И будь слаба, как никогда раньше, позволь мне быть сильным, позволь мне подчинить.
Песня 49.
Столетние заговоры, столетних лисиц, ничего кроме горя.
Блуждающие во тьме, да обретут то что искали.
В этом не ничего неизвестного, в этом не было ничего кроме кромешного сумрака.
Безвыходные ситуации находились без выхода, без малейшего намека на помощь со стороны затхлого сарая.
Без струи воздуха, без ветра утреннего, да со стыдом смотрящего.
Ты словно обугленное палено, я подобен тому огню, что в пепел хотел превратить.
Не хотели и не могли, не было желания, и не было никаких намеков на смерть, на убийство.
На старческом маразме не уехать далеко, и ты не желала, не желала выслушивать эту околесицу.
Под самым под краем, да по набегающей траектории, слишком закружило, слишком замотало, чтобы не смочь остановиться.
Блевать лучше без маски, ходить лучше в кирзовых сапогах, чеканя как лошадь каждый шаг.
Стелиться лучше по ровной поверхности, катиться по холмам, что пологи, и иногда высоки.
Бредить лучше по ночам, по утрам же кофе и сигареты, и рукописи обезумевших и бородатых.
Как если бы ты могла, как если бы я хотел.
Как если бы наоборот, да и по старой традиции, по закладочной.
Слишком давление мучает черепа, слишком полезны трепанации, и востребованы сверла.
Не пытайся, даже и не вздумай.
Молись своим богам с большим усердием.
Молись своей вселенной, с обманом и лукавством.
Я вырыл нам уютную ямку, мы в ней перезимуем.
Песня 50.
Собака скулила, чуя скорую погибель, она слышала смерть такой, какой она была.
Она бегала то в зад, то обратно, скуля по своей ушедшей хозяйке, которая болталась по доброй воле в подвале.
Среди душных стен, среди массивных кирпичей криво выложенных, с ней это случилось.
И в общем то, она была неплохой женщиной, но не вынесла этого быта, этой реальности.
Ее никто не будет оплакивать, чужие люди положат ее в деревянный ящик.
Бабки у подъезда, шепча, вспомнят своего бога, когда ее будут выносить.
И только та, жалкая собачонка, долго не сможет отойти от этого, она не умеет по-другому.
Серые дожди все так же будут идти не переставая, увлажняя кладбищенские холмы, на которых ритуальных искусственных венков не больше пары.
Сколько их еще таких…
Это пожизненная проза, запах бытия, вонь происходящих событий.
Плевок в немую лужу, что от серых дождей, на которых разводы моторных масел, как пейзажи далеких галактик, как пылевые скопления.
Присядут местные бичи, помянут, выпьют за счет не свой, за вечный упокой, до первой рюмки помня для чего все это затеяно.
А там и вовсе каждый о своем, а там и подальше, каждому своя очередь.
Поодаль, да совсем близко.
Вопросы соседям, зарисовки, и прочая бюрократия.
Привязанные к милицейским бобикам холодильники, вовсе не везут детям мороженное.
Стычка двух столетий, безоглядная битва двух старых знакомых.
Так было, так есть, и так не посмеет дальше не быть.
Это как отличительный признак, биологические процессы.
Логика в деле, такая беспощадная.
Песня 51.
Можно курить, а можно задыхаться по собственной воле, задержи дыхание.
Чужды тебе те свободы головные, тягостны мысли, как и мне.
Неповоротливыми оказывались повороты нашей судьбы, но мы так старались, изо всех сил, преодолевая.
Бодрили друг друга разными словами и позами.
Поддерживали огни, каждый по-разному, каждый кто как умел, кто как хотел.
Иной раз все казалось не так как есть.
Иной раз все казалось не таким, как возможно было догадаться.