Хроники русского духа

Мама в моё раннее детство, да и после, когда мы с нею вдвоём оставались в Любавичах, ничего не рассказывала мне о своём супружестве, о жизни с папой. Но кое-что я всё-таки знала от старших сестричек. Например, папа, Кукринов Володя, крепкий блондинистый парень, сначала ухаживал за младшей маминой сестрой Симой. Мама в это время окончила учительский институт и начала работать в любавичской школе. Папа остановил свой выбор на маме, сделал ей предложение. Из нашего семейного альбома всё сгорело во время войны, лишь одна карточка осталась от папы, на которой он, как мне казалось, был очень похож на только что появившегося на музыкальном небосклоне Баскова Николая. Однажды я поймала себя на мысли, что со мною что-то происходит, когда я смотрю на Баскова. Начинает щемить сердце. Тогда я поняла, что Басков похож на папу!

Раз очам моим явился юный Басков.
Взглянула – оторопь взяла: то папа мой!
Пшеничная копна волос, овал лица и губы…
В душе моей смятенье: вой иль песни пой!

Старшая сестра твердит: «Ты всё забыла…»
В моём сознанье, в сердце – чехарда.
Снова пред экраном я застыла:
«Коля Басков, папа, пой всегда!»

    Думалось год, оформилось за ночь.
    Декабрь 2004 года
Мама не распространялась, почему папа оставил Симу и женился на ней. Сима была младшая, весёлая, разбитная, красивая, но учиться не желала ни под каким соусом. А может, дедушка Иван не позволил Симе раньше старшей сестры выходить замуж? А может, и потому, что мама не только учительствовала, это же сельская интеллигенция, цвет села 20-х годов XX века! «Серебряный» век Любавичей! Но была очень даже привлекательной интеллигентной барышней! Хотя у мамы от первого неудачного брака оставалась дочь. Счастливое супружество мамы длилось только 12 лет! Потому что в 1941 году папа был призван на фронт.

Мама рассказывала, как они с папой в 1940 году построили новый пятистенный дом, большой и светлый, как старшая сестра говорила, возводившийся для долгой и счастливой жизни большой семьи! Пришёл однажды в этот обещавший счастье новый дом юродивый Данилович, как называла его мама, посмотрел и сказал:

– Ох, хозяйка, порастёт высоким быльём то место, где стоит твоя пятистенка, и мужа своего ты больше не увидишь.

Поплевалась мама да и забыла пророчество. Но ровно через год началась война, папа ушёл на фронт и не вернулся. Немцы, заняв Любавичи, дотла сожгли не только новый родительский дом, но и всё село. Сгорел тот дом, в котором я успела только родиться, который обещал моей маме долгое супружеское счастье. Вместо обещанного счастья мама двадцать лет, пока все её дети вырастали и оперялись под её крылом, провела-прожила как на лезвии ножа в перманентном тотальном недостатке всего. В избытке лишь нервного напряжения. Единственное, что удерживало маму «на плаву», не давало «утонуть», – это мы, её дети. Мы были послушные, трудолюбивые, хорошо учились, никогда ничего у неё не просили. Несмотря на годы недоедания, отсутствие необходимой одежды, мы выросли физически здоровыми и нравственно закалёнными. Никогда не сравнивали, что у других, а что у нас.

Старшая сестра Валя помнила сцену проводов папы в районный центр Рудню на сборный пункт перед отправкой его на фронт. Один раз он успел прийти в Любавичи (17 км). Был взволнован и расстроен.

– Уля, береги детей. Грядёт трудное время. Будем помнить друг о друге, в нашей памяти будет наша сила. Люблю тебя и детей!

