Багровый закат

— Знаю… — и он неожиданно улыбнулся крайне удивленной Шифре. Затем повернулся к стоявшему рядом с ним молодому человеку, в одеждах богатого римского чиновника, с подчеркнутым уважением произнес:

— Архитектор Публий. Сделал паузу, продолжил:

— Нам нужен мастер Эльазар.

Шифра вздрогнула, услышав имя, принадлежавшее, светлой памяти, её родному брату. Этим именем Эльку никто не называл с раннего детства.

Она кивнула и повернулась в сторону Бат-Шевы, но та уже стучала по косяку двери, пытаясь разбудить Эльку.

В это время в распахнутые ворота вошел Бен-Цур. Он, неспеша обошел лошадей и державших их коневодов, вопросительно посмотрел на стоящих около Шифры военных.

— Мой муж Бен-Цур, — с явным облегчением сказала Шифра.

Первым протянул руку архитектор.

— Публий, — и на его худощавом бледном лице заиграла многозначительная улыбка.

— Знаю, — в свою очередь сказал Бен-Цур, — ты тот, кто построил немало постоянных лагерей для римских легионов.

— А ты, — быстро ответил Публий, — тот командующий, чей опыт разгрома армии Митридата, в пять раз более мощной, чем твоя, изучается в Имперской военной академии Рима…. Впрочем, к этому мы еще вернемся.

Наконец, появился Элька. Бат-Шева с трудом его растормошила. Он работал всю ночь, и заснул только перед рассветом.

Гости сверкали военными доспехами, возвратившийся из синагоги Бен-Цур был в белых одеждах, Бат-Шева — в нарядной тунике. Элька в серой ночной хламиде, весь взлохмаченный, казался в этом обществе человеком совершенно неуместным.

Однако именно к нему устремились взгляды прибывших легионеров.

— Римские воины приветствуют мастера Эльазара! — с веселой улыбкой сказал Публий, и легионеры, тоже улыбаясь, загремели мечами по продолговатым медным щитам.

Бен-Цур широким жестом пригласил гостей в дом. Однако трое из пятерых, привязав лошадей, присели под тенистыми ветвями смоковницы.

В дом зашли лишь Бен-Цур, Элька, Публий и Корнелий. Они удобно расположились на разостланных циновках, с плотными подушками, расшитыми яркими пурпурными нитями.

Шифра и помогавшая ей Бат-Шева, расставили амфоры с водой и виноградным вином, тарелки с вялеными финиками и плодами смоковницы. Подали козий сыр, подсоленные оливки. Сами женщины примостились чуть в стороне.

— Корнелий, твоя трибуна, говори! — сухо сказал Публий, и Корнелий, обращаясь к Эльке, с непонятным облегчением произнес:

— Пятый легион перед тобой в долгу, мастер Эльазар. Какая сумма тебе причитается за выполнение заказов легиона?

Элька, не выражая никакого удивления, поднялся, подошел к нише, оборудованной полками, снял несколько глиняных табличек, протянул Корнелию:

— Здесь записана согласованная сумма за выполненную работу. Дни и количество изделий, которые были переданы представителям легиона. Корнелий начал было рассматривать глиняные таблички, однако вмешался Публий

— Мастер Эльазар! — сказал он уважительно. — У нас нет времени вести подсчеты и проверки. В легионе тебя хорошо знают, как честного иудея. Какова итоговая сумма нашего долга?

Элька взял одну из табличек, посмотрел, назвал сумму в сиклях, затем в римских динариях.

Корнелий взглянул на архитектора. Сумма оказалась довольно значительной.

Публий коротко приказал:

— Уплатить! Недостающие деньги добавит мой секретарь.

Вскоре Корнелий передал Эльке увесистую кожаную сумку и сказал:

— Расписку на полученную сумму, если можешь, напиши на папирусе, а не на глине. Так удобнее хранить, — и с обезоруживающей непосредственностью объяснил, — легче таскать легионные сундуки.

— Теперь, мастер Эльазар, чтобы закончить эту часть нашей встречи, — сказал Публий, чуть помрачнев, — легион приносит свои извинения за случившуюся задержку оплаты. Виновный понес заслуженное наказание… Однако же, к делу!

Элька внимательно выслушал предложение гостей. На его лице, опалённом печным жаром, отражалась напряженная работа мысли. Затем, собрав в кулак короткую густую бороду — жест, ставший с недавних пор привычным, — переспросил:

— Не ошибся ли я, услышав от уважаемого архитектора Публия заказ на миллион единиц: кирпичей, плиток и различной посуды?

— Нет, — подтвердил архитектор, — миллион кирпичей — это именно то, что нам понадобится. — Он сделал паузу и жестко добавил: — Причем в кратчайший срок!

Однако, заметив растерянность на лице Эльки, более мягко продолжил:

— Наш опыт показывает, что это вполне осуществимо, если в дополнение к имеющимся обжиговым печам, построить новые.

Публий кивнул Корнелию, и тот, вытащив из жесткого кожаного футляра, несколько листов папируса, развернул их перед сидящими мужчинами.

Сдержанная улыбка озарило лицо Бен-Цура. Он не видел подобных чертежей с того самого времени, когда они с Эльазаром, молодым рекрутом из Иудеи, будущим отцом Эльки, строили гончарные печи в крепости далёкого Дура-Европоса.

Приняв эту улыбку, как снисходительную критику его чертежей, Публий подтянулся, встал и вновь сухо спросил:

— Командующий отвергает моё предложение?

— Напротив, — спокойно, не гася улыбки, ответил Бен-Цур, — твои чертежи не просто точны, они предельно детализированы. Жаль, что у меня не было подобных чертежей, когда мы строили с отцом мастера Эльазара керамические печи в крепости…

— Дура-Европоса? — перехватил разговор Публий

— Да, — кивнул Бен-Цур.

Вошла Шифра. Она успела переодеться. Голубая туника, была подвязана узким поясом. Такого же цвета широкая лента прижимала поседевшие, но все еще густые, заплетенные в косу, волосы.

Бен-Цур смотрел на неё и чувствовал, как его сердце захлестывает волна горячей любви к этой женщине.

"Нет, её красота, не померкла, — с радостью думал он, — она лишь притаилась в лабиринте нелегко прожитых лет".

Рядом с ней стояла Бат-Шева. Элька не поверил своим глазам. В светлой хламиде, подтянутая широким поясом, она казалась стройной и совсем молодой. Большие серые глаза излучали загадочное сияние. Её трудно было узнать.

Не только Элька не мог оторвать от неё удивленного взгляда. С непонятным интересом смотрел на неё и римский офицер c новенькими знаками отличия по имени Корнелий.

— Квадратные печи, изображенные на аксонометрии, — продолжал, меж тем, Публий, — весьма эффективны. Это, по сути дела, четыре печи в одной.

— Счетверённая печь, — подтвердил Бен-Цур. — Подобные печи я видел в Афинском квартале керамистов.

— Именно, — подтвердил архитектор. — Каждый из четырех углов представляет собой самостоятельную печь, с отверстием для загрузки сырца и выемки обожженных изделий. При этом сохраняется единая вытяжная труба, — и Публий провел мизинцем по чертежу, указывая на дымоходные каналы, сходящиеся у нижнего основания трубы.