Стена. Иллюзия одиночества

– Стало быть, ты не сможешь перешагнуть через нелюбовь, ты отгородишься от постылого человека стеной. Стеной отчуждения или даже ненависти. Эх, девочки, эта тема настолько сложная и запутанная, что можно заблудиться в собственных рассуждениях и чувствах.

– А вы преодолевали стены? – спросила Люся у Вероники.

– Женщине свойственнее отгораживаться стеной, а мужчине преодолевать, – ушла от прямого ответа Вероника, тяжело вздохнув.

– Мужчинам свойственно разрушать, – добавила Анна.

– Хотя и нам, Аннушка, приходится разрушать стены недоверия, бесчувствия, ханжества. Эгоизма, наконец. Может быть, в этом состоит одна из женских миссий на земле.

– Мужского эгоизма, – уточнила Анна.

– К сожалению, эгоизм присущ большинству мужчин.

– Они все эгоисты, – подхватила Люся.

– Нет же, Люся, не все. Например, Алексей Григорьевич или… – Мария помедлила, и, покраснев, продолжила, – например, Генри.

Вероника отрицательно покачала головой:

– Ты ошибаешься, Машенька. Алексей Григорьевич по отношению к нам часто ведёт себя эгоистично. Шумит, буянит, не задумываясь о нашем состоянии.

– У меня от этого буяна голова болит. Вот мой Николай ведёт себя достойно. Нам всем надо брать пример с него.

– Да-да, – в задумчивости сказала Вероника.

Некоторое время в подвале было совсем тихо. Женщины со страхом оглядывали темноту подвала и прислушивались к звукам извне, осматривая потолок.

– Кто-то прошёл над нами.

– Может, тролли или гоблины?

– Не пугайте меня. Хватит с нас стены.

– Для чего же предназначена эта стена? – Мария, а следом Анна и Люся с надеждой посмотрели на Веронику. Она долго обдумывала ответ, оглядывая пыльные углы, словно именно там спрятался таинственный ваятель невидимой стены, который только и ждёт знака, чтобы выйти на свет и рассказать о своих тайных замыслах. Вероника покусывала губы, вздыхала, понимая, что её ответ очень важен для напуганных милых собеседниц.

– Мы эту стену не строили, не нам её и разрушать. А тот, кто её создал, ждёт от нас доброго, позитивного, продуманного. Я чувствую это сердцем. Всё зависит от нас.

Этот ответ, в общем-то, не разочаровал присутствующих, хотя не дал ничего конкретного, но успокоил, пусть даже на время. Женщины продолжили работу.

Генри отыскал в библиотеке особняка много научных книг и потрёпанный том Ницше, увлёкся чтением, раздражая этим Лёву. Возникающие в гостиной разговоры часто переходили в споры:

– Вот скажи, дорогой Генри, наука может обосновать такое явление, как стена-невидимка? – спрашивал Клювин.

– Я вчера прочитал статью одного ученого, которая называется «Мир устроен гораздо сложнее, чем мы себе представляем». Я сделал для себя записи… Вот… «Известный математик Клиффорд в 1870 году на заседании Английского математического общества высказал идею о том, что в мире ничего не происходит, кроме изменения кривизны в пространстве. Он предположил, что все физические взаимодействия можно свести к некой теореме. Это и было сделано Эйнштейном, который показал: все гравитационные взаимодействия можно свести к искривлённому пространству».

– Что за чушь! У тебя мозги искривлены, – усмехнулся Лёва. – Вот в боевиках всё конкретно. Мочить надо гадов, которым что-то непонятно.

– Лёва, тебя не сильно контузило? – вступился Клювин.

– Спроси у Виктора, как я решаю проблемы с разными умниками, которые хотели бы облапошить нашего уважаемого художника. Задарма хотят купить его картины, а потом перепродать втридорога. Факт!

– В этом ты преуспел, Лёва. Но тут, брат, наука! Генри, мне интересна эта тема. Продолжай!

– В этой статье учёный утверждает, что наше пространство не четырёхмерное, а десятимерное. Я записал одну мысль, но пока в ней не разобрался. Вот: «Торсионные поля – это новый физический объект. Они не обладают энергией… У них целый ряд необычных свойств. Например, если оно появляется, то появляется во всех точках Вселенной, так как каждый её бесконечно малый кусочек содержит информацию обо всей Вселенной…» А вот в другой статье говорится, что Вселенная – существо, которое имеет управляющее ядро и управляемую систему информационно-энергетических потоков. Заполнена Вселенная энергетической твердью, высоко энергетической и упорядоченной.