Память Вали сохранила страшную ситуацию, когда, заняв в конце июля 1941 года Любавичи, фашисты на базаре у белой церкви (сегодня храм федерального значения) собрали всех жителей села, чтобы выбрать интеллигенцию посёлка и расстрелять. Маму с детьми (я на руках у мамы) ставят то направо, то налево. Спас положение мамы и некоторых других муж старшей маминой сестры Маланьи Курильчик Никифор, он был оставлен в селе для подпольной работы. Отобранные немцами для расстрела – в большинстве своём это были евреи – сами себе выкопали яму по направлению к той самой Дубовице, куда мы после войны ходили за грибами, ягодами, ездили на тачке за дровами – ольховыми прутиками. Там расстрелянные обрели вечный покой.

В 1933 году, когда мама носила под сердцем Валю, вдруг арестовали папу и сослали на север на строительство Беломорско-Балтийского канала. Папе инкриминировали умышленную порчу лошади, которую он брал в колхозе, чтобы сделать какое-то дело. Лошадь действительно захромала. Этого было достаточно, чтобы папу как злоумышленника отправить на верную смерть. В это время в Эстонии, женатый на эстонке, жил старший брат папы Степан, красавец и какой-то большой военный чин. Ему удалось добиться отмены решения суда и вернуть брата домой. Мама глубоко переживала незаслуженную кару, свалившуюся на семью. А родившаяся вскоре Валя постоянно плакала, даже став 14-15-летней девочкой.

У Солженицына в книге «В круге первом», кажется, я прочла, как рыли этот канал. Жуткая картина. На канале специально морили голодом и морозили всех строителей-осуждённых. Дно канала утрамбовано человеческими костями. Там был и мой папа. Степан его спас. Но сам погиб на войне. И сегодня в Таллине живут Степановы дети, мои двоюродные сёстры Галя, Вера и Юлия. Последняя, моя сверстница, умерла два года назад. Их мама, жена Степана, умерла сразу после войны. Круглых сирот вырастила эстонская бабушка. Как жили, один Бог знает! Но все девочки, как и мы, окончили вузы.

О бабушке Феодосье, папиной маме, наша мама отзывалась плохо. Когда окончилась война, мама осталась одна с пятью детьми. До войны директор любавичской школы Чернухин женился на папиной сестре. К началу войны у них было трое детей. Чернухин уцелел, вернулся домой. Но Зину его во время войны убило в лесу деревом. Трое малышей, как птенцы, раскрыли клювики отцу навстречу. Чернухин поседел… Встретился с нашей мамой, женой брата его жены Зины, чтобы обсудить возможность объединения фактически кровных восьми детей в новой семье Чернухина и мамы, чтобы вырастить ораву родных детей. Мама была рада такой возможности. Однако Феодосия, выслушав зятя, сказала:

– Заморыши Ульяны неровня твоим детям. А тебе, Фёдор Григорьевич, человеку большого полёта, место не здесь, а в Москве!

И – о Боже! – мужчина, воин, герой, орёл послушался бредящей старухи и укатил со своими детьми в Москву! И в Москву к зятю, успевшему там жениться на женщине с двумя мальчиками возраста его девочек, Феодосья повела пешком из Любавичей свою корову. Вела две недели, пасла, поила, доила, собирала сметану, била масло каким-то образом. Мыслила, что за настоящий подвиг с коровой её примут в Москве и обласкают! Но всё получилось наоборот. Корову с маслом москвичка взяла, а старуху деревенскую на порог не пустила! Вскоре москвичка и детей Чернухина выставила за дверь. Между детьми москвички и Чернухина началась война не на жизнь, а на смерть!

Боже мой! Своим категорическим «неровня» Феодосья обрекла маму и нас на психологическую муку, ввергла нас в перманентную нищету, поставила психику мамы на лезвие бритвы, на котором она балансировала долгие годы. Но и судьбы якобы «любимых» внуков от дочери, добровольно отданных Феодосией в жестокие руки московской невестки, бабушка Феодосия исковеркала так, что двое, с трудом дотерпев до окончания 7-го класса, убежали из московского дома. Третья, старшая и более терпеливая, 9-10-е классы заканчивала, живя под лестницей в подъезде. Представить трудно, чтобы отец любимых детей подпал под женский прессинг с такой силой, что предал своих детей! В настоящее время (2023 год) девочки умерли, а сын Валерий выкарабкался. Совершенно случайно после выхода моей книги «Цена войны» в 2020 году в издательство «У Никитских ворот» пришло письмо из Новосибирска от сына Валерия. В его руки как-то попала моя книга, в которой он нашёл историю жизни их семьи и меня, свою двоюродную прабабушку по маминой линии. Валерия уже не было в живых, телефонные разговоры были с его сыном. Но контакты как-то не установились, несмотря на моё желание наладить связь.

Из разговоров с сёстрами по мере созревания моего сознания, психики у меня складывался по крупицам образ папы. На старшую сестру Таню была возложена ответственность за всех остальных детей, за проказы которых она отвечала перед папой. Папа был строг. Очень нравилось Тане, когда всей семьёй они ездили в пролётке в гости. Особенно эмоционально рассказывала она об одной зимней поездке. Много позже, когда мы в хоре выучили на английском языке Jingle Bells, на основе английского текста под впечатлением рассказа Тани я написала свой стишок:

Снег скрипит, снег скрипит,
И мороз трещит.
В Новогодье кровь играет,
Радость каждому сулит!

И Миша, брат, на мой вопрос о папе вспомнил, как радовался он, когда строили новый дом. Как интересно было ему наблюдать возведение венцов. Рождение крыши его поражало. Радовало, как папа управлял стройкой. Строители к нему прислушивались. Папа всё знал! Не забывались Мише и горькие моменты. Однажды они пилили с папой дрова. Миша – дошкольник, а пила огромная, в две ручки, бревно толстое, сил не хватает, чтобы равномерно тянуть пилу туда-сюда. Папа злился, а Миша плакал.

Валя помнит, как хорошо было при папе! У них было всё! Особенно много было конфет! Ах, конфеты! «Есть конфеты – прекрасное детство!» – считают дети. И я так считала, когда у меня были уже мои дети. Помню моё отношение к конфетам в мои детские послевоенные годы. В дни зарплаты, раз в месяц, мама обязательно покупала 200 г конфет-подушечек и делила между нами. Мне, самой младшей, всегда доставалось на конфету больше.

– Ты самая маленькая, она тебе, – каждый раз говорила мама.

– Мамочка, ты меня любишь больше всех остальных? – спрашивала я маму, прыгая вокруг неё на одной ноге.

– Смотри, на твоей руке пять пальцев. Если один из них заболит, тебе будет одинаково больно. Верно? – И больше с этим вопросом я к ней не обращалась. Мне было всё понятно.

Как-то по случаю мама сама рассказала мне историю. Однажды после замечания мамы в адрес сына соседки, который учился в мамином классе, соседка в ответ плохо отозвалась о маме.

– Уля, что ты хмурая, у тебя что-то произошло? – с порога заметил вернувшийся с работы папа.

Мама рассказала о своём неприятном разговоре с соседкой.

– Успокойся, я с ней завтра поговорю.

Спустя какое-то время, когда ситуация забылась и добрые отношения восстановились, соседка передала маме суть разговора моего папы с нею:

– Антонина, – сказал папа, – Ульяна Ивановна мне всё рассказала. Если подобная ситуация повторится, наш разговор с тобой будет серьёзнее.

При этом соседка расплакалась, сказав, что её мужу всё равно, что у его жены на душе. И что моя мама счастливейшая из женщин. Я несказанно рада! У меня был хороший во всех отношениях папа-отец, папа-муж, папа-мужчина, папа-человек! Прожил Папа на этой земле только 36 лет!

Боже мой! Известие, да какое!!! Новогодние праздники 2008 года. Я в Таллине, гощу у дочери, встречаюсь с двоюродными сёстрами, детьми брата моего папы. Одна из сестёр прямо с порога говорит:

– Алексей (её сын) перед Новым годом заходил в интернет, и знаешь, какую информацию он добыл?

