Слипер и Дример

Жители Леса в ужасе разбегались кто куда, подальше от растущего небесного хвоста нападающей Страстной Напасти. Небесная же ежежуть гудела, что твой соседский вентилятор, и бычилась, набухая в вышине чёрным пузырём гудроновой жевачки. И только четверо известных нам персонажей продолжали мирно спать под деревом, погружаясь своей точкой сборки всё глубже в лиловый туман.

– А – Я – ЩЩЩЩЩАЗ! – чихнула молния из небесной воронки, и всё погрузилось во тьму.

Буль-буль, Оглы, или Про то, как Миклуха Барклай с Толиком околесиционно занеслись в чушню околосветную

Что тебе снится, Крейсероврора, в час, когда Му так встаёт?..

И приснился Дримеру сон-про-не-сон. Пронесло его в странных клетчатых трениках с подтяжками и пропеллером над крышами чумазого транзитного поезда и брякнуло прям внутрь на нижнюю полку последнего, плацкартного во всех отношениях, вагона, который шёл себе, подпрыгивая на неровностях советской железной дороги, куда-то по своим собачьим делам из Калинина в Тверь. А брякнувшись туда, неожиданно увидал Дример, что напротив него за откидным столиком сидит та самая таинственная и никем не виданная, мистическая до печёнок Укладчица Номер Четыре, чудн[о]е и нарицательное имя которой стоит на бумажке, вложенной в каждый пакет с ж/д бельём в каждом поезде, которые многопятковыми топоногами как бежали, так и бегут по необъятной и напрочь светлой Руси, развозя туды и сюды её напрочь тёмных во всех отношениях жителей.

Автограф? Будьте любезны!

Авосия Батьковна Заворотник, друзьями нежно именуемая просто Авоськой, в народе всесоюзно известная как Укладчица № 4, на которую годами сыпались проклятия советских путешественников, укладывающихся спать на свою полку и разворачивающих ею прилежно покладенные в пакет рваные и сырые наволочку, простыню и пододеяльник. Понятно, что за такой сервис многие туристы откровенно мстили, попросту клептоманя полотенце, которое также входило в спальный боекомплект. Никто из вышеупомянутых советских пассажиров никогда в глаза не видел эту самую Укладчицу № 4, и Дример не очень сейчас понимал, а так ли ему повезло, что он первым нежданно встретил таинственную и мистическую гражданочку – личность, годами остававшуюся для всех в статусе «совершенно секретно», под грифом «личные материалы Ка-Гэ-Бэ», в положении «инкогнито», али, как попросту в народу говорят, «а какое ваше собачье грызлячее дело?!».

«Тёмная-претёмная личность!» – перво-наперво подумал Дример, уставившись на Укладчицу Номер Четыре, даже не удивившись, откуда он знает всё то, что написано мной в первом абзаце этой главы. Четвёртая Укладчица покоилась у окошечка в форменном пиджмаке и в такой же оформленной юбке, на голове её в свою очередь упокоился витой тюрбан крашеных стрептоцидом волос, то там, то сям уколотый многочисленными заколками. Нос у неё был цвета свёклы и напоминал позднюю белорусскую картошку. Уши врастопырку. Глаза – полинявшие и усталые от жизни. Она хрустнула сушкой и хлюпнула чаем из стакана тонкого стекла в подстаканнике из нержавейки. За окном хихикнул Мудод, но его тут же снесло с диким воплем турбулентностью куда-то вдоль поезда назад, в плохо проглядываемую тьму.

– Салют, командировочный! – Укладчица № 4 пошло подмигнула Дримеру.

– Чур меня, чур! – попытался отмахнуться от чужеродной магии тот, но Укладчица № 4 даже ухом не повела. Видимо, умение водить ушами не было в числе её возможностей.

– Чего людёв-то сходу чураешься? – парировала она и подхватила из замусоленного пакета ещё одну сушку. – На-ка вот, куси! А то чуркает тут, чурчхела пахлаватая.

– А енто шо? – нахмурился Дример.

– Говорю ж, нака. Кусай. Странный ты, как с луны свалился. Ты с луны свалился, ась?

– Всё может быть, – напустив на себя таинственный вид, ответил Дример и подумал: «Чем я не лунатик?»

– А-а-а-а, оно и видать. Совсем одичал мужик. Сушек не видел. Чем вас там, на луне, кормят только.

– Шо?

