Недолюбленные дети. Записки психолога

К Никите пришли родители. Оба – лишенные родительских прав, неработающие алкоголики, живут в паре кварталов от нашего интерната, в котором второй год воспитывается их сын. Папа с мамой уходят в продолжительные запои, избивают друг друга, воруют, попадают в милицию, выходят и снова начинают все заново. Отработанный сценарий, не предполагающий изменений. Таких семей сотни, как и сирот при живых родственниках. Каким-то чудом отец вспоминает о ребенке. Обычно папа приходит раз в год, в день рождения ребенка или на Новый год.

Папа приносит в подарок большой пакет кукурузных палочек… и больше ничего. Просто! Самый дешевый и самый большой в зрительном восприятии подарок. И знаете, что происходит? Этот маленький человек в один момент становится самым-самым счастливым ребенком в мире! Самым счастливым и самым богатым. Ему ничего больше не нужно! И никто не нужен. И жизнь сейчас кажется ему замечательной! Каждому встречному в коридоре он будет тыкать в лицо этот пакет и хвастаться: «Папа приехал!». А педагоги смотрят на это счастливое прыгающее божье создание и радуются за него. Радуются сквозь слезы…

Сказать, что сотрудники школы живут своей работой, – ничего не сказать. Я отмечаю глубину травм наших воспитанников, глубину их переживаний. Отмечаю, что работники интерната становятся спасением для детей, а сами порой – психологической жертвой их трагедий, психологическим объектом для переноса. Заменяя родительские фигуры, они психологически, морально травмируются детской действительностью и часто не могут отследить свои собственные чувства. Они теряются в сливающихся переживаниях.

Изо дня в день они пребывают в чужом страдании во всех его проявлениях. Как и дети, они – узники системы. Школа живет и держится на энергии директора интерната и его работников. Они способны выдерживать напряжение, с которым не справляются многие. Как? Не знаю, думаю, только за счет искренней любви к детям.

Когда 145 детей говорят директору школы «мамочка», когда бегут в ее кабинет в любое время суток семь дней в неделю и знают, что она их выслушает и поймет, когда самые трудные решения принимают только вместе с ней, когда у нее просят благословения на свадьбу и крестины своих детей, когда, возвращаясь из армии, спешат увидеться с ней, слезы наворачиваются от восхищения и уважения. Ради одного ребенка она может горы свернуть, только бы ее воспитанник был счастлив и имел то, в чем нуждается. Признаюсь честно, не только для детей она друг, учитель и мама, но и всему коллективу взрослых и их семьям она дарит поддержку и чувство безопасности.

Порушенные отношения внутри родительской семьи не заложили в ребенке основу безопасного восприятия мира, не дали ощущения комфорта и принятия. Мама и папа не научили отношениям между мужчиной и женщиной, между детьми и родителями, между маленькими и большими. В интернате неосознанно зарождаются новые родительские симбиотические связи (воспитатель – ученик), но выстраиваются они часто на протесте, чувстве соперничества, ощущении повсеместного предательства, отсутствии благодарности и способности ценить тех, кто рядом с тобой и для тебя. Рождается нездоровая привязанность, основанная на страхе снова остаться одному, быть ненужным, выброшенным, но настоящего чувства благодарности в этом нет! Это патологическая привязанность, которой маленький человек пытается заполнить свою внутреннюю пустоту, чувство одиночества и тревоги. Это своего рода проявление жажды любви и некая благодарность за внимание.

Интернат – это ежеминутная совместная жизнь ребенка и педагога.

Воспитатель – это мама. Мама любящая и понимающая, мама отталкивающая и не принимающая, обучающая и судящая. Мама, живущая в мечтах или светлых воспоминаниях, но полностью недосягаемая сегодня, сейчас. Она есть и ее нет одновременно. Она и моя, и чужая.

Воспитатель – это отец. Фигура в юбке, пытающаяся научить рубить деревья, клеить обои, грузить мусор, размечать землю для молодого сада. Научить быть женщиной и мужчиной. Учить отношениям между мужчиной и женщиной, правда, от одного лица за двоих.

Воспитатель – это семья. Это праздники, конфликты, разбирательства, первая встреча со спиртным, первые сигареты, первая любовь, первые провалы и первые победы. Сначала все впервые, потом – буднично, на протяжении многих лет. А для некоторых это единственная семья и в течение многих лет после выпуска.

Жизнь сирот в стенах интерната – это и жизнь педагогов, редко когда осознаваемая ими в полной мере. Жизнь выгорающих, выгоревших, но, несмотря ни на что, заботливых и любящих людей.

