2028

2028
Илья Полетаев

Группа студентов пережила глобальную катастрофу, укрывшись за стенами университета. За четыре года выжившие организовали общину, а университет из бывшей цитадели знаний обустроили в настоящую крепость. Его стены защищают людей от того, что отныне царствует снаружи. И от непроглядной мглы, распространившейся в округе и скрывшей самые ужасные тайны нового мира.

Как и все, Павел старается жить дальше: работает на плантации, стоит в дозоре, обменивается новостями с товарищами у костерка после каждой смены. И, кажется, он уже ко всему привык. Однако над выжившими нависает новая смертельная опасность, грозящая уничтожить, возможно, последний очаг человеческой цивилизации.

Удастся ли выстоять с оружием в руках? Или лишь взглянув страху в глаза и раскрыв древнюю тайну университета, можно прийти к спасению?

Илья Полетаев

2028

Глава 1. Они не вернулись.

– Знание – свет, помогающий узреть истину во мраке.

Платон.

Вестибюль был погружён во мрак, и только маленький костерок, разведённый в центре, образовывал мерцающий островок цвета с неровными границами. А всё, что находилось за ними – подпирающие потолок два белых столба из мраморной плитки на ступенях, находящаяся за возвышением стена с обрамлённым белой рамкой сине-белым университетским гербом, усохшие полутораметровые растения в керамических горшках возле неё и уходящая в обе стороны лестница на верхние этажи – скрывалось во тьме.

Нас сидело здесь трое. Очередной дозор. И время тянулось слишком долго. Мои напарники, чтобы хоть как-то ускорить его течение, вели разговор: вполголоса, словно боялись привлечь к себе ненужное внимание, хотя в помещении, сейчас казавшимся мне из-за темноты без конца и края, более никого не было.

– Так вот, в тот день, по идее, много народа было там, в торговом центре. Ну, когда это случилось. Ходили люди себе по магазинчикам, по территории просто гуляли, кто в маке тогда… точнее, во «Вкусно и точка», – Антон усмехнулся, – время проводил. Никто ведь не ожидал… А потом прилетело: пробило на хрен крышу почти всю, и огромные такие глыбы там остались лежать, в центральном атриуме. А сейчас, как мне знакомый из поисковиков сказал, над торговым центром свечение какое-то странное, зеленоватое такое. И знаешь, его через эту всю непроглядную мглу видно.

– Да ну? – недоверчиво глядел на Антона Вася. – Неужто яркое такое?

– Да отвечаю тебе. Сполохами такими бьёт. Ну знаешь, блин, как бы яснее… Словно плещет из жерла вулкана. Зелёный такой яркий свет.

– М-да… – Вася поёжился.

– Хрен его знает, что там такое образовалось, но людей то сколько там было… И после катастрофы никто оттуда больше не показался.

Я молча слушал его и глядел на багровые угольки от хвороста на дне ржавой бочки, которые неохотно доедал огонь. А потом посмотрел на центральный выход справа, перегороженный турникетами. Раньше через него толпами шли студенты, прикладывая свои пропускные к прибору с маленьким экранчиком. Сейчас турникеты служат непроходимой преградой, за ними двустворчатые двери были дополнительно запечатаны железными листами: некоторые из них со временем прогнулись, но были и специально оставлены между ними бреши, чтобы хоть немного было видно ту сторону. То, что было снаружи….

Случилось это четыре года назад. Вроде, суббота была тогда. Полдень. Я находился в университете на паре. Половина моей группы была в аудитории, другая решила провести тот осенний день по-своему: кто дома, кто в общежитии, а некоторые, наверное, на прогулке были. Мы сидели и слушали лекцию преподавателя, как внезапно, разрезая нудно тянущуюся учебную рутину, раздался вой сирены. Ошеломлённые, студенты непонимающе озирались друг на друга, что-то исступлённо бормоча. Наш преподаватель медленно подошёл к окну, держа в руке раскрытую книгу, вгляделся в него и так застыл на некоторое время, непрерывно и лихорадочно теребя свои круглые очки. Я приподнялся со своего места и взглянул в окно рядом.

