Лирика панелек

– Лучшее решение – помочь человеку, – парировал Ваня. На улице окончательно стемнело. Муравейники блестели одинокими огоньками в окнах, фонари через один освещали узкие дорожки меж спален. Проспект жужжал редкими автомобилями и шумными мотоциклами.

Раздался звонок домофона. Ваня отвлекся от партии шахмат, открыл дверь и впустил гостя. На пороге стоял лихорадочно улыбающийся Ирландец в широкой белой майке с вызывающей надписью «Демоны».

– Вечер добрый, господа, – поклонился Ирландец.

– Добрый, – в унисон отозвались обитатели квартиры.

– Видимо, нужно объясниться, по какой причине я вас побеспокоил в столь поздний час, – продолжал гость.

– Проходи, садись да объясняйся, – Ваня пригласил гостя к дивану.

– Я поставлю чайник, – Оля удалилась в кухню.

– Тут такое дело, – нервно начал Ирландец, присев на диван. – У меня неприятности, дома меня ищут. Гарри не выходит на связь, последнее, что от него было слышно, так это то, что его жене угрожали, после чего его видели вместе с ней в аэропорту. В бар к Луи тоже наведывались. Брата я предупредил, чтобы залег на дно.

– К нам ты пришел залечь на дно? – спросил Бобби.

– Не могу сказать, что у вас тут дно, – ухмыльнулся Ирландец. – Но пришла моя очередь просить помощи.

– Корона не спадет, пока кланяться будешь? – иронично спросил Июль.

– А это не твоя забота, коротыш, – не прекращал улыбаться Ирландец.

– И надолго тебе нужен приют? – вздохнул Бобби.

– До утра. Рано утром меня заберут.

– Располагайся, – Ваня указал на диван.

Оля в кухне разливала чай, Июль раскидывал колоду карт на троих. Ирландец чувствовал себя некомфортно.

– А что случилось-то? – пытался развязать диалог Ваня.

– Толком ничего не известно. Говорят, что убирают конкурентов, – Ирландец пожал плечами.

– А вы не можете дать отпор? – не отвлекаясь от игры, спросил Бобби.

– Мы не можем дать отпор тем, кого не знаем. Мы понятия не имеем, кто эти люди.

– Что планируешь делать? – спросил Ваня.

– Завтра со своими близкими дернем в Финляндию в отпуск, – улыбнулся Ирландец. – Там разберемся, что это было, и уже спокойно все решим. После вернусь назад.

Конец вечера прошел в дружелюбной компании за игрой в карты и чаем. Ваня то и дело переглядывался с Олей, та наблюдала за партией со стороны. Одета была во все домашнее, пучок волос на голове, просторная Ванина кофта, короткие домашние шорты и полосатые носки. Июль, уже давно забывший о важной миссии, в простой тельняшке спокойно перекидывался в карты, не вспоминая про свою планету, как про страшный сон. И только медальон на груди напоминал о том, кто он есть. Ваню тоже ничто не беспокоило. Он, как и пару дней назад, наслаждался простой жизнью. Только сейчас ушло чувство одиночества, и его состояние было все больше похоже на счастье. Через пару часов Июль заснул в кресле, Оля спала на раскладушке, Ирландец с Ваней курили на балконе.

– Иногда общаешься с людьми и понимаешь, что ты просто другой. Тебе просто неинтересно с человеком, тебе безразличны его проблемы. И тогда задумываешься: а может, это со мной что-то не так? Это самая большая ошибка человека – искать проблему в себе. Нужно уметь признавать, что ты другой, и искать свою стезю, – говорил Ирландец.

– И ты нашел себя? – спросил Бобби, изучая небосвод.

– Покажи мне хоть одного человека, который скажет, что он нашел себя. Я плюну ему в лицо и буду прав, ибо он чистой воды лжец, – улыбнулся Ирландец.

– Вот хорошо было людям, когда вся страна была верующая. Если что случилось, во всем виноват Бог. Плохо живу, в раю будет лучше. Атеистам явно сложнее в этом плане, – ухмыльнулся Ваня.

– У каждого человека есть свои демоны. Каждый человек сам решает, кормить своих демонов или нет. Если их перекормить, человек скатится во тьму, упадет на дно. Если своих демонов задушить, то ты уже навряд ли будешь здравомыслящим человеком со своим мнением. Демоны каждого человека – это его собственное «я».

