– Вы не из органов?
– На любой абсолютный вопрос ты, Феоктистыч, всегда будешь в относительности получать два равнозначных ответа: и «да», и «нет»! И заметь, оба они будут верны. Зависит от точки зрения. Я, безусловно, состою из каких-то органов, но по факту весьма отличающихся от твоих, ибо ни в жратве, ни в тёплом стульчаке под раздумья не нуждаюсь. А органы всё ж имеются, и вполне официальные, будь спокоен. Ксиву могу предъявить на сей счёт. Глянь!
Тут мужичок в жилетке и вовсе отчебучил знатный цирковой номер. Распахнув оранжевую жилетку, он поднял до пупа невнятного цвета полинявший свитер, а оттуда жахнуло теплом и светом, как из солярия.
Артемий Феоктистович прикрыл глаза ладонью.
– Видал? – Мужичонка опустил подол обратно и хитро как будто прищурился мутными очками.
Подослепший Артемий только и смог, что отрицательно замотать головой.
– Верно, Шматко, и смотреть там нечего! – перейдя вдруг на суровый официальный тон, проговорил дядька. – Коли будешь на сварку пялиться, дык совсем зыркалки растеряешь! Короче, за многочасовые заслуги в бухгалтерском деле без особой пользы для общего вселенского движения Всея Сангхи к Полной И Окончательной Нирване Без Нирватрёпки тебе, господин Шматко, объявлен Потолочным Разумением отпуск длиной в одну четверть полупериода оборота бегемота в обормота на тихом далёком ранчо «Млечный Путь» на одной из крайних делянок. Там ты подменишь на оставшийся срок своего однофамильца и будешь сыром в масле кататься до самого что ни на есть беспечального своего с жёнушкой конца, до самого Великого Ежемгновенного Обновления!
– С жёнушкой? – поперхнулся при этом слове Артемий, разом забыв всё, что до этого было произнесено дядькой.
– Именно, с новой и благодарной женой!
– Благодатной?
– Артемий, всё просто, ты не вибрируй тут, словно пейджер! Благодатней не сыщешь! Я другой такой страны не знаю, как говорится. Некий морячок, который там до тебя пока ещё воздух портит, – такая бесятина ухопяточная, что после него ты Нюрочке будешь наградою пожизненной за её многочасовые заслуги в семейном деле без особой пользы для общего вселенского движения Всея Сангхи к Полной И Окончательной Нирване Без Нирватрёпки. Двумя зайцами в одно дуло, так сказать! Дедушке Мазаю и Шерлоку Холмсу раскрытие таких «глухарей» и не снилось. Сечёшь? Бери путёвку и не благодари! Да и девка – что надо! – Дядька подмигнул очками.
Артемий Феоктистович нутром бухгалтерским чуял, что над ним сейчас совершается какая-то грандиозная разводка. И что разводят его не просто по-пацански на денюжку, но на само бытие житейское. И последней у него мелькнула мысль, что в бухгалтерии небесной тож весьма недурственно умеют сводить дебет с кредитом, и он сам, Артемий Феоктистович Шматко, сейчас на глазах всея вселенной послужит в этом наглядным пособием.
Сглотнув, подследственный поднял печальные глаза на ангела:
– Почто, дяденька?
– Вот, блин комой, и так каждый раз! Тебе милость оказывают с Верханутры самой Всея! Лотосными стопами под зад будешь заслан в тихую спокойную гавань, где ждут тебя уж телячьи котлеты с картошечкой, стынет шкалик в холодильничке, и ни забот тебе там не будет, ни хлопот! Знай, люби свою женушку да на рыбалку ходи! Пенсию мы тебе такую оформим, что можешь и не работать, разве что скучно станет!
– А зачем всё это?
– А чтоб ты отдохнул и понял, для чего на самом деле на свете белом живёшь! Заслуженные выходные до следующего Первого Вздоха.
Дядька в жилетке опустил голову и незаметно протёр стекла очков рукавом, быстро сняв их и надев снова.
И в этот миг показалось Артемию Феоктистовичу, что вовсе не так уж плохо всё складывается. Жена любящая, дом, достаток, рыбалка, отдых, выспаться можно, наконец…
– Камин там есть? – с надеждой спросил Артемий.
– Сделаем, не вопрос! – весело ответил мужик, напялив измятую в руках фуражку на убелённые космы – Дети твои, как узнают, что ты пить завязал, дык что хочешь сделают в благодарность!