Дорогие мои, любимые коллеги! Ваш труд неоценим, но… пачка кукурузных палочек из рук пьяного папы всегда будет затмевать вас в сердце ребенка…

Создание видимости семьи не помогает воспитаннику найти себя, познакомиться с собой. Правила и запреты, требования соблюдать дисциплину напрягают, но есть надежда: «Скоро я отсюда выйду». Это мифическое счастье «выхода на свободу» откорректирует жизнь многих. Как говорит печальная статистика, многие выпускники школ-интернатов бессознательно ищут способ вернуться к привычному для себя режиму жизни – и попадают в тюрьму.

Но главное – это боль. Боль негативного прошлого опыта, которую не хочется вспоминать, осознавать, признавать, прощать. Либо другая сторона – бравада и полное безразличие.

Вот такая она, детдомовская реальность…

Для себя я сделала одно страшное, по сути, заключение: детский дом – это все равно что психиатрическая больница или тюрьма: ты живешь по графику, ты в списке, ты сам себе не принадлежишь, ты полностью зависим; есть люди, которые решают все за тебя, и по большому счету тебе не нужно ни о чем думать и ни за что отвечать. А есть ли здесь ты сам?

В таких раздумьях, в поиске самой себя, мне приходилось отыскивать и душу ребенка, оказавшегося выброшенным в мир своими родными и близкими. В этой одной боли на двоих мы открывались друг другу, плакали, смеялись, секретничали и искали. Искали смыслы, простраивали цели, заставляли себя работать, учились брать на себя ответственность, быть самостоятельными. И мечтать мы тоже учились вместе: я давала на это «разрешение» ребенку, а он своим доверием дарил эту же возможность мне, взрослой. Мы встречались со своими страхами, наполняющими душу тьмой и недоверием. По сути, мы – два раненых ребенка, просто каждый по-своему, и здесь и сейчас мы встретились.

На первых групповых встречах обратной связи почти не было. Дети молчали, и я понимала почему. Не могла требовать и даже ждать. Хотя очень этого хотелось. Когда встречалась с их отсутствующими, равнодушными, апатичными взглядами, порой чувствовала бесполезность своей работы. Было ощущение бессмысленной схватки с океанской волной, размеры которой невозможно представить и осознать. И хотя я понимала, что «всем не поможешь» и не каждый помощи просит, их пустые взгляды удручали…

Меня охватило уныние. Тогда помогла мудрая мама.

– Доця! Я понимаю, что трудно, что все кажется бесполезным и пустым. Но если хоть один-единственный ребенок хоть когда-нибудь вспомнит хоть одно твое слово или просмотренный фильм и свои переживания, если это воспоминание поможет ему – значит, все уже не зря. Продолжай с любовью делать то, что чувствуешь необходимым именно в этот момент. Будь рядом с теми, кому это нужно сейчас. Ничего не жди!

Я не представляла, что значит моя работа, но знала – я не зря здесь и это нужно в первую очередь мне. И это не просто интернат. Именно о нем я рассказывала сыну, именно сюда мы с мужем привозили конфеты и печенье, сюда мой взрослеющий ребенок передавал свои игрушки. В медицинском блоке живет лошадка, подаренная моей бабушкой своему единственному правнуку, а из соседнего кабинета в свой я перенесла большого розового слона с крестин сына. Так строился маленький любящий и комфортный дом внутри большого сиротского дома.

В поиске любви для себя я пришла в этот дом, маленькие жители которого страстно желали этого же чувства. Ищущие встретились. Вместе мы учились входить в состояние любви, рождаемое в общем проживании болезненной пустоты, находили внутри себя тот источник жизни, который уже никому не позволим заглушить!

1. Друг

Иду по коридору. Стоит мальчик, который «живет сам по себе» – ходит где хочет, делает что хочет, говорит все что думает. Иногда нелепость и простота его вопросов ставят взрослых в тупик: кажется, он вообще не думает – делает то, что чувствует.

Может просто встать и уйти с урока. И тогда вся школа оживает в поисках пропавшего: «Где Ан-то-нов?!».

Самое удивительное – это таинственные появления Антонова в моменты проверок, приездов гостей, особенно важных. Он выныривает из ниоткуда и в никуда пропадает. В самых неожиданных местах и в самое неподходящее время появляется перед тобой: «А что вы тут делаете? А вы чай пьете? И я хочу! Меня угостите? А что у вас еще есть? Вы можете мне что-нибудь подарить? А я к директору, наверное, схожу…».

