Вакуум

Разница между «не приходил в себя» и «заберите в морге» колоссальна. Но в любой момент одно могло смениться на другое. Тук, тук, тук, пиииииииииип…….

Как в лотерее.

Что им оставалось? Верить. Только верить. Представить только: вера – единственная возможность. Вера. Не капитал, не связи, не власть и подчинение. И даже не насилие и доминация. Хотя это очень сильные вещи в нашем мире. Голая вера. И, конечно, молитвы.

И вдруг – вот оно! Повезло! Случилось лучшее!

Я, как воплощение чуда, возможности его существования, лежу на убогой больничной койке, по уши забинтованный, не могу двигаться, плохо говорю. Но живой. Я как новорождённый. Могу с трудом дышать, моргать и немного плакать. Я не могу даже толком улыбнуться. Но я есть, я живой.

Я живой.

И в этой крошечной палате, в крошечных Набережных Челнах, на крошечной Земле прямо сейчас происходит счастье, вокруг которого вращается бесконечная Вселенная.

Здесь сейчас бьётся новое сердце, собранное из четырёх людей, рождающих новую, свою вселенную.

Бог есть. И он всё видит. Он знает и любит каждого.

Чуть позже, когда эмоции поутихли, папа, мама и сестрёнка помогают мне, беспомощному, приподняться. Очень осторожно, придерживая со всех сторон, как только что пробившийся сквозь землю росток. Поят меня кефиром. Первой пищей за последние четверо суток.

Позади так много всего. Боль, страдание, неизвестные прежде миры и даже сама истина.

И так много всего впереди. Моя новая жизнь, с новым взглядом на неё, очищенная от грехов, свободная. Я и сам теперь другой. Влюблённый в каждое мгновение человек. Новорождённый.

И вот как я к этому пришёл:

Глава 1. Дорога домой

Где-то на Дальнем Востоке, в десятках километров от никому не известного города Бикина, в глухой тайге, стоит богом забытая девятая пограничная застава. Через двести метров от неё начинается Китай.

Там же, где проходит граница, целыми днями плавают по реке Уссури китайцы на джонках. Денно и нощно эти маленькие и трудолюбивые люди ловят рыбу. А там дальше, в Китае, на берегу, другие маленькие и трудолюбивые китайцы растят рис. Круглый год, с раннего утра до позднего вечера эти мизерные, как муравьи, люди копаются в матушке-природе, добывая из неё еду. Чтобы питать свои крошечные организмы и плодить бессчётное количество подобных же, маленьких и трудолюбивых, которые будут денно и нощно заниматься всё тем же – добыванием пищи из матери-природы.

Лично мне неясна их мотивация. Я считаю всё это бессмыслицей, а тех китайцев, за которыми я наблюдаю, дебилами. Я просто записываю в журнал время нарушения государственной границы, проходящей по фарватеру реки, и звоню на заставу, сообщая ключевую информацию.

Странное дело: китайцы так и лезут на нашу сторону реки. Они реально думают, что, ловя рыбу на нашей стороне, рыбу на своей стороне они оставляют в запасе? Но ведь река не делится, она ведь цельная. Другой «лайфхак»: китайцы копают экскаваторами со дна Уссури ил и присыпают на свой берег. Наращивая таким образом свою территорию.

А однажды, лет тридцать назад, они самовольно заняли остров Даманский. Всё по тем же причинам. И вот это уже была та странность, на которую нам не было насрать. Да и не могло быть. Поэтому лет тридцать назад, когда маленькие и трудолюбивые китайцы перегнули палку, наши пограничники вломили им пизды и пинками отправили обратно в Китай.

Возможно, китайцы считают, что нам много нашей земли. Вдоль границы на китайской стороне – насыщенная жизнь, города, деревни, сёла. На нашей же стороне вдоль границы – тайга. Ни души. Только дикие звери и пограничники. Может быть, китайцы считают, что пустую землю нужно занимать, нужно целыми днями жрать и трахаться, плодя потомство, способное заполнить количеством тел незанятую, пустую территорию.

А я так считаю: сосите хуй со своей философией, дьявольское отродье. Тайга прекрасна. Что бы там ни думали китайцы или кто угодно ещё, тайга при полном отсутствии цивилизации неподражаема. Поднимаешься на вышку, под твоими ногами бесконечные леса, сопки, заросшие деревьями. Пестрит ярчайшими красками, благоухает. Животные, дикие, непуганые, живут своей жизнью, переговариваются на своих языках, свободно ходят где хотят. Непринуждённо и естественно. Вокруг на десятки километров чистое, натуральное спокойствие, гармония. И лишь изредка какой-нибудь отчаянный паренёк переходит границу, ловит от нас пизды и отправляется в тюрьму. И дальше всё движется своим размеренным чередом. Этот дикий, не тронутый никем заповедник – чудо.

Два года я прожил в этом диком заповеднике, в самой матушке-природе.

Лишь изредка это постоянство нарушалось либо новыми духами с их новыми историями о гражданской жизни, либо жирными майорами-полковниками, приезжавшими побухать-порыбачить. Либо школьницами, которых привозили трахать и майоры-полковники, и контрактники. Мелкие, с неоформившимися сиськами, глупые, пьянствующие и не по годам развращённые бляди из ближайшего села.

Иногда наш размеренный ритм нарушался преступниками. Тогда мы подрывались по команде «В ружьё!», ловили их и сдавали ФСБ. Где-то раз в год приезжал наш командир отряда, потрясающе крутой пацан и отличный человек. Он проверял сдачу нормативов, отказывался от бани и на дух не переносил разврат, так что наш начальник ему даже не предлагал. Хотя сам предавался ему со всем возможным рвением.