– Чем, говорю, кормят-то? Шокает тут… Из литовских евреев что ли?

Дример пожал плечами.

– Ну не хошь хговорить – и не надобно! Мнохго вас тута шляется разных. Ты енто, куды едешь-то?

– Шо?

– Да заладил, шо да шо… Куда путь держишь, отшибленный? Ась?

– Туда и сюда! – по привычке ляпнул Дример и, нащупав на голове Шапку-Невредимку, натянул её поглубже.

– Козырненько! Энто ж нам по пути! – весело хохотнула Укладчица № 4, уперев руки в бока. – Так бы и сказал!

Она, крякнув, встала (утки и клюва не наморщили, ибо были и вовсе далеко), выглянула в коридор вагона и заорала:

– Сяськи-мосяськи, Тибидох Шамилевич! Клиента доставь!

– Куда, Авосия Батьковна? – раздался старческий надтреснутый дискант.

– Куда-куда… – Укладчица № 4 вдруг стала серьёзной, как становятся серьёзными гардеробщицы, стоит им только почуять свою власть над раздевающимися и одевающимися посетителями поликлиники: – Ещё один туда же отшибленный… Туда же, говорю! Туда-а-а-же-е-е!

– А, понял, понял, – ответили из коридора. – Я щас, пошукаю… Щас-щас…

– А – Я – ЩЩЩЩАЗ! – чихнуло оглушительно за окном, там же мелькнула перекошенная от ужаса рожа Мудода, искрами хлопнула лампочка в плацкартном во всех отношениях коридоре, и стало мгновенно темно, как в срочно политически утопленной жёлтой подводной лодке.

– Хау мач из зе фиш? – проорал кто-то над ухом Слипера, и тот вывалился в отнюдь не детский и ну вааще ни разу не поллюционный сон.

– Три пятьдесят за полкилойку! – мгновенно заорал в ответ братец и лишь потом стал озираться.

Кто-то хохотнул рядом.

– Мудод, ты, что ли?

Но разнопёрой твари не было.

Зато имелись в наличии другие и во множественном числе. Вокруг бились в конвульсиях люди. На костюмчиках – что твой Мудод, пёстро и без разбора. Некоторые пытались проломить ногами пол, усиленно топоча в него, но конструкция была ещё дедушкиной сборки, стало быть, знатного цементу и по-честняку.

– Добротно сделано! – отметил Слипер несокрушимость покрытия помещения. – Для Топонога Многопяткового в самый раз!

Цемент был замешан на совесть, но людей это не останавливало. Отовсюду летел страшный грохот. Слиперу показалось, что рядом долбит стены некий огромный и тяжеловесный агрегат. А может, это был тот самый «кто стучится в дверь моя, видишь, дома нет никто»? Знаменитый стучащий во все двери почтальон настойчиво и нудно бумкал в стены, но людям это не только не мешало, а наоборот. Они, подстроившись под гулкое и грохочущее «бум-бум-бум-бум», топтали ожесточённо пол, обливаясь потом.

– Отличный прикид, чувак! – хлопнула его по спине топочущая мимо девица радужно-нелепого расцвету.

– И ты ничего, – отозвался Слипер, оглядел её и подумал: «Мда, с одёжкой тут всё в порядке. Последний Визг заткнулся бы от зависти. Только зачем голову-то зелёнкой мазать? Перешибленная, никак?» – И он с опаской предположил родство сей мамзели со Зверогёрлой.

– Чего не танцуешь? – Девица, запыхавшись, кружила вокруг него, словно кавказский продавец арбузов вокруг немецкого туриста.

– А что, праздник какой-то?

– Праздник жизни на дворе с толстой сумкой на ремне! Странный ты какой! Устал, что ли, али не хватается чего в нутрях? – Она ехидно заулыбалась радужной наружностью и свесила зелёную растительность головы набок.

Слипер прислушался к себе.

– Да нет, не устал. С чего уставать-то?

– А чего пришёл? Ищешь кого? – Девица слепила ему глаза причёской, и Слиперу внезапно показалось, что и мозг у неё внутри тоже должен быть зеленоватый.

Он отмахнулся от наваждения и героически ответствовал:

– Смысл жизни ищу. Деваться бы надо куда-то.

– А тебе куда надо деться? – Она огляделась вокруг.

Странные пёстрые люди всё так же продолжали усиленно бить ногами в пол под тяжёлое «бум-бум-бум-бум».

– Да туда и сюда.