Лирика панелек

– Будешь завтракать?

– Не откажусь, – Коля с ногами залез на табуретку, облокотившись на стол.

Оля закружилась, наливая чай и раскладывая стопки блинов.

– Разве это не счастье? – улыбался Коля, заворачивая блин.

– Что именно?

– Летнее утро. Запах блинов. Друзья. А для Вани еще и девушка. Счастлива душа – счастлив человек, – Ирландец взялся за блины, запивая их сладким чаем.

– А ты думаешь, он воспринимает меня как девушку?

– Какая разница, как он это называет? Значение имеют только чувства, эмоции – то, что между вами. А ведь в ваших глазах огонь, когда вы смотрите друг на друга… Да-да, даже не красней, – усмехнулся Коля.

– Для тебя сейчас тоже счастливое время? Даже с проблемами вне стен этой квартиры?

– Какой смысл думать о проблемах, которые за этими стенами? Тут уют, и не надо его портить черными мыслями.

– А ведь еще позавчера Ваня жил один, – Оля закончила печь блины и принялась убираться.

– Я и вовсе до сих пор один живу. Иногда так паршиво становится, когда просыпаешься в большой квартире. Совершенно один. Никто доброго утра не пожелает, чаю не нальет. Потом задумываешься: а может, это мне досталось за все то, что я сделал плохого в этой жизни? Живи красиво, но один. Мне даже есть чему позавидовать в этой квартире. Когда в ней есть близкие люди, то ты их лучше ощущаешь. Они ближе тебе. А когда один, то не так сильно ощущается одиночество, – рассуждал Ирландец.

– Я думала, ты не любишь бедность, – улыбнулась Оля, закончив уборку и сев на табуретку.

– В ней есть свой шарм. Те, кого она не ломает, становятся замечательными людьми, – наевшись, Коля отодвинулся от стола и откинулся спиной на стену.

– Сам-то не жалеешь, что до сих пор один?

– Я ведь не просто так ищу себе приключений. Во всей этой суете порой забываешь о том, что рядом нет любимой.

– А не боишься, что до конца дней своих один останешься?

– Честно?.. Боюсь, – лицо Ирландца стало серьезным, а взгляд задумчивым.

В зале послышалось ворчание, скрип дивана, на пороге кухни появился заспанный Июль, безразлично глядящий в пустоту.

– Доброе утро, – выдавил из себя Июль.

– Доброе, – в один голос ответили друзья.

Июль сел у окна, сложив руки на колени, ссутулившись, и наблюдал, как прохожие топчутся по свежей надписи на плитке у того места, где стоял памятник Гагарину. Оля поставила на стол завтрак, налила чай Июлю.

– А вот у Июля сейчас интересное состояние, – улыбался Ирландец.

– Что не так? – нахмурилась Оля.

– Проснулось тело, но душа еще витает в облаках. Что бы мы ни говорили, он ничего не ответит. Глаза стеклянные, реакция нулевая. Думаю, можно сказать, что он спит.

– Да ну вас, – промычал Июль и потянулся за кружкой с чаем.

– Дружелюбие также нулевое, что характерно.

Вскоре проснулся и Ваня. Кухонька нагревалась от пыла плиты, вился пар от завтрака. Оля, прижавшись к Бобби, пила сладкий чай, прикрывая глаза. Июль, прижавшись плечом к стене, читал «Горе от ума».

– Как будешь проблемы решать? – обратился Бобби к Ирландцу.

– Посмотрим. Для начала нужно до парней доехать, – пожал плечами Коля.

– Как насчет плана «Б»?

– План «Б» универсален. Адреналин, безразличие и оружие. Город оставлять не буду, мне, как выяснилось, некуда идти. Местные панельки мне роднее матери.

– Их законы дали тебе корону, они же ее и собьют, – иронизировал Ваня.

– В таком случае пусть не промахиваются. За себя не боюсь, боюсь за брата, – Ирландец крутил в руках чайную ложку, остановив на ней взгляд.

– Родной брат? – удивился Ваня.

– Родной. Мы с ним давно уже от отца ушли. Сейчас ему семнадцать, уже в мелком криминале крутится… Несмотря на все мои старания, не смог его уберечь от моей участи.

– Думаешь, с таким примером у него был другой вариант?

– Не знаю, из меня родитель тот еще, – усмехнулся Ирландец. – Но несколько лет назад я избил отца, защищая его. После того и ушли. Тяжко было поначалу, но отсутствие морали может дать и хлеб, и кров. Уже через полтора года у нас было все для жизни. В свои дела я его никогда не посвящал и ругал, когда он связывался не с той компанией. Всегда хотел, чтобы он занялся тем, к чему душа лежит… Искусство, наука… Что угодно. Моя жизнь облита грязью, а у него еще есть шанс.

Июль лениво перелистывал страницы книги, Оля убирала со стола. Бобби провожал собиравшегося Ирландца.

– Береги ее, – тихо сказал Коля выходя.

– У него все будет хорошо? – тревожно спросила Оля.

– Подобные Ирландцу так просто не пропадают, – улыбнулся Ваня.

– Либо пропадают с особой эпичностью, – добавил Июль, не отвлекаясь от Грибоедова.

Ваня вышел на балкон, озирая петляющие дворы. Ранним утром людей во дворе не было, только тихо гудела одна машина, стоявшая у подъезда. Открылась тяжелая железная дверь подъезда, вышел Ирландец. Опустилось стекло автомобиля, по двору раскатились три громких хлопка. Заревел двигатель, авто сорвалось с места и быстро удалилось. На асфальт тряпкой свалилось худое тело Ирландца. По широкой белой майке расползлись багровые пятна, огненные дреды раскинулись на земле, стеклянные глаза смотрели в небо. В окна начали выглядывать испуганные мордашки, на горизонте появились прохожие, все вокруг начало оживать. Только ошеломленный Бобби неподвижно наблюдал за багровыми пятнами. На земле лежал человек, который пару минут назад разговаривал, делился своими мыслями, а сейчас он один из павших на войне. Невидимой войне недолюбленных в детстве детей.

23

Дыхание Евгения Матвеевича сбивалось, ноги подкашивались, руки дрожали. Он вновь стоял напротив двери своей бывшей квартиры. Его сердце сжималось. За дверью раздался звон, шорохи, дверь открылась, на пороге стояла жена Евгения Матвеевича в вечернем халате. Супруги долго смотрели друг на друга, на глаза у обоих наворачивались слезы.

– Где же ты был? – сглотнув ком в горле, спросила супруга.

– С друзьями, – сдерживая слезы, отвечал Евгений Матвеевич.

– Проходи, чего на пороге стоять?

– Нет, Валь. Я не могу, – по щекам Евгения Матвеевича покатились слезы.