Лазурное небо прорезали многочисленные полосы чего-то стремительно падающего на землю. Сначала, под влиянием творившегося в то время, я подумал, что это были ракеты. Но по мере того, как многочисленное нечто приближалось, вырисовывались их формы и размер. Это были не ракеты. Прорезая нашу атмосферу, сотни, нет – тысячи астероидных глыб летели вниз, массированным дождём пробивая всё, что лежало на их пути: воздух, деревья, строения, почву. Нескончаемым градом они испещряли землю, и я в испуге устремил взгляд в потолок: боялся, что одна из комет вот-вот пробьёт университетскую крышу и похоронит нас всех под её обломками. Но время всё шло, кометы разных размеров с непостижимой скоростью и силой падали с неба, а наш потолок так и остался целым и невредимым.

Всё это, как потом стало ясно, длилось всего несколько минут, но тогда мне казалось, что эта бомбардировка идёт целую вечность. За окном от ударов внеземных тел ввысь поднялось огромное облако, чем-то напоминающее песчаную бурю. Оно жадно поглощало собой всю округу, медленно ползя до стен нашего университета, стоящего на возвышении.

Позади меня раздались истошные вопли девушек, парни в ужасе выбегали из аудитории. Краем глаза я увидел, как преподаватель – атеист до мозга и костей – несколько раз энергично перекрестился, а с губ его исходили какие-то слова. Сквозь вой сирены, шум и крики – сквозь весь этот образовавшийся гомон их не было слышно, но я почему-то сразу понял, что тот читал «Отче наш».

А потом наступила тишина. И мрак.

После случившегося дни тянулись целой вечностью. Жизнь вокруг словно остановилась на мгновение, а потом исчезла вовсе: пропала связь, отключилось электричество, не работали ни сотовые, ни телевидение, ни радио. Мы остались в стенах университета – все, кто в тот день по своей воле решил отправиться на пары, – словно погребённые в бетонный саркофаг под тоннами непроглядной мглы. Отрезанные от внешнего мира.

Нас выжило, по меньшей мере, три сотни: студенты и преподавательский состав с некоторых кафедр, а также ректор.

Первое время здесь творилась настоящая истерия. Многие студенты срывались, не могли связаться со своими родными; парни, внешне внушающие силу и уверенность, плакали, сидя на холодном полу у стен. Кто-то пытался вырваться наружу, и поначалу таких была, как минимум, половина. Студенты уходили, и после того, как их силуэты тонули в серой плотной мгле, больше их никто не видел. Они словно исчезли из этого мира.

Постепенно к каждому выжившему приходило осознание того, что за стенами университета, не пострадавшего по каким-то невероятным причинам, мир сгорел дотла, и всё живое, что было в нём, – погибло.

Шли дни, а потом и месяцы. Медленно спадал страх, уходил в тёмные уголки сознания, и на его место пришло чувство опустошённости; затем наступило какое-то безразличие ко всему вокруг; и в конце концов каждого настигло смирение. Мы приняли новую реальность.

Многие из нас в одночасье лишились родных, дома, друзей – всего того, что наполняло жизнь смыслом. Потеряв этот луч света, который был для всех ориентиром, мы стали бродить вслепую, впотьмах нащупывая себе дорогу, шаг за шагом отмеряя наш путь, и радуясь, что нам удалось прожить ещё один день.

Постепенно мы адаптировались, организовались и стали выживать. Университет стал нашим пристанищем, нашей крепостью, и его обитатели, незнакомые ещё вчера друг другу, сегодня стали чем-то большим – стали родными. И хотя никто из нас не мог заменить кому-то реальных родных, поддержка, которую каждый старался оказать ближнему своему, помогала справляться со всеми невзгодами. А стены университета стали нашей защитой от губительной среды внешнего, мёртвого мира.

У нас получилось выстроить систему, благодаря которой мы смогли наладить новую жизнь. Общее руководство взял на себя профессорский состав во главе с ректором: они сообща решали вопросы касательно разделения труда, распределения провизии и укрепления университета. Община была разделена трудовой повинностью – каждый был пристроен к своему делу, но впоследствии многим пришлось совмещать несколько работ.

Сам университет обеспечил нас жизненно необходимым: едой, водой и источником тепла. Не знаю, задумывались ли о будущем возводившие эти стены люди, но оказалось, что реальность не ограничивается тем, что мы видели каждый день. Под учреждением оказались тайные секторы, сооружённые под большое хранилище на случай чрезвычайных ситуаций. В них были отсеки с законсервированной провизией, защитными противогазами и респираторами и даже оружием: старые автоматы, винтовки, пистолеты, всё отечественного производства. И многим пришлось взять в руки оружие впервые в своей жизни.