А однажды со мной произошло нечто потрясающее. Одно из наиболее важных моих открытий в жизни. Открытие красоты. Оно не только наполнило особенным смыслом мою армию, но и навечно обогатило мою жизнь истинной ценностью. Одной из. Но об этом позже.

Так прошли мои два года службы, бок о бок с автоматом и двадцатью такими же солдатами.

И однажды случился самый классный из всех дней в армии. Дембель. В этом коротком, легко читаемом и казалось бы тривиальном слове собран смысл настолько огромный, что он невозможен для передачи тому, кто не был в армии и не пережил этого состояния.

Когда два года подряд каждый день, с утра до вечера ты абсолютное ничто. Когда твои хотелки не имеют совершенно никакого значения. Когда каждый пидарас со звёздочками на погонах имеет полное, законное право напрячь тебя на совершенно левую хуйню. На то, что ты никогда бы не стал делать за деньги по собственной воле. Когда за неподчинение этому напрягу тебя могут осудить.

И когда по истечении срока службы ты снова свободен, волен выбирать всё что угодно и вести себя точно так, как лично ты считаешь нужным.

Тогда ты испытываешь настолько полную, настолько пронизывающую нирвану, что весь мир вокруг тебя меркнет, блекнет, теряет всякий вес.

И вот это произошло со мной. Подайте мне фейерверков, да поярче!

Первое, что я решил сделать, – это потрахаться.

Конечно. Что же ещё? Трахаться!

Два года у меня не было этого, два года я, как сраный евнух, провёл без женского тела. Разумеется, я не трахал тот шлак, который привозили контрактники. Этих пропитых, вульгарных, испорченных детей, у которых только начали расти титьки. Потому что, чтобы трахать шлак, нужно самому быть шлаком, а я пиздат и охуителен. Мне требуется высшее качество.

Я хочу от души, отчаянно затрахать до потери сознания мою лучшую девочку, Альбину, которая живёт в Перми. Я хочу ощущать под своими руками первоклассное тело и видеть искреннее желание отдаваться мне одному без остатка.

Поэтому во время оформления документов я попросил билет не до Набережных Челнов, а до Перми. Учитывая, что Пермь ближе, это выгодная сделка. И всё же я получил отказ. Пришлось ехать до Челябинска, а там автостопом.

В поезде, битком набитом дембелями, был реализован единственный возможный сценарий – адский бухич. Дичайшее, безудержное вливание в себя сумасшедших порций алкоголя, растление малочисленных гражданских девочек, драки с мореманами, потому что слишком охуевшие, и запечатлевание всего этого на плёнку, которая, конечно же, была проёбана в процессе.

Пять дней в таком ритме – и вот я в Челябинске.

«Пока, пацаны. Конечно, пересечёмся на День пограничника, а на самом деле никогда».

И всё. Я больше не военный, я гражданский, наиболее свободный человек в мире. Теперь я могу всё, весь мир у моих ног, каждая дорога открыта, а если её не существует, то можно и протоптать.

И как я распоряжаюсь этим? Покупаю в ночном ларьке бутылку нормального пива и кусок докторской колбасы. Ну что тут скажешь? Фантазия подводит после двух лет вышибания её из головы.

Самое сложное в автостопе – это добраться до нужной трассы через незнакомый город. Не знаешь маршрутов общественного транспорта, впервые видишь эти улицы, а каждый, у кого спрашиваешь дорогу, показывает свою собственную её версию. Поэтому, выйдя на трассу, я преодолел «большую часть дороги», и остальное было делом техники. Не считая того, что в Екатеринбурге пришлось проходить всё то же самое.

Один десантник, один пограничник и один поп, подобравшие на разных участках дороги, доставили меня в нужное место, пополнив мой запас бабла на плюс тысячу.

Оказалось, что дембель обладает привилегиями перед всеми остальными людьми. Дембеля хотят напоить, накормить, дать денег и помочь чем можется. Интересная тенденция, думаю, нужно ею пользоваться, пока есть возможность.

В Перми я переоделся из гражданской одежды, которую не жалко было замарать, в дембельскую. Которая оказалась самым настоящим магнитом для добрых людей с лишними бабками.

Я вышел от своего друга, к которому заходил, и чтобы увидеться, и чтобы переодеться, и чтобы помыться. А вот дальше я практически не ходил, дальше я перемещался от бара к бару по пути к своей глубоко обожаемой самочке. Потому что через каждые сто метров пути от очередного бара я встречал людей, кричащих мне:

– Дембель! Братуха! Красавец! Пошли угощу!

Воистину дембельская форма творит чудеса. Думаю, увиденная на улице дембельская форма, надетая на молодого парня, пробуждает чувство мужской солидарности у тех, кто также служил. И это чертовски приятное чувство. Нечто абсолютно мужское. Какое-то экзистенциональное и абсолютное ощущение мужской природы, самой сути понятия «быть мужчиной».

И даже перед самым её домом, домом моей сладкой, вожделенной девочки, я не стал противиться этому чувству и пошёл в бар с очередным, незнакомым мне бывшим дембелем. Так что у своей малышки я оказался тотально в хлам.

– Я вас очень уважаю, – сказал я её маме, открывшей дверь, – и очень люблю вашу дочь. Пожалуйста, отпустите её со мной на пару дней.