Ночь с четверга на пятницу

Сейчас Тураев жил с переводчицей, ездил к ней в Москву. Их шестилетняя дочка уже пошла в школу. Вроде бы, оба хотели расписаться, но дочка была против – ревновала мать в отцу. Похоже, семейные несчастья пошли по второму кругу, и Артур оказался не нужен собственным детям. При этом он ничего плохого сыну и дочери не делал, в помощи не отказывал. Всячески старался подружиться хотя бы с Симочкой, потому что Амир жил со своей матерью за рубежом – то ли во Франции, то ли в Германии, то на каких-то экзотических островах. С ним Артур уже много лет не контачил и избегал говорить на эту тему – очень переживал…

– Выспишься, выспишься, птенчик мой! – Ольге, похоже, было очень приятно называть Тураева нежными словами.

Она была тут как бы общей матерью, заступницей, старшей женщиной. И потому её сюсюканья воспринимались всеми, включая Артура, как должное. Своей работой на заправке он дорожил, несмотря на то, что окончил МГУ, работал на Петровке. Одно время даже «звездился», был натуральным мажором, лично знал многих в российском бомонде.

Он не раз говорил Альгису, что совсем не жалеет о тех возможностях, и быть «в шоколаде» на самом деле не комфортно, а гадко и липко. Альгис кивал, но до конца не верил. Скорее всего, Артур хотел убедить себя и других в том, что жить обычной жизнью лучше. Что «Господу видней», и, если так вышло, значит, нужно смириться и найти оправдание своей «непрухе».

Альгис с «пистолетом» наизготовку встретил очередную «тачку». Артур отправился переодеваться, и Ольга Васильевна, провожая его взглядом, сияла до ушей, смаргивала слёзы.

Стало светать, но небо было унылым, как мокрая зола, слишком уж низким и совершенно не новогодним. Ольга, почувствовав першение в горле, решила, что простудилась в своём костюмчике и туфлях – слишком долго торчала на ветру. Надо было всё-таки шубу накинуть, но что уж теперь – дело сделано…

Она стояла у зеркала, рассматривала себя придирчиво и безжалостно, почти что с наслаждением выискивая минусы и пренебрегая плюсами – в своём облике и в подобранной стилистами одежде. Ткань костюма, матовая, в тонкую полоску, словно струями обтекало пышную фигуру, но почему-то, вопреки обещаниям, не делало её стройнее. Может, мешали второстепенные аксессуары – узенькие манжеты и воротничок, микроскопические пуговки, маленькие цветочки на орнаменте. Ольга обожала всевозможные рюшки и кулочники, без которых нет женщины, а есть непонятно кто. Что-то вроде транссексуала, который не может определиться со своим полом.

Она и ходить старалась мелкими шажками, двигалась всегда плавно, улыбалась жеманно, смеялась нарочито звонко. В своём кабинете развела изысканные цветы, сама делала для них кашпо. Здесь же госпожа Царенко держала целый сервант чайной посуды, кофейный сервиз, а в отдельном шкафчике – набор скатертей и салфеток на любой вкус. И сейчас, чувствуя усиливающийся озноб, поспешно достала синий с жёлтым носом чайник стиля «кантри», бросила туда пакетик с малиновой заваркой и поставила греть воду. Наконец-то выбрала время, чтобы отдышаться после утреннего аврала и обдумать своё очень незавидное положение…

Итак, из восьмерых заправщиков у неё осталось двое. Но и не железные – с ними может случиться всё, что угодно. Родственники, конечно, выручат, дадут несколько дней передышки, а там придётся новых набирать. Никита Шунькин точно надолго загремел – не любят у нас отпускать, по полной программе влепят юному Ромео. И остальные трое неизвестно когда на ноги встанут. Чёрт их дёрнул так попраздновать!

Самый старый заправщик, с которым начинали работать здесь, Александр Ильич Савинцев, как раз накануне праздников взял потребительский кредит на покупку плазменного телевизора. Но не утерпел и на эти средства как следует покушал. Кончилось всё в «Склифе», где Савинцеву сделали сложнейшую операцию в связи с заворотом кишок. Вроде, с которого света вытащили, но работать после всего на заправке он вряд ли будет – под шестьдесят уже мужику.

Ещё один, Володька Городнов, с перепою ввязался в драку, получил «по чердаку». Теперь тоже в больнице отдыхает, где-то в области. Говорят, из комы ещё не вышел, а, значит, тут его не жди. Даже если выживет, назад не вернётся. А ведь уже на «тачку» замахивался; говорил, что дёшево «Тойоту-Короллу» предлагают. Теперь все деньги на лечение уйдут, и хоть бы смысл какой-нибудь во всём этом был! Потерял хорошее место, снова будет нищетой задворной, а то и вовсе дураком останется.

А другой мужик, что с ним был, даже вспомнить не может, из-за чего подрались. Налетели с бодуна на каких-то спортсменов-кавказцев, решили русскую удаль показать.