– Бред собачий! – отреагировал Лёва. – Вселенная – это хаос. Человечество – хаос. Всё в мире – сплошной хаос. Надо просто уметь в нём ориентироваться и вращаться.

– Ha-поди, я сам в раздумье. Чему верить?

Генри пожимал плечами и продолжал листать свою тетрадь:

– Вот как говорит Заратустра: «В человеке важно то, что он – мост, а не цель».

– Я же говорю, что все философы – шизики. Тебя, Генри, ждёт психушка. Факт!– Лёва развалился в кресле, прикрыв глаза.

Виктор ещё пытался брать в руки кисть, но совершенно напрасно – ничего не получалось. Кисть будто прилипала к полотну, вяло размешивались краски, никаких образов в голове не появлялось, и, в конце концов, он оставил гипсового Лаокоона одного дремать в мастерской. «Лицо Вселенной» Виктор повернул к стене: что-то в нём сейчас его настораживало, пугало, отталкивало.

Глава 9

Жалостливая история

Часы на башенке пробили девять, когда в гостиной за завтраком собралось всё лесное общество. Прошла неделя после ужасной грозы и появления стены, и всем стало наконец-то ясно, что рассчитывают они на чудесное избавление совершенно напрасно: непонятный вычур природы уже произошёл, и пора подумать о том, как дальше с этим жить. Откладывать разговор не имело смысла. Все каким-то общим чутьём поняли, что избежать его уже нельзя: пора ссыпать в горстку мысли и тревоги, выискивая истину сообща, или хотя бы умозрительно угадать кривизну времени, сбой в природном механизме, из-за которого произошло это невольное заточение, неизвестно что таящее в своей сути, и тем самым получить какой-никакой ответ о причине данного явления в природе.

– Могу вас обрадовать, что с голоду мы быстро не умрем, – ответила на волнующий всех вопрос Вероника. – Запасов хватит надолго, если их расходовать рационально.

– Ha-поди, Вероничка! Это вторая хорошая новость в моей жизни за последние пятьдесят три года, – громыхнул толстяк Клювин. Внешне он выглядел чуть помятым и, если можно так сказать, размундиренным, потерявшим уверенность свою, но врождённая бравада так и дышала от него жаром русской печи.

– Какая же первая? – полюбопытствовал Тартищев, дымя сигаретой. Вид его напоминал раненого отпускника из района боевых действий.

– Первая – что я родился!

– Бедный Алексей! Тебя надо канонизировать православной церковью прижизненно! Вся твоя жизнь – жизнь мученика, – продолжил взятый тон разговора Виктор.

– Глупости! Я родился святым!

– Расхристанный громила-святоша! Новое явление народу.

– Неплохо, дорогой Виктор! Я готов позировать.

– Мужчины! Давайте серьезно обсудим ситуацию, – продолжила Вероника.

– Я же не против, но у меня нет никаких мыслей на этот счёт, – сказал уже серьезно скульптор. – Вот Тартищев на своей шкуре, так сказать, ощутил новую ситуацию.

– Хорошо, я готов начать обсуждение этой, как все говорят, ситуации. Все эти дни я страдал вместе с вами от неизвестности, но кроме того, я страдал и физически. Это де-факто: моя рана тому свидетель, – Тартищев многозначительно обвёл взглядом присутствующих, закурил новую сигарету, расстегнул ворот рубахи, подчёркивая этим намерение долгого разговора, и продолжил самоуверенно и твёрдо: – И поначалу мне было обидно, что я первым телесно пострадал от этой ситуации. Когда я очнулся на следующий день, такая жалость! и обида! душили меня, хотя я – человек не сентиментальный. Голова болела ужасно! Будто внутри сидел чёртик, сучил своими копытами и пырял своими чёртовыми рожками. Я вспомнил картинку из детства: их у каждого много хранится в памяти.

Тартищев сделал паузу. Генри показалось, что оратор несколько секунд был в замешательстве, не решаясь продолжить разговор. Будто спортсмен на старте – замешкался, но всё же бросился вдогонку за соперниками – своими мыслями.

– Тут много пострадавших. Факт! – не к месту сказал Лёва, многозначительно посмотрев вокруг, но никто не поддержал эту тему. Одна Вероника решила сгладить шероховатость начатого разговора. Она твёрдо ответила: