоже принимает, не одних лишь женщин, мужчин тоже, но только через ребенка! Зачать недостаточно, ребенок должен родиться и быть принесенным на алтарь, и только тогда в род может вступить родитель, не раньше. То, что провернули мои родители с Тристаном – совершенно уникальный фокус, возможный лишь при слиянии алтарей. Да и то усыновить его мама смогла (и захотела!) когда родилась я, и мое рождение сплавило наконец зелень де Молино с льдистой голубизной Тормундов.

Словно в ответ по тускло светящемуся алтарю пробежали цветные сполохи: сочная зелень виноградных листьев сменилась холодной синевой замерзшего металла и снова утихла.

Я родилась девочкой: как известно, алтари девочек не любят. Потому что мы уходим – в другие роды, рожать детей для других алтарей. Ожидать, что у моего немолодого отца получится еще один ребенок было рискованно, требовать от агукающей в колыбели меня привести мужа, согласного войти в род – долго, поэтому Тристана тоже сделали немножко Тормундом. Явно недостаточно.

Я снова окинула алтарь задумчивым взглядом: зелени много, голубизна едва проблескивает, отчего алтарь выглядит как пес, которому оторвали лапу. Скособочился, бедный…

Алтарь печально нахохлился – свечение почти погасло, мерцая слабенько-слабенько, как прикрученный ночник в детской спальне.

– Несчастный ты мой… – мне стало до слез, до кома в горле его жалко.

Ребенок Мариты так и не пришел сюда – а ведь он так его ждал, так хотел светить, хотел нравиться! Хотел, чтоб зелено-голубое свечение отразилось в маленьких, пока еще почти бессмысленных глазенках, и малыш загукал, жмурясь от яркого света и суча ножками. Алтари маленьким нравятся, а уж как маленькие нравятся алтарям! Марита тоже не пришла: он знает, что она есть, ходит совсем рядом, за стеной, но не способна увидеть ведущую к нему дверь, точно также, как слуги. А я… пусть я и осталась его частью, но я так далеко, и ничего, ничего от меня! Только всплески боли и потеря сил, когда он тащит меня обратно к себе, к свету, из постоянно норовящих засосать черных воронок. Он вытаскивал, а я все равно не приходила! Не приходила и не приходила, один только Тристан, с каждым годом все более уставший и недовольный, являлся и… требовал, требовал, требовал! Силы для себя, энергии для шумной и вонючей фабрики, брал, и снова уходил, бросал одного, никому не нужного, никому до него нет дела…