Кошкин дом

Кошкин дом
Илья Спрингсон

Главный герой книги "Кошкин дом", музыкант и поэт, по нелепому стечению обстоятельств попадает в Бутырскую тюрьму, а именно на спецкорпус для психически больных, именуемый Кошкин Дом. Автор – Илья Спрингсон (Springson) проводит аналогии тюрьмы с детством, описывает происходящее с героем живо и без тюремных излишеств.В оформлении обложки использован рисунок, специально нарисованный (созданный) для данной книги. Автор рисунка – Mr Turnwhilepushing (пвсевдоним).Содержит нецензурную брань.

Начало. Дневниковые куски из синих тетрадок

В тюрьме нет дел. В тюрьме есть мысли. Нет друзей, и нет настоящего. Есть прошлое и непонятное будущее, мёртвое время.

Страшного ничего, да и не страшное пугает, а больше неизведанное, плюс то, что навеяно вольными представлениями о тюрьме, а сама тюрьма не страшная.

Бутырка, например, очень красивая. Ворота стильные, арки. Архитектура, короче. Восемнадцатый век.

Ворота дубовые.

Я когда первый раз зашёл внутрь – даже был несколько удивлён стилем, но зашёл как в другой мир, чувство было как у новорождённого или как у трупа, входящего в царствие небесное. Короче, жопа.

Потом уже, возвращаясь с судов и продлёнок, я выпрыгивал из автозака и уверенно и спокойно заходил внутрь тюрьмы, шутил и улыбался, и думал о другом, не замечая ворот и тюрьмы. Всё пройдёт. Всё будет. Всё сгниёт. Радуйся. Радуйся, что не подох и не умер, что живой и скоро всё встанет на какие-нибудь места, скоро выпадет снег и ты отсюда свалишь. Мне приснился сон, что я уйду, когда выпадет снег.

Снег потом выпал, но я не ушёл, хотя это случилось позже, а заехал я в августе, в самый разгар страшной московской жары 2010 года, когда жить-то не хотелось, а тем более при этом ещё и сидеть в тюрьме.

Привет мне, я в общей хате Бутырской тюрьмы. 4-й корпус, камера 124. Со мной рядом несколько идиотов, пять таджиков (а таджики в тюрьме – это вся средняя Азия, будь таджик киргизом или даже казахом, он всё равно таджик), пять-шесть адекватных чувачков (наркоманы), белорус, два грузина и один татарин. Временами татарин – животное, а иногда он меня умиляет. Белорус – это Илюха Пантюхов, который в самую жару украл в охотном ряду пальто, за что и заехал. Ущерб там у него копейки, статья ни о чём, полгода, думаю, дадут и пинка под зад.

Таджики сидят за мобильники и траву, срока у них либо никакие, либо огромные, они в тюрьме ведут себя омерзительно: постоянно моются и молятся, постоянно жрут и галдят, постоянно выносят всем мозг. Бороться с ними практически бесполезно, бить их можно хоть каждые полчаса, а толку ноль.

Таджик, когда он один, сидит как зверёк, не молится и не говорит. Когда собирается в хате пусть и разнонациональная кучка – начинается гыр-гыр. С утра до ночи этот проклятый гыр-гыр! И ночью тоже. Сидят на перевёрнутом ведре возле тормозов (решётка перед дверью) и гыргырят. И периодически молятся. На двух верхних шконках наше зверьё устроило себе мечеть. Порой не слезало оттуда. Просто сменяли друг друга и Акбар.

Наши тоже некоторые начинают креститься на всё подряд, но никого вроде не достают этим, хотя особо фанатичные меня выводили своими россказнями о Боге.

Конечно, не о Боге, а об иконах и попах, о крестах и церковной литературе, которой в тюрьме выше крыши. Поначалу я вступал в дискуссии, потом забил. Когда начинали грузить – ложился спать.

Или с Борисычем мечтал о будущем и прикидывал свои расклады. А расклады мои не очень. Статья от двух до шести, но светит мне дурдом. На август-сентябрь я ещё не знал, меня ещё не признали невменяемым и я рассчитывал получить условный срок, но к дурдому уже всё шло, им несло за километр. Дурдом я поймал только в октябре, когда дёрнули на пятиминутку к докторам и они признали во мне своего. Тем самым, последние надежды на условный срок умерли.

В начале сентября прилетала Настя. Я помню, как над Москвой летел её самолёт, я чувствовал каждый его винтик, я слышал дыхание Насти и до такой степени проклинал человека, который запихал меня в эту тюрьму, что двоилось в глазах.

Настя. Я ждал её полгода, сходил с ума. Пил, как идиот, вытворял гадости и играл концерты во всяких Томсках, занимался фигнёй и жил в Крылатском. Собирался на юг и ждал её как спасения от своей шизы, от полной потери себя и смысла себя, от чувства полнейшей жопы, которая пришла-таки с тюрьмой. Которая чуть не убила нас обоих.

Обнаружил же я себя только в конце октября – начале ноября, когда и стал записывать то, что со мной происходит, чтобы не сойти с ума. 21-го октября меня перевели на Кошкин Дом, отдельный корпус Бутырской тюрьмы, СИЗО для дураков. Мы сидели с Борисычем и пили чай, зашёл продольный и заказал меня с вещами. Был вечер.

Кошкин Дом. Пронести общак

Мне 31 год.

Я никогда не думал, что окажусь наедине с собой настолько серьёзно, я не хочу писать о быте и нравах тюрьмы, может только получится об этом упоминать, и то изредка, чтобы была атмосфера читать. Короче, дневник одного раздолбая, по идиотским стечениям обстоятельств нашедшего себя здесь и сейчас.

Ноябрь.

Как уже упоминалось, сел я в начале августа, когда в Москве была жара и дым. И весь август я был твёрдо уверен, что вот сейчас, человек, который меня сюда засадил, пойдёт в ментовку, расскажет, что это недоразумение, что всё со-психу, что всё по-пьяни, что ничего не случилось, а оно и правда, ничего не случилось, и меня отпустят. Но прошёл август. И потом сентябрь.

В октябре я узнал, что человек попросту испугался идти в мусарню. Ну да ладно, хрен с ним. От него у меня остались только страшные сны.

Я поймал на себе ноябрь во всей красе его предсмертной осени, которую ждал целый год и которую увидел сквозь решётки сначала Бутырки, а потом КД, что в переводе – Кошкин Дом.

Не так давно здесь держали «баб» и психов. Потом для «баб» построили 6-й централ, а психам отдали под безвозмездное жильё весь корпус. И здесь теперь моё место. В камере 491 на 4-м этаже. У окна мой шконарь. Теперь без второго этажа (пальмы). Из окна виден жилой дом, который обычные люди помнят на пересечении улиц Новослободской и Лесной (на углу), и ещё виден шлюз. Ворота тюрьмы.

Странно, но я очень часто утром проходил мимо этого углового дома, возвращаясь из клуба «Loftbar», где был ночным администратором. Какой уютный дворик для утреннего пива, если смотреть на него из тюрьмы.

Я смотрю теперь. Смотрю, как козлы растягивают у локалки сетку-рабицу. Сами себе делают забор. Хозбанда. На Бутырке она маленькая, один отряд, меня тоже опер пытался записать в козлы, когда я только появился в карантине, давай, говорит, к нам. Я отказался. И не по каким-то «типа-блатным» соображениям, а просто ничего вообще не знал и, чтобы не наворочать дел – сказал: – нет.

Козлов презирает «залупочёсная» братия, ауешники. Пиздоболы и первоходы, в основном чурьё, которое, сидя на перевёрнутом ведре возле тормозов, целыми днями врёт о себе целиком и полностью. Баландёры тоже козлы. Баландёров они презирают, хотя те ничего им плохого не делают, напротив, многие помогают. Малявы носят, например, с корпуса на корпус. Или Саня баландёр на КД, тот вообще разносил чай и сигареты общаковые по «замороженным» (камеры без дороги) хатам. Но чурью похер. Чурьё называет себя порядочными арестантами, при этом крыся и разводя своих же порядочных, обливают баландёров кипятком и орут всякую херь про АУЕ. АУЕ – это их аббревиатура, на которую дрочит каждый «залупочёс», чурёнок или наш. Значит она типа арестанское уважение чего-то там такое. Они себя гордо называют арестантами. Они не пидоры, поэтому люди. А не люди, потому что люди. Мудачество и игра в тюрьму.

(От мата никуда не деться. Прости, Господи.)

Сидел я в карантине и нормально эти баландёры выручали сигаретами и спичками, короче, АУЁ.

На карантине хаты маленькие, узкие, четырёхместные. Если двое встанут со шконок – остальные двое уже будут играть в тетрис сами собой. Стол (на двойке во Владимире его называют общак, в Москве – дубок) узкий и длинный, сидишь, смотришь на стену и видишь железный ящик «телевизор», в котором мы нашли кем-то заботливо спрятанный чай. Немного, но хватило для радости. Раза три варили чифир. Поднимали на дровах (рвёшь простыни, поджигаешь, а кружку держишь ложкой и так кипятишь), розетка была сломана, армянин Артур был, карманник, прикольный борода, чувак Андрюха и таджик.

Таджик запомнился тем, что утверждал, что ему подбросили килограмм героина. Смешной и глупый таджик. Лет 15 ему, наверное, влепили.

