Слипер и Дример

– Точно! Теперь у тебя есть могущественный друг! Только не обижай и другие насаждения. Они ведь, как-никак, родственники твоему дубу. Ну, тёти там и дяди. Как положено.

– Ой, конечно, что ты!

– Потом ты подружишься и с другими деревьями, и они тоже поделятся с тобой своей магией. Она у них очень могущественная. И у всех – разная.

– Ух ты! – заухала она натуральной совой. – А их ведь столько на планете!

– Увы, Сонечка, всё меньше и меньше. И многие совсем перестали их понимать и уважать. Некоторые их даже убивают!

– Это же глупо!

– Да, скоро многие поймут, что причина кашля, который их постоянно преследует, кроется именно в непонимании и неуважении по отношению к деревьям, которые в свою очередь производят воздух и магию здоровья.

– Вся планета поймёт?

– По чуть-чуть, но вся. Кстати, номер планеты с проживающим на ней Артемием Феоктистовичем Шматко тебе любой планетарий за десять рупасов выдаст! И сдачу шакалами положит!

Артемий Феоктистович сел в свою машину, завёл мотор, и тут в нутрях бухгалтерских что-то тихо ёкнуло. Незаметно так. Ёк. Тишина. Ёк. Тишина. Неспокойно ему стало ни в раз. Повертев головой, он не заметил ничего пугающего.

– Тьфу ты ну ты! – успокоил себя таким вот странным образом Феоктистыч, но маленькая тайная ёковость не унималась.

Ёк. Тишина. Артемий схватился за грудь. Но сердечко мирно себе постукивало, как и было ему положено, в третье сверху левое ребро, всем своим видом выражая полную несознанку относительно внезапного беспокойства своего хозяина. Бухгалтер повернул ключ, нажал на педаль катализатора, и машина тронулась.

– Всё, домой! И завтра же оформлю отпуск! Совсем мой бедный организм расстроился. Печки с поченью перепутались, и заворотило кишь с мишью! Поеду куда-нибудь на Олтые Жигузи, полежу в макусях, отогрею спину, развеюсь на ветрюсях.

Он уверенно вжал педаль в пол и, отъезжая от конторы, только самым краем глаза увидел странного сухопарого дядьку в мутных круглых очках. Тот переминался в нелепом оранжевом жилете и в фуражке. И неожиданно, улыбнувшись, помахал вслед машине рукой, словно увидал давнего знакомого.

– Тьфу ты ну ты! – сплюнул Артемий Феоктистович опять, глядя в зеркало заднего вида. – Чур меня, чур!

Но нелепый дядька не растворился, а только пуще прежнего заулыбался, вскинул руку в локте, отточенным жестом переведя наручные часы, и склонился в поклоне.

– В Жигузи! Срочно в Олтые Жигузи! Завтра же! – Бухгалтер судорожно вцепился в руль и, распугав копошащихся в земле коркулей, буквально сорвал машину с места.

Ехать было не так уж далеко. Городок, как мы уже говорили, был ой ну совсем небольшой. А домой не хотелось. Артемий Феоктистович свернул с накатанной дороги и зашуршал шинами в сторону Укатного Пути, что вёл из культурного центра в сторону частных садовых участков, и далее через Пустомельную Чушь в такой же поселенский островок верхнего южного запада с таким же истлевшим на сухом ветру названием. В этом направлении дорога подходила к довольно высоким холмам, около которых было где остановиться. Вечерком там можно было подняться пешком на вершину и от души посидеть наверху, полюбоваться видом, поулюлюкать копошащимся в небе коркулям и подумать с наслаждением какую-нибудь серьёзную и глубокую мысль о мироздании и о своём не самом последнем месте в нём. Ощутить свою небесполезность. Свою нужность. Свою неотъемлемость. Короче, слегка подкормить своё Чувство Собственной Важности, дабы затюканный бытовухой эгоизм немного воспрял перьями, и внутрях чтоб слегка потеплело и благодарно заурчало. Вот именно туда и направил свои покрышки Артемий Феоктистович Шматко. Он выехал из городка. Дорога потянулась пустынная. По краям росли редкие низкие кустики нуихмыть-травы, покрывая всё видимое пространство по обеим сторонам от грунтовки до самого горизонта. Стал накрапывать дождик. Ласковый такой и грибной, то бишь заказанный у Потолочного Разумения колониями местных грибов соответствующим официальным запросом. Показалось мелкое селение со снующими туда-сюда через трассу жителями. Бухгалтер сбавил ход, включил щётки на смотровом стекле и обогрев внутри кабины. Стало тепло и уютно. Дорога шла прямая, как стрела вождя индейцев Виннету. От всех этих неожиданных приятностей Артемий Феоктистович разомлел. Веки стали предательски тяжелеть, и наконец, под шум моросящих капель, наш уставший от суеты и работы офисный служащий обмяк. Глаза его закрылись ещё до того, как автомобиль въехал в шумно и сильно населённый пункт. Разбрызгивая придорожную грязь, самоходный экипаж летел вперёд. Перед селением не было ни таблички, ни указующего камня, ничего. Если не считать непонятно откуда взявшегося на обочине того же странного сухопарого дядьку в нелепой оранжевой жилетке и фуражке, который вышел из кустов и опять дружелюбно помахал рукой проносящейся мимо машине. Вода лилась ему за шиворот, но он, казалось, этого и вовсе не замечал. Когда авто скрылось в набиравшем силу дожде, дяденька улыбнулся и снял мутные, почти круглые очки. В абсолютной черноте между веками отразились потоки дождя. Он мигнул этой непроглядной чернотой вслед промчавшейся в село машине. Морщинки вокруг его глаз собрались в смешные лучики. Вскинув руку в локте, дядька глянул на свои большие командирские наручные часы, хихикнул и перевёл стрелки назад на два часа с четвертью.

– Спешат всё. Спешат. А куда спешат? Куда спешить-то? Эх, Артемий Феоктистович, – проворчал по-стариковски ангел, протёр мутные стёкла, снова нацепил на нос очки и повернул обратно в кусты. Лишь закряхтела чужедальная песенка ему вслед:

…И когда оно опять

Будет на небе сиять,

Малыши твои мохнатые,

Медвежата толстопятые,

Сами к дому прибегут:

Здравствуй, дедушка Мытут!

И лишь только первые ветки стали цепляться за его одежду, как вдруг дядька в жилетке неожиданно мигнул пару раз, словно лампа дневного света, замерцал на ходу и исчез вовсе.

Сказка дедушки Мытута нумеро дос. Сон Артемия Феоктистовича Шматко, летящего вдоль по Укатному Пути навстречу неведомому будущему своему, а заодно и табличке «Пустомельная Чушь. 44 кг»

– Шматко, патроны!

– А?

– Хренотня! Патроны, спрашиваю, мля, где? Почему ремень не начищен? В наряд, мля, пойдёшь, гальюны драить и приближать нас к светлому будущему всех народов! Понятно, мля?

– Так точно, товарищ капитан!

Рота в сорок четыре человека стояла на пирсе, в который било свои серо-стальные волны море. Точнее, что это таки море— Артемий Феоктистович не знал, да и знать-то не мог, ибо в жисть свою не видовал. И где он сам, и что происходит – понимания так же не наблюдалось. Думать времени не было. Разум дал ему единственное в данный момент трезвое решение: как можно быстрее вжиться в ситуацию, слиться с окружающей средой и уже потом постепенно разбираться, что здесь и к чему. Сейчас на нём был чёрный морской бушлат с начищенными золотыми пуговицами, затянутый под рёбра ремень, бескозырка (морская фуражка без козырей, но с ленточками) и намазюканные до блеска чернющие ботинки. Ботинки, надо сказать, весьма хлипкие для такой температуры воздуха и такой влажности. А было ведь холодно. И не просто холодно. Стоял нормальный такой моктябрьский дубак! Дубак оголтелый и беспощадный. И начинавшийся шторм окатывал матросов с каждой разбивающейся о пирс волной всё больше, всё яростнее.

– Шматко, бегом на склад, получить боеприпасы, и чтоб лично каждый патрон от вымпела до киля надраить!

– Разрешите исполнять? – с великим удивлением услышал от себя Артемий Феоктистович и тут же испуганно понял, что не может повлиять ни на что, ибо воля его полностью подавлена. Оставалось только смотреть фильм с собственным участием.

– Бегом марш!!!

– Есть!

И Шматко побежал вдоль строя матросов, плюхая по лужам своими начищенными чёрными ботинками.

– Рррррота, – прогремело ему вслед, – нами получен приказ от штаба флота…

Через какое-то время Шматко осознал себя на палубе корабля. Волны, разбиваемые носом торпедоносца, захлёстывали палубу. Кидало страшно. Артемий было схватился за поручень, но новый бросок судна сбил его с ног. Голова освободилась от бескозырки и ударилась в большой медный колокол. «Бууумммммм!» – глухо загудело в его голове.

– Шматко! – раздался крик сквозь грохот ветра и волн. – Ты чего тут кренделя выписываешь, мля? Быстро занять позицию! Подходим.

Феоктистыч почувствовал, как ноги сами несут его на корму. Нелепо, но Шматко при этом ужасно мутило, хотя по всему было видать, герой его внезапного чудн[о]го фильма был в море отнюдь не впервые. И странным казалось обстоятельство, что тот, в чьей шкуре оказался Артемий Феоктистович, тоже сильно удивлялся, почему его вдруг внезапно ни с того ни с сего стало тошнить от качки. Винты встали. Он почуял это кожей.

«Откуда я это знаю?» – испуганно подумал Артемий Феоктистович, но ещё больше испугался его сомнениям тот, в чьей шкуре он сейчас находился. Его однофамилец, рождённый на острове Кронштадт, матрос торпедного катера 0208/72, такой же Шматко, но таки в обратную сторону Феоктист Артемьевич (о, несравненный юмор кармы Всея Сангхи!), находясь в нейтральных водах Финского залива вторые сутки, готовился сейчас к очень опасной вылазке. И совершенно не мог взять в толк, что происходит нынче у него в голове. Он смутно припоминал страшное слово «шизофрения» и в связи с этим уточнение диагноза «раздвоение личности». А ведь именно это матрос Шматко сейчас и чувствовал. Он отчётливо ощущал в своей голове присутствие кого-то второго, некоего незванного гостя, который незримо наблюдал изнутри головы за его матросской жизнью. И не просто наблюдал, но и вмешивался своими не к месту удивлёнными ахами и охами. А вокруг шла война. Рядом свирепствовал враг. И было совсем не до этого. И матрос Шматко с ужасом понимал, что вот только шизофрении ему сейчас и не хватает для Полной И Окончательной Нирваны Без Нирватрёпки. Проще говоря, он догадывался – это расстрел. Минимум. Лечить его некогда и некому. Проще списать. А списать на войне можно только одним способом. Бум! – и гильза под ноги.

«Уймись!» – только и бросил в отчаянии матрос Шматко мысленно сам себе, а точнее, незванному гостю.

Как ни странно, но это подействовало. Артемий Феоктистович тоже понимал: мешать сейчас матросу не стоит, ибо всё может закончиться плохо для них обоих. Он постарался довериться владельцу тела. По крайней мере, как думал бухгалтер Шматко, матрос (такого определения Артемий, конечно, не знал) находится в привычной ему среде обитания, а стало быть, знает, что делать. И он тут же ощутил в ответ молчаливый посыл благодарности по типу «дык допетрил, в пургу твои пятки, наконец-то». Артемий приободрился и даже воспылал интересом к ситуации. Его начала забавлять такая игра внутри разума другого существа. А тем временем на матроса Шматко надели странный костюм из непонятного материала (определить наощупь его не представилось возможным), ласты и сложную маску с рифлёными трубками, уходящими за спину, где уже до того навесили тяжеленный круглый баллон со сжатым воздухом. Он спустился по тросу с кормы.

– Ни пуха! – махнул ему вослед матрос.

– Ни Пятачка! – гугукнул в маске Шматко и свалился спиной в воду. Она оказалась ледяная. И тут в памяти Артемия Феоктистовича произошла вспышка, во время которой он успел увидеть разъяснение задания по разведке повреждений вражеской подводной лодки и возможного её последующего конвоирования в порт Кронштадт. Также он побывал при обсуждении телесных достоинств некой Нюры из госпиталя в присутствии двоих своих сотоварищей по оружию в кубрике. И в тот же сияющий миг пространственно-временного застывшего континуума он получил во всю красу своего внимания грязный, покрытый бородавками и пороховой гарью указательный палец штурмана, который тыкает в карту. И услыхал Шматко грозный прокуренный голос:

– Вот она, проклятая! Здесь на банке залегла. В сорок четвёртом квадрате.

– Слышь, штурман, а ведь не зря японцы числом «четыре» смерть означають! – Шматко услышал свой хохоток.

– Отставить шуточки! – штурман и не думал смеяться. – Это приказ штаба флота. Выход у нас один. Что там подорваться, что без лодки вернуться – всё одно позор. Так что молись, Шматко, если в Бога веруешь!

Вода сомкнулась над головой. С шипением Шматко осторожно втянул первую порцию воздуха через маску.