Ну, и, до кучи, ещё один рабочий, Ваня Пинегин, тоже недавно совсем угодил в историю. Ольгина соседка семь лет назад его на заправку устроила, чтобы сын семье помогал и дурью не маялся. Вроде, и пил не сильно, не объедался сверх меры, ни с кем у ресторанов не дрался, а вдруг прямо по время тренировки по карате грохнулся без сознания. Оказалось – инсульт, в его-то возрасте! Теперь лежит пластом и «мама» сказать не может.

А мама эта, свинья неблагодарная, во всём Ольгу винит. Забыла, как сыночка просила к делу пристроить, чтобы времени не имел на всякие глупости! Оказывается, Ольга его заездила, сверх сил работать заставляла! Когда работаешь сверх сил, не до карате после смены – лишь бы поесть да выспаться. Сама парня больного родила, а виноватых на стороне ищет – не с себя же спрашивать теперь! Ещё додумается в суд подать, зараза, с неё станется…

– Чайник у вас давно отключился, – сказал кто-то над ухом, и Ольга вздрогнула. – Заваривайте скорее, а то остынет.

Тураев стоял у чайного столика в форменной одежде с логотипом поставщика топлива и смотрел на Ольгу. Его кофейного цвета глаза сейчас казались горькими, чёрными. Под этим скорбным взором Ольга опять смутилась. Пробежала пальцами по неглубокому вырезу блузки, тронула висящий рядом с крестом амулет; привезла его из отпуска в прошлом году. Овальные серьги из белого золота с опалами покачивались в её ушах и меняли цвет – с нежно-голубого на молочно-кремовый. И блузочка в тон Ольгиных глаз. Интересно, Артур замечает это?..

– Не хочешь со мной «Ахмад» выпить? – Ольга протянула руку к шкафчику. – При усталости хорошо бодрит. Это – коллекция короля Эдуарда. Мне прямо из Англии дочка привезла. Мы по-быстрому, у меня дел полно!..

– Спасибо, но я пойду, Альгису помогу. Может, после, в обед или ближе к вечеру. Извините. – И Тураев быстро вышел на провонявший бензином двор.

Он, ясен пень, не обратил никакого внимания на серьги, кольца и браслеты хозяйки. На её элегантную причёску и шикарную сумку, на стильные очки в металлической оправе и запах духов «Нью-Вест». Конечно, для Артура она старуха, которая хочет казаться моложе, – всё! Прочь, иллюзии! Он – не альфонс, и за это его можно уважать ещё больше. Другие-то молодые мужики, даже студенты, пробовали закинуть удочку насчёт интима – Ольга сама не захотела. Это же стыд какой, и противно с таким жить, всё про него понимая. Так мне, Артурчик, так старой дуре! Решила, что раз начальница его, то имеешь какие-то особые права. Ничего ты не имеешь, и забудь эту дурь!

Займись вон цветами – давно уже не поливала, и комнатный гранат вот-вот засохнет. А ведь как долго у подруги его выпрашивала, на обмен предлагала олеандр и каллы! А подруга сказала, что цветы эти ядовитые, и при наличии двух кошек иметь такие в доме нельзя. А у Ольги они стояли долго, и никаких проблем не было.

Надо бы позвонить дочке, узнать, как там внук. После возвращения из Англии, от отца, он кашляет и чихает. А врачи, как всегда, ничего особенного у ребёнка не находят. Вечно Сашка, дочка, учудит! Познакомилась с англичанином по Интернету, вышла замуж, хотела навсегда там остаться. А потом вернулась – не смогла. Говорит, у них нормальная температура в доме считается двенадцать градусов. Они на счетах за топливо экономят – там всё это стоит очень дорого. Чуть не замёрзла, говорит, и всё время голодная ходила, потому что продукты тоже кусаются. И плевать на красивый дом, на сад с живыми изгородями, если там так неуютно!

Ольга глотнула чаю и поморщилась от боли в горле. Взяла стеклянный кувшин, где отстаивалась вода для цветов. Покосилась через окно на Тураева, который болтал с девицей, заправлявшей «букашку» – тёмно-синий «Фиат-500». На руке девицы сверкало дешёвое колечко «Прозрачные искры», но молодость и свежесть, видимо, брали своё. Девушка была привлекательна и без дорогого обрамления, а потому вызвала у Ольги приступ злобной зависти.

Захотелось вышвырнуть с заправки эту сучку в «букашке» и кобелей, не понимающих, что старое вино дорого стоит не напрасно. Но потом вспомнила, что без последних двух заправщиков придётся совсем туго, а потому ради бизнеса надо терпеть. Да и кто сказал, что здесь серьёзно? Просто шлюшка проверяет, как действуют её чары на мужиков. Все они одинаково выкидывают ножку из «тачки», облизывают губы кончиком языка и будто бы случайно перебирают пряди волос. Странно, почему это так действует на мужиков, а ведь действует! Сейчас прямо тут договорятся о встрече после смены, а баба Оля будет печь внуку яблоки и торт «Черепаха»…

Отгуляла ты своё и возьми себя в руки! Артур предпочтёт уйти отсюда, но никогда твоим не станет. И если хочешь видеть его пусть через двое суток на третьи, или же, как сейчас, целыми днями, наступи на горло своей песне. «Отцвели уж давно хризантемы в саду…»

Всё-таки на вихревые ванны нужно походить ещё месяц; вроде бы удалось немного похудеть. Нет, не для Артура – ему-то всё равно. Для себя, для здоровья. Тут ещё столько нервов придётся потратить, что нужно быть в форме, держать порох сухим. Но, Господи, как надоело жить! Немыслимая суета в предновогодние дни и уже после боя курантов, когда все только пьют и опохмеляются, опохмеляются и пьют! А ты должна держать марку, бестрепетно выслушивания всякие гадости, делать вид, что тебе всё фиолетово.

Хоть бы «спасибо» сказали, придурки, за то, что можно заправиться, машину помыть, прикупить разную автомелочишку, чашку кофе выпить – и всё недорого! Так нет, даром им подавай всё это, а бери, откуда хочешь. Иначе ты – мироед, кровосос и главный враг трудового народа.

Начинали бизнес вместе с мужем Михаилом, и тогда Ольге казалось, что он всегда будет рядом. Она не собиралась бодрствовать ночами, а спать днём – в самолёте или в машине, по дороге на очередные переговоры. Ольга представляла себе старость уютной и тихой, с очками, шезлонгом и тросточкой. А ещё – с колясочкой и велосипедом любимого внука, с ползущим из квашни тестом, с испачканными в муке руками и с пышущей жаром духовкой. И пропади пропадом все эти «тачки» и цацки, статус успешной предпринимательницы и возможность махнуть в выходные хоть в Париж, хоть на Канары!

Вернуть бы Мишку, а с ним – ощущение покоя, безопасности, счастья. Да, вопреки предсказаниям злорадствующих кумушек Ольга не погибла, не разорилась. Наоборот, расширила бизнес, подняла дочку и обеспечила будущее внуку. Но нет чего-то самого главного в её насыщенной событиями жизни. И не хочется ехать домой, потому что у дочери и внука свои друзья, а она там вроде мебели, без которой, к сожалению, нельзя обойтись.

И одна теперь у неё тайная радость, сладко-горькая тоска – стоять вот так у окошка и смотреть на невысокого худощавого брюнета-заправщика. Артур терпеливо втолковывал что-то почтенной матроне в пальто из шкурок козлят, стоящей рядом с малиновым «Ситроеном». Дама, прижимая к себе малюсенького чихуа-хуа, улыбалась Артуру, как та девчонка из «букашки». Этой здорово за сорок, а той – не больше двадцати пяти. И точно так же Ольге, усталой и осатаневшей, захотелось прогнать и эту соперницу.

Пусть не будет этой постылой заправки, не будет недолюбленных баб на иномарках, а останется только Артур. Вместе с ней, Ольгой, где-нибудь высоко над землёй, в безвоздушном пространстве…

Мобильник подал свой мощный глас – он звонил как десяток колоколов, чтобы Ольга могла услышать вызов в шуме заправки. Она увидела на дисплее номер дочери и почти сразу же услышала её надрывные рыдания, от которых едва не остановилось сердце.

– Сашка, что у тебя? Да говори толком!

Ольга слышала свой голос будто из дальнего угла и понимала, что случилась беда. Это наказание ей – за дурацкие мысли, за преступные желания. Что-то случилось с дочерью или маленьким внуком…

– Саш, да не реви ты, говори толком! Я же не врубаюсь совершенно! С Васькой что-нибудь? Где ты сейчас? К тебе приехать? Да возьми ты себя в руки хоть на пять минут! Ты на шоссе? Я слышу шум, голоса какие-то… Авария, что ли?

– Мам, я – убийца! Я… совершенно случайно… Собаку задавила! Такую большую, белую и очень красивую. Она умирает у меня на глазах, а я ничего не могу сделать… Понимаю, что вина останется со мной! Она была живая, здоровая… И вдруг нет её! А ведь у нас почти такая же собака! И мне больно, мне горько… Так, что не могу перестать плакать. Это ведь тоже тварь Божья, существо живое. А я…

Ольга Васильевна слушала молча, покусывая нижнюю перламутровую губу, морщила гладкий лоб и нервно покачивала туфлей на кончиках пальцев правой ноги. Ей одновременно хотелось выкурить сигарету и опрокинуть рюмку коньяка. Но ни того, ни другого она на работе делать не могла, так как не разрешала другим.

Дочка Сашка рыдала, внук Васька орал где-то рядом, и вокруг них вроде бы тоже были люди. До Ольги донеслись возбуждённые голоса; кажется, кто-то выматерился. Потом раздались глухие удары по металлу и звон разбитого стекла. Через секунду взвыла милицейская сирена.

– Доча, очнись ты, ну! Ты только собаку переехала? Человеческих жертв нет? Из-за чего базар-то? Ну жалко, да