Никто не может усадить его на уроке, заинтересовать чем-то. У взрослых не хватает на него сил, терпения, времени. С такими детьми сложно, в оправдание всегда находятся диагноз и, конечно, крылатая фраза «Гены, что вы хотите?!». Он особенный, а для таких детей нет ни программы занятий, ни отдельных педагогов, ни возможностей в общеобразовательной школе. Это мучение для всех.

Мы с Антоновым стояли разговаривали, подошла учительница, стала рассказывать мне, какой он «хороший»: на уроках не работает, болтает, всем мешает, самовольно уходит.

Он стал плакать, закрывая глаза. Создалось впечатление, что хочет спрятаться. Присел на корточки, попытался закрыться, обхватив голову руками.

– Ты помнишь, что вчера был мой день рождения? – спросила я.

– Да.

– Нарисуй, пожалуйста, мне в подарок рисунок. А после урока приходи ко мне в кабинет, покажешь. Хорошо?

– У меня нет листика и ручки.

– Учитель даст тебе все, только ты сиди тихонько и не мешай детям.

После урока он пришел с моим портретом. Мы сидели за столом, я попросила его нарисовать самого себя, но рука малыша рисовала маму.

– Ты можешь помочь ей забрать меня отсюда? Я хочу к маме…

Он рисовал и рассказывал о маме. Не знаю, выдуманы эти красивые истории или они настоящие, но слезки блестели на его глазах. Рисунок-подарок для мамы нарисован, письмо под диктовку написано. В тот момент меня пронзила мысль: «Ведь я ничего не знаю о нем! Вдруг мама умерла?». Сама себе сказала, что узнаю историю ребенка и будем решать вопросы по ходу.

Я сфотографировала малыша для мамы, он улыбался. Это была странная улыбка, когда выходит наружу внутренняя потребность в любви и одновременно возникает привычная маска («Улыбайтесь, чтобы понравиться!»), похожая на оскал загнанного в угол дикого зверька.

Он очень переживал, как бы письмо не пропало, пока будут печататься фотографии. Мы положили его около иконы.

– Смотри: иконка, свеча, твое письмо, рисунок. Боженька и Ангелы все будут беречь, не волнуйся!

Он внимательно все рассмотрел, отошел на пару шагов, снова посмотрел и немного успокоился. Все наши действия решили пока сохранить в секрете.

Мы шли в класс, держась за руки, и я боялась его упустить – шустрый. Интересная деталь: сколько я ни ходила по этому длинному коридору, кабинет социального педагога всегда был закрыт, а сейчас, как только мы поравнялись с ним, дверь сама открылась. Оказалось, замок плохо работает, и, чтобы дверь не открывалась, хозяйка запиралась изнутри. Передав героя в руки воспитателя, я вернулась в открывшийся для меня кабинет с историями всех детей и узнала: его мама уже третий год находится в заключении, она ничего не знает о сыне и ищет его. Несколько дней назад пришло письмо из тюрьмы с просьбой посодействовать в поиске мальчика. А его письмо готово! Все случилось в течение часа! Как и в какую сторону все повернется, мы не можем знать, но путь начинается с нашего первого шага сегодня.

Завтра будет один из главных дней в жизни моего маленького друга – он сам лично поедет отправлять письмо своей «самой красивой и прекрасной маме на свете».

Приклеит марку и бросит в почтовый ящик первое в своей жизни письмо. Он никогда не видел почтового ящика. Он не знает, что конверт облизывают языком, чтобы края конверта склеились, спрятав послание. Никто и никогда не поднимал его на высоту почтового ящика. Это будет его первый взрослый самостоятельный поступок.

P.S. Уже несколько месяцев живет переписка сына и «самой прекрасной мамы». Каждое письмо мой друг обцеловывает и просит перечитать по нескольку раз (сам он читать так и не научился). Он прижимает конверт к груди, закрывает глазки и улыбается, как будто мысленно воссоединяется с мамой. Они встречаются в этот момент. Он прячет дорогие письма в моем кабинете, чтобы дети не забрали, не порвали, не выбросили, чтобы не потерять. Берет одно письмо, меняет на другое, снова прячет. И жутко гордится. И ждет, и предчувствует.

– Сегодня мама пришлет мне письмо?

– Не знаю.

А вскоре секретарь сообщает, что для Антонова есть письмо.

У взрослых по-прежнему не хватает на мальчика сил, терпения, времени. Иногда он грозит: «Вот придет моя мама и всем вам даст за меня!». Мама пока не все знает о сыне. Есть надежда, что ее любовь поможет нам вместе пережить и перерасти некоторые трудности.

Больше всего моего друга беспокоят три вещи.