– Какую? – спрашиваю я.

– Что ваш папа умер в немецком концлагере 10 декабря 1941 года.

– Ну да?

Несёт мне ксерокопированный лист с текстом на немецком языке. Я 40 с лишним лет назад учила немецкий, что-то помню. Читаю – и не вижу и не соображаю: кто-то по-немецки пишет о моём папе, где родился, сколько лет, кто жена, рядовой такой-то части, захвачен в плен 30.07.1941, место захвата – Рославль. Личный опознавательный номер 53741. В голове завертелось колесо, в глазах засверкало и заискрилось! С каждый новым переведённым словом меня начало сдавливать, не вздохнуть! Что-то надломилось внутри. Я заболела, температура 37,5, голова трещит, глаза вылезают из орбит, всё тело крутит, ломит, жуёт боль. Свалилась в постель и прострадала до утра, не сомкнув глаз.

И с 30 июля пленённый папа начал свой путь советского военнопленного от Шталага 308 УШЕ, бывшего тогда ещё на германской территории, а сегодня это Польша, до Жагани, куда был переведен 3 декабря 1941 года. Здесь, в концлагере Шталаг VIII С через семь дней был отравлен или сожжён. По возвращении из Таллина подробную информацию о папе мы с Ирой, дочерью, раскопали в интернете. Оказалось, что эта информация только недавно была рассекречена. Я немало удивлялась, как фашисты, не нарушив своей немецкой национальной черты – пунктуальности, скрупулезно вели летопись своих преступлений против человечества! И не боялись возмездия?!

В один из дней я машинально приложила свой указательный палец к отпечатку указательного пальца папы, который был проставлен на папином листе учёта концлагеря. Мой палец оказался в два раза толще папиного, а мой вес всего 56 кг. Как только я соприкоснулась с папой пальцами, в моё сердце ворвалось и стало есть чувство ПАПЫ! Смятение пронзило меня!

По горячим следам этого состояния я, не понимая ещё, что к чему, принимаю решение – ехать на могилу к папе, чувство которого (есть папа!) как смерч ворвалось в мою душу, 68 лет пребывавшую в девственном беспапье. Обзвонила всех сестёр и брата, мы едем на место смерти папы! Мне стало легче. Дней десять я была в тяжёлом душевном расстройстве, раздрае. Во-первых, потрясение, что нашла, обрела папу, что папа есть; во-вторых, что он замучен в концлагере и его уже нет. Не успев обрести, я тут же потеряла папу. И вспомнился мне с великой виной мой уход на школьный вечер даже после напоминания мамы о гибели в тот день папы. Сердце мамы рвалось, вероятно, от моего поступка, как рвётся сегодня моё от этих воспоминаний!

Долго искала я возможность осуществить поездку на могилу к папе. МО России, Красный Крест Польши, сегодня концлагерь находится на территории Польши, куда я обращалась с проблемой, весь 2008 год присылали ответ, что бесплатную визу дать мне не способны. Позже выяснилось, что она стоила 45 евро. Из-за 2 000 р. мы не могли встретиться с папой целый год! Выбросив из головы бесплатную визу, мы с Тасей, сестрой, выкупили индивидуальный тур в Польшу и поехали на встречу с папой! Сделали рамку 30?40 см с единственной уцелевшей после войны фотографией папы, на которой написали, можно сказать, письмо папе:

КУКРИНОВ Владимир Степанович

(1905–1941)

Дорогой наш папочка!

Твоя жена Ульяна и все пятеро детей выжили во время войны, выросли, выучились. Сегодня у тебя 10 внуков, 14 правнуков, 3 праправнука. К тебе на могилу приехали Тася и Инна. Танечка умерла. Миша и Валя приехать уже не могут. Папочка, мы счастливы, что нашли тебя! Спи спокойно! Земля тебе пухом и рай светлый!