– Дети?!!
– Да, дети. И собака. Добрый пёс, умница. Я вообще собак люблю. А ты, Шматко?
Тут Артемий тоскливо вспомнил о коте Василии и о волосястом своём мухолове.
– Бери! – словно прочитал его мысли мужик. – Только вот что… Кот, думаю, нормально доберётся, там по форме можно такое на себе носить, в смысле физической оболочки. А вот волосястых мухоловов там нет и не было никогда. Придётся ему в хомячка превратиться. По типажу будет похож, рацион практически тот же, ест и двигается мало.
– Ээээх! – вдруг эхнул Артемий. – А что? Не заслужил я разве?
– Точно! – весело заорал мужик, отбив тапочками чечётку. – Махнём к тритьемоське на рога в кругосусветное пешкодралово!
– А понеслась!
– Дык сразу б так!
– Только у меня два вопроса, – Артемий поубавил прыть.
– Давай, – едва ль не запыхавшись от приступа веселия хрипнул дядька.
– Что это за место? В смысле, почему горы и почему именно сюда меня нужно было?
– А второй?
– На что спорили?
– В смысле?
– Ну, фуражка. Про матроса ты говорил.
– А-а-а-а… Что ж, отвечаю по порядку. Место сие есть межсусветная верандочка, то бишь оно ни там, ни тут. Типа, как утром в понедельник после праздника в чужой кровати, понимаешь? Ну, чтоб сигануть можно было тебя в любую сторону без проблем и особых топливных затрат. Топливо, гражданин Шматко, так дорожает по всей вселенной, прямо жуть какая-то! За горы, коли чего, извиняй. Занавесочки я подобрал. Думал, тебе прикольно будет посмотреть на красоту такую, коей ты сроду не видывал и до конца этой своей конкретной жизни не увидишь боле. Сам смекай. Коли в горы захочется – токма в следующий раз. Лет через -цать. Можем рождение тебе заказать где-нибудь поблизости, хочешь?
– Не надо, – неожиданно ответил Артемий, – я лучше сам.
– О, молодца, растёт правосознание!
– А фуражка?
– Это длинная история. Спор этот длится очень и очень давно. Много кальп. Миллионы рождений. Во многих лицах мы с этим спорщиком виделись множество раз. К примеру, осьмую юги назад мы стрелку забили на одном балконе. Старичком да птичкою синенькой… – Дядька, видать, едва не прослезился и чуть ли не собирался снять свои очки, но вовремя спохватился: – В целом, для нас этот спор – нечто вроде ритуала, который мы исполняем из века в век, эдакая шутка сквозь вечность.
– А в чём сам спор?
– А, ёктить, дык как всегда, – дядька улыбнулся, поправив фуражку. – Спорим о перерождении. Ну, о главном вопросе всех заумных браманов – быть или не быть.
– Ну и?
– Ты чё, Артемий Феоктистович, на ухо туг? Я ж тебе всё только что изгутарил! Никак сначала надо? Жили-были, много раз, уж задолбались, и всё в таком духе? А хотя, хошь, так ты сам свидетелем станешь этому спору?
– То есть? – побелел Артемий Феоктистович, взявшись на борта пиджмачка своего.
– Ну, на себе всё и проверишь! – Дядька взялся за дужку очков у виска. – Хотя, вспомнишь меня али нет – тут уж от тебя всё зависеть будет.
– А это как? – оглянулся бухгалтер на свой автомобиль.
– Хорош трепаться, Шматко! Ты тут на Олтые Жигузи собирался, а у самого в подвисе целый семейный отпуск! Про кота и мухолова я помню. – Мужик склонил участливо голову и приблизил своё лицо к медленно зеленеющей от страха физиономии Артемия Феоктистовича: – Бывай, Шматко! В аэропорту его, как говорится, встречали. Ррррота, на пла-а-а-а-ху! Шахо-о-о-о-ом Аж!
С этими словами мужик стремительным жестом крутанул пальцами стрелки на наручных часах, да так, что те замелькали как полоумные, перелистывая всея события назад. И пока стрелочки те бежали по кругу, аки две проскипидаренные лошади в цирке, дядя снял очки, и Артемий Феоктистович Шматко наконец-то удовлетворил своё любопытство и воочию узрел на свою голову то, что за ними скрывалось, заглянув в зрачок бездонной пропасти времени.