И на протяжении четырёх лет, с того самого момента, как жизнь наша разделилась на «до» и «после», предоставленные сами себе, мы продолжаем жить по новым законам. Никто их не смел нарушить, ибо они оберегали нас от пропасти.

И один из них: необходимость беспрерывно нести дозор, следя за забаррикадированным центральным выходом, за которым простирался новый, таинственный и опасный мир.

– А я вот думаю: ну не может быть так, чтобы все люди, всё население Земли разом погибло, – после продолжительного молчания сказал Вася. – Это тогда что получается? Не только в нашем городе, не только в нашей стране, но и в других – во Франции или Германии, например – тоже всё уничтожено. Уже четыре года прошло, а я всё никак в это поверить не могу.

– В самое страшное верится труднее всего, – ответил ему Антон.

– Но ведь мы же уцелели. Чудом, но уцелели, – не отступал от своего Вася.

– Понимаешь… нам просто повезло. То, что мы сейчас здесь, за костром сидим, греемся и болтаем. Везение-то такая штука: к одним людям лицом поворачивается, к другим жопой. Думаешь, за эти четыре года, если бы кто-нибудь там – Антон кивнул в сторону запечатанных дверей, – спасся, на связь бы не вышли, никак о себе не заявили? Тишина и глушь. Даже мародёров нет. Я уже не знаю: хорошо это, или плохо.

– Но ты говоришь про отдельно взятый город, а я про весь мир, – Вася не желал уступать ему.

– Всё полетело к чертям, вот что я думаю. Мы остались одни в этой Вселенной.

Вася вздохнул, опустил свой потускневший взгляд вниз, и на некоторое время воцарилось молчание. Было слышно, как с шипением горели чёрные угольки на дне бочки, озаряясь багровыми рубцами, пронизывающими их поверхность. Я молча смотрел на них, воображая, что внутри каждого уголька сейчас бушует целая Преисподняя.

– Ну а ты что думаешь, Паш? – Вася посмотрел на меня поверх танцующих сполохов. Его глаза наполнились какой-то надеждой, что я сейчас скажу именно то, что он хочет услышать. Будучи безучастным к этому разговору, я понял, что отвертеться не получиться.

– Ну… знаешь, я стараюсь не думать об этом. Вообще.

– Тоже смирился? – разочарованно спросил Вася.

– Не до конца, но я уверен, что внутри каждого есть хоть маленький огонёк надежды. Даже у Антона.

Тот хмыкнул, молча смотря на костёр. Антон сидел спиной к лестнице и лицом к главному выходу. Мы с Васей сидели по бокам. Никто и никогда из дозорных не садился спиной к дверям. Острая настороженность не позволяла поворачиваться к ним спиной, особенно в последнее время.

Васю, в целом, такой ответ удовлетворил, и он немного оживился.

– Слушай, а ведь твой друг стал поисковиком, верно? – спросил он у меня.

Все бы мы не продержались так долго, если бы не нашлись самые отчаянные головы среди выживших. На заседании нашего нынешнего управления было принято решение о создании группы, занимающейся вылазками наружу. Её возглавили двое бывших охранников университета. Оба были закоренелыми ветеранами, чей характер отлился в горниле советской армии. В нынешних обстоятельствах на их плечах лежала важная миссия – обеспечение выживших всем необходимым и разведка близлежащей местности. Поисковики, как их стали у нас называть, были не только нашими добытчиками, но и глазами и ушами там, снаружи.

Группы образовались две. Немногие решались стать их членами. Даже те из студентов, что внешне смотрелись весьма внушительно и излучали всем своим естеством силу, не хотели рисковать своими жизнями, предпочитая заниматься другими делами, не менее важными для жизни нашей университетской общины. Поисковиками становились в основном те, кто в прошлой жизни либо имел отстранённый, одиночный и бродячий образ жизни, либо занимался чем-то похожим. И те и другие не боясь опасностей: первые, из-за отсутствия привязанности к социуму, имели какой-то особый дух, а вторые горели приключениями и сами лезли туда, где опасность. А она там, в гуще тумана, среди останков омертвелого мира, могла поджидать где угодно.

Правда, некоторые из поисковиков после нескольких вылазок всё же просились в другие профессии, и их иногда заменяли, если те наотрез отказывались рисковать своими жизнями. Их никто не судил, все прекрасно понимали смертельную опасность этой деятельности.