Отмель

– Мама не хотела, чтобы я за тебя выходила замуж. Она считала, что мы… делаем все быстро. Куда-то торопимся, чего-то не понимаем. Она знала о твоей репутации во дворах. Тот самый парень, который переспал со всеми, с кем только можно было переспать. Я тоже это знала, но делала вид, что ты девственник. Нелепо, правда? Смешно. Но я все равно согласилась с тобой встречаться, когда ты это предложил. Словно, я тебя совсем не знала. А ведь… я знала, да, все о тебе только и говорили. Шептались. Шушукались. Сплетничали. И я вместе с ними. А потом этот парень стал моим мужем. Долго поглядывал на меня, а? Признавайся! Конечно, они все были не так хороши в постели, как я, да? Потом мама привыкла к тебе. Она тебя сильно полюбила, увидев, каким ты стал мужем и отцом. Ты – хороший отец. Правда. Лучший. Я бы без тебя не справилась.

Она не поднимала руки, а продолжала говорить, почти не моргая, глядя в водяную пелену, вслушиваясь в шум ливня.

– Я знала, что ты спал с ними, когда я была беременна. Всегда знала. И мама скорее всего догадывалась. Мне оставалось только надеяться на то, что все заканчивалось, когда у нас рождался новый ребенок. Я не держу зла. Правда. Уже точно не держу, если и было что-то. Говорила ли я себе, что все не так? Говорила. Но я ведь всегда знала. И про тебя. И про это все. И мама… в общем, сейчас это совсем неважно. Спасибо тебе за дом. Ты предоставил нам потрясающий дом. Помню, как ты впервые показал его мне. И там стояло пианино. Помнишь? Ты проводил меня в комнату, закрывая мне глаза ладонями. Прямо как… в романтических комедиях, ей богу! А потом показал мне пианино, этот дом, море, пляж… Ты сказал, что мы будем сюда приезжать каждое лето, а в итоге приехали сюда раза два или три – уже не помню. И никогда не оставались здесь надолго. Но это восхитительное место, правда. Ты очень много сделал для нас. И кто бы мог подумать, что этот дом сыграет такую роль в нашей истории, а? Теперь это наше единственное надежное укрытие. Ты, словно, знал, что такое может случиться и обустроил его для нас. Конечно, ты ничего не знал. Никто не знал. Все случилось так быстро, что…

По ее щекам медленно потекли слезы.

– Ее болезнь становится сильнее. И я не знаю, как мне быть. Мало того, что дети пострадали, так еще и она. Знаешь, порой я вижу это в ее взгляде, она… замирает. Замирает так, будто пытается что-то вспомнить. Что-то простое, понятное, незначительное, но не спрашивает, потому что не хочет пугать. Потом она либо вспоминает это, либо продолжает жить в забвении. Как будто… в один момент что-то в ней переключается и даже… выключается, и она уже не та, а другая. Она как… ребенок. А потом она возвращается к своей роли, снова становится бабушкой, а не той старой женщиной, которая со дня на день забудет, как зовут ее внуков. Если уже не забыла.

Пепел медленно капал на деревянные влажные доски. Лужи поднимались над травой. Дождь оказался сильнее, чем она ожидала.