– А самое смешное то, что в конце не останется ничего: ни нажитого добра, ни близких людей. Останутся твои шрамы, татуировки и демоны.

– И сам по себе напрашивается вопрос: зачем я все это делаю? Правда? – Ирландец расплылся в хитрой улыбке. – Но у каждого своя мотивация. Чаще всего это память. Воин жив, пока его помнят.

– А я всегда считал, что человек жив, пока он молод. Ты видел этих серьезных людей? Ну не идиоты ли? – возмутился Бобби.

– Вот-вот. Я не понимаю взрослых людей. У них какие– то дела, умные разговоры ни о чем. Когда я вырасту, буду таким же… Это отвратительно и пошло, – подхватил волну возмущения Ирландец.

– Вот он, спальник, – после небольшой паузы продолжил Бобби. – Ты как бы существуешь вместе с ним, ты часть этого муравейника. Но одновременно ты – это ты, а твои соседи – это отдельная вселенная. Представь, что для дяди Толи с завода мы бездари и лентяи. Да что допускать, это так и есть. А ведь он тоже был молодой. Молодые способны мечтать, вот в чем их главное отличие. Они не привязываются к своим возможностям на данный момент или к положению дел. Они просто мечтают.

– Тем сильнее поражаешься людям, которые в зрелом возрасте остаются молодыми душой. Как-то раз наблюдал картину: по дороге ехал старенький «харлей». А на нем дед, такой с расплывшимися татуировками, в потертой кожанке и с длинной седой бородой. При этом за него держится такая же старая женщина. И они счастливы. Кто скажет, что они не молоды, пусть первый кинет в меня камень, – подытожил Ирландец.

Район окончательно погрузился в темноту, в многоэтажках горели отдельные окна, по дворам проезжали единичные машины, а тротуары отдыхали от натиска кроссовок и каблуков. И только легкий шум со стороны оживленной дороги с другой стороны дома давал фоновый звук.

– Если так подумать, то, наверное, единственное, чего я боюсь, – это старость, – вздохнул Ирландец. – Ты только представь… Пройдут десятки лет. А все мои татуировки стянутся в единую кашу, здоровье будет ни к черту. Постоянные болезни и хроническая обиженность на жизнь.

– Да, быть старым и счастливым крайне тяжело. Я даже завидую тем, кому это удалось.

– Молодость вообще напоминает мне ночь, – усмехнулся Ирландец.

– Это еще почему? Такая же непонятная и темная? – улыбнулся Бобби.

– Ночью можно все. Ты чувствуешь себя свободным, кажется, тебя ничто не держит, нет никакой ответственности. Ты пьянствуешь, проводишь ночь с девушкой, куражишься, в общем, берешь от жизни все. Но, как всегда, настает день. И придет то время, когда от пьянства будет похмелье. Утром ты проснешься рядом с девушкой, которая ночью казалась хорошей, а вот утром совсем не то. И все кутежи покажут свои не самые приятные бока, – рассуждал Ирландец.

– Интересные у тебя метафоры, – посмеялся Бобби. – Но мне нравятся.

– Авантюристам никуда без высокопарных речей, – развел руками Ирландец.

– Вообще, сложнее всего в этой жизни уловить тот тонкий момент, когда пора спать. И кажется, мы с тобой его уже упустили. Пойдем нагонять? – Бобби затушил остатки самокрутки.

22

Утро. В квартиру пробивались лучи яркого солнца, освещая танцующие пылинки. Ирландец спал на диване, закинув ноги на спинку, а его дреды были небрежно разбросаны по подушке. Рядом, уткнувшись в грудь Ирландца, сопел Июль. Ваня обнимал раскладушку, сквозь сон ощупывая теплое место под боком. Нос Бобби обонял запах свежих блинов, тянущийся из кухни, от которого он изредка облизывался во сне.

Раздался гром пружин, появилась активность в области дивана.

– Нук, малыш, дай пройду, – промычал Ирландец, скидывая Июля.

Ирландец вылез из-под горы одеял, потянулся и отправился на призыв блинов. В кухне за плитой орудовала над сковородой Оля: волосы собраны в шишку, тельняшка, короткие шорты.

– Доброе утро, – дружелюбно улыбнулась Оля.

– Доброе, – загробным голосом ответил Ирландец.