А ещё больше смешной был чувак Андрюха. Его притащили в пиджаке и штанах от пиджака и в туфлях без шнурков и супинаторов. Он орал, что срочно нужно что-то писать, как-то звонить адвокату и прочую ересь. Взяли его за какие-то поддельные бумаги, и светило ему «тоже чот много…».

На самом деле, когда тебя в суде упаковывают в СИЗО – там дают такую бумажень, телега называется, в миру – избрание меры пресечения или типа того. Так вот, эту бумагу, по законам, можно обжаловать в Мосгорсуде в течение трёх дней. Но в суде, если адвокат мусорской (положенный по закону) – он пошлёт вас бесплатно на х…, а нормального адвоката вам ещё не наняли, или у вас денег нет, короче, по-любому вас везут в тюрьму, так как суд назначил меру пресечения содержание под стражей, а в тюрьме вы сидите в карантине и эти три дня вам не положена ни ручка, ни бумажка, ори, проси, бесполезно, всё равно не дадут. Да даже если и дадут – кому вы отдадите ваше смешное ходатайство? Вас уже посадили, всё. Сиди-кури.

Так вот, смешной был чувак Андрюха который орал в пиджаке. Я видел его потом на сборке. Одет он был уже в спортивный костюм и не возмущался. Говорил, что скинет ему, конечно, адвокат, годик, а так надеется, что дадут 5 -6.

Узнал, что я сижу на КД и дал мне пачку Кента. На этом разошлись.

А на сборках нам, Кошкиндомовцам, всегда старались помочь кто чем может, так как КД – самый голодный корпус Бутырки. Общак на него загнать можно только ногами. Происходит это так: с КД везут кого-нибудь на суд, естественно кд-шник попадает на общую сборку, где сидит и ждёт. А с общего корпуса выносят пакеты (всегда были «Metro») с сигаретами и чаем, иногда ещё и с конфетками, кубиками и спичками…

Сборок много, может не повезти и люди не «словятся», но если славливаются – это ещё четверть дела. Дальше нужно вынести пакеты из тюрьмы, отстоять их и убедить мусоров в том, что это не общак, а твоё, хотя мусора прекрасно знают, что это и откуда груз. И правда, за каким боком тебе везти на суд 20 блоков «Золотой Явы» и 5 килограмм чая? Говоришь: моё, хер куда поеду. У меня глумари в хате, они всё пожрут. Не верят, смеются.

Тогда устраиваешь комедию и падаешь на пол, орёшь, что перегрызёшь вены и всё такое, тебя обещают посадить в карцер (врут) грозят какими-то ужасами существования в «ИХ» тюрьме, но это всё гон. Конвой, который приехал забрать тебя в суд, не тюремный, им нужно быстрее раскидать всех по судам и что ты там везёшь – им всё равно, хоть бомбу, им главное не попасть в пробку и чтобы количество рыл совпадало с количеством бумажек. Бутырские отнять у тебя пакеты не имеют права, это твои вещи, которые уже пропустили в тюрьму, поэтому сдаются и орут, что в следующий раз будут отбирать перед передачей, ну и всякую другую фигню, на которую тебе уже похер, так как ты уже в автозаке, принимаешь поздравления от народа и гордишься своей хитрожопостью. Дальше суд. Судебные мусора, видя тебя с барахлом, лишь скалятся, так как полностью обезоружены правами человеков и максимум, что могут сделать – так это заставить тебя открыть все пачки. 20 блоков! Хотя я один раз тащил 27 блоков и они открывали каждую пачку. Придурки.

Ладно, отмучили тебя в суде, отдали шнурки и пакеты, конвой посмеялся, проехали по тюрьмам, развезли народ, (Бутырка всегда последняя, хотя к моему суду ближе всего и едут туда почти все, так нет же. Надо сначала пилить на Матросскую Тишину, потом на Пресненский централ, почти в Фили) простоять в шлюзе полтора часа, очередь из автозаков в Бутырке может быть очень большой, ну прибыли, всё!

И тут другая смена мусорят. Начинается заново.

Вся комедия по второму кругу.

Но и вторая комедия позади, и вот тебя ведут последнего, время час ночи, ты убитый, тащишь эти пакеты с общего корпуса на свой, и тут, после всего, что из тебя уже вымучали, после холода и голода, усталости и тоски, любой деревенский урод, продольный, может просто отнять у тебя всё, потому, что никого нет, и тебе никто не поверит.

Но, слава богу, со мной такого не случалось. Всегда договаривался. Приносил.

В хату заходишь довольный и убитый, тебе там чай заварили, пожрать сделали, кайф.

Расчехлился и спать. После суда никакой дороги.

Дорога. Миха Доктор. Сварщик

Утро. За окном лают собаки и гремят автозаки. На продоле развозят баланду. Два месяца подряд утром сечка. Жрать её уже невозможно, но это единственное блюдо бутырской кухни, которое хоть как-то можно есть. Полнейшая тоска.