– Я слышала, что это передается по наследству. Не знаю, не думаю… что это случится со мной. И это только потому, что я не чувствую… не чувствую, что доживу до этого. Я не хочу тебя пугать, но, правда, я ощущаю эту жизнь уже давно. С каждым днем мне кажется, будто я приближаюсь к порогу смерти. Что завтра наступит последний день, а он не наступает. И я снова просыпаюсь, кормлю Кошку, готовлю завтрак, помогаю маме собраться и выйти к детям. Помогаю дочери умыться, переодеться. Как дела у сына? Кошмары его мучают. Ты можешь с этим что-то сделать? Если можешь, то я бы была тебе благодарна. Если у тебя есть возможность прогнать тех, кто его мучает, то сделай это. Пожалуйста. Потому что мне уже самой страшно. Когда я нашла его рисунки, то… кажется, что в следующий раз я сама их увижу, потому что теперь могу представить, как они выглядят. Почему такая цена за жизнь? Мы вчетвером… мы выжили в тот день… я не произносила это вслух, но… помнишь Олю Синицыну? Я тебе вообще про нее мало говорила. Она угрожала мне тем, что обвинит меня в причинении телесного вреда, если я не отправлю ее на районный конкурс. Она была готова бить себя, ломать пальцы, резать руки… и в тот день я подумала о том, что как бы радовалась, если б ее чем-нибудь пришибло… и потом… наверное, ты видел, что случилось. Ее раздавило. Ее прихлопнуло и расплющило, как таракана тапком… господи прости! А ее мать… я видела, как она стояла над тем, что осталось от ее дочери… и она умерла из-за Тона. И каждый раз, прокручивая в голове потенциальное будущее, я представляя, как мы вместе отправляемся в поселение, пересекаем отмель, как на нас нападают… как они могут умереть… я вспоминаю ее, маму Оли. Я вспоминаю, как она кричала… громко так, больно кричала… и я представляю себя на ее месте. Мне сразу хочется умереть. Понимаешь? Прямо вот сразу! Наверное, она сама в тот момент думала о смерти, и Тон… подарил ей эту быструю смерть. Она недолго мучалась, оплакивая ребенка. Понимаю, ужасно так говорить… ужасно так размышлять, но это все, чем я занимаюсь. Я просто брожу по этим мыслям и утопаю в них, как в болоте, как в трясине. Проваливаюсь. Я варюсь в этом безумном котле с того самого момента, как мы приехали сюда. И уже не понимаю, какие мысли правильные, а какие нет. Они просто лезут друг на друга, карабкаются, пробиваются вперед, чтобы добраться до меня. Это терзает. Порой это просто невыносимо. Но от этого не убежать. Хочется просто свернуть себе шею, чтобы не думать. Сойти с ума… чтобы перестать обо всем переживать. Но это не выход, верно? Я знаю, что бы ты мне сказал: «Ты не такая». Да, наверное. Я не такая. Но порой против слабости так трудно бороться.

Мама посмотрела на сигарету.

Смотрела она недолго. Почти сразу она выбросила ее из рук и отправила пулей лететь под дождь. Она убрала пачку «Мальборо» и зажигалку в карман.

– Хочешь, чтобы я боролась, да? Знаю, хочешь. И так бы мне сказал об этом, да? Ты всегда говорил прямо мне все. И как я готовлю, и как воспитываю детей, и как веду себя при людях, и какая я в постели, и как я выглядела в том дурацком платье с вырезом на всю спину. Ты мне всегда говорил правду. Спасибо. Я хочу услышать еще. Просто подскажи, что нам делать. Что мне делать? Как их спасти? Ты же всегда находил решения. Даже в самых сложных и непредвиденных ситуациях ты всегда находил решение, ответ. Иногда мне хочется думать так же, как ты. Свободно. Понимаешь? Словно, у тебя нет рамок, нет никаких ограничений, никаких стеснений. Ты волен думать масштабно, открыто. А я только и делаю, что копаюсь в этом компосте мыслей. Понимаешь? Возможно, ответ лежит на поверхности. Возможно, он даже очень простой, но не вижу я… не вижу я его… не могу увидеть… словно пелена перед глазами. Хожу наощупь. И так живу. И веду их за собой, а это меня пугает. Я сама не знаю, куда иду, а они… они идут за мной следом. Что мне еще остается делать? Они рассчитывают на меня. Они верят, что я знаю, что делать. А я не знаю, понимаешь? Я не знаю!

Мама выронила беруши из рук и закрыла лицо ладонями. Она плакала, вытирая слезы, прикрывая рот, закрывая глаза.

Сквозь слезы она смотрела на беруши, лежащие у носков ее ботинок.

– Ну вот, опять реву. Тебе это никогда не нравилось, верно? Ты всегда разрешал мне плакать, но на самом деле ты ненавидел это. Ты никогда не умел нормально успокаивать, а потому не любил, когда я плакала. Впрочем, зная меня, никто бы не мог меня успокоить, да? Так что ты не виноват. Правда. Давно мы так не общались. Разоткровенничалась тут с тобой. Мы так говорили с тобой до свадьбы. Да, до свадьбы. А потом… быт, работа, дети… дети, дети… И поговорить некогда. Признаюсь честно, я и не хотела. Не о чем было. А ведь столько накопилось, да? И когда мы успели стать такими, а? Опять я жалуюсь. Опять ною. Ты не любил во мне все это. Нытье, слезы. Мужчины это не любят в женщинах, потому что не знают, что с этим делать. Могу понять. Правда.

Она наклонилась и подняла беруши, протерла их о край куртки и подула на них, сдувая грязные пылинки.

Дождь заканчивался. Как она и думала, он не собирался идти слишком долго.

– Пора домой. Они там ждут меня. Надеюсь, они додумались сменить беруши и хотя бы почистить уши. Вечно контролировать приходится. Все самой, все самой, так и живу. Да… Спасибо за разговор. Почаще бы так. Правда, теперь я понимаю, как мне этого не хватает. Как мне тебя не хватает. А сейчас пора… пора вернуться в эту жизнь и опять делать… делать, делать и думать, как нам поступить: как нам дальше-то жить.

Мама надела беруши, походный рюкзак, скатила велосипед по ступенькам, запрыгнула на него и начала крутить педали. Под уходящий дождь она поехала обратно домой.

Глава 8

Перед каждым своим уходом из дома Мама всегда говорила Мальчику: «Смотри за сестрой». И этот раз не стал исключением. Мальчик в ответ важно кивал, принимая на себя возложенную важную миссию. Девочка помахала Маме и Бабушке рукой и принялась сворачивать из своего рисунка новый бумажный кораблик.

Бабушка повернулась к Маме спиной, позволяя той помочь себя одеть. И когда Мама снимала куртку Бабушки с крючка, пачка «Мальборо» выскользнула у нее из кармана и шлепнулась на пол.

«Черт, как неловко», – метнулось у нее в голове, когда она поймала на себе удивленные взгляды своих детей.

Те, умные дети, не подали вид, что что-то случилось, чтобы это не заметила Бабушка. Мама поспешила расставить ноги пошире, чтобы присесть и быстро поднять пачку сигарет, а потом спрятать обратно в карман. Наклоны на шестом месяце беременности – дело, мягко говоря, проблематичное.

Мама в меру своей расторопности поспешила справиться с этой задачей. Поскольку Бабушка все это время стояла к ней спиной, то, вероятнее всего, ничего не увидела. По крайней мере, не должна была увидеть.

Но ситуация до стыда неловкая.

Мама уже пожалела о том, что не избавилась от сигарет по дороге домой. Мысль о том, что она закурит после рождения малыша, заставила ее сохранить пачку. Искушение оказалось сильнее.

Мама помогла Бабушке надеть теплую куртку. Начало холодать.

Бабушка позвала к себе Мальчика жестом, тот подбежал, и она одарила внука горячим поцелуем в щеку. Затем она послала воздушный поцелуй внучке и развернулась к дочери, показывая ей своим видом, что готова отправиться на прогулку.

Мама помахала детям и пригрозила им пальцем, намекая на то, чтобы те ни слова не сказали Бабушке про ее сигареты. Те театрально энергично закивали, напуганные ее «угрозой».

Если Бабушка узнает… мало не покажется! Ни Маме, ни детям!

Мама уже успела научить детей скрывать от Бабушки многие подробности их семейной жизни, но оплошности порой все-таки случались. И тогда ей приходилось несладко. А потом и детям тоже. Есть «преступление» – есть «наказание».

Мама взяла Бабушку под руку, они осторожно спустились по ступенькам веранды и вышли на улицу. Еще раз помахав детям напоследок, они вдвоем отправились вниз, к берегу моря.

Сегодня здесь дул морозный ветер. Мама ощущала приближение зимы в каждом дуновении. Близятся холода.

«Хорошо, что я успела запастись теплыми вещами», – подумала она.

Мама взяла с собой для разговора с Бабушкой айфон с приложением «Голосовой дневник», если потребуется выговорить нечто сложное и многословное.

– Как ты?

Спросила Бабушка невербально. Она все чаще задавала ей именно этот вопрос: «как ты?». Мама чувствовала, что в эти слова Бабушка вкладывала гораздо большее, чем могло показаться на первый взгляд.

Мама не успела ответить, и Бабушка добавила:

– Я беспокоюсь за тебя.

Мама уставилась на нее в ответ.

– За меня?

Та кивнула.

– Почему?

Бабушка посмотрела на бушующие морские волны.

– У тебя…

Она замерла, оставив жест незавершенным. Подумала и закончила:

– Другое лицо.

– Лицо?

– Ты грустная.

– Что ты имеешь в виду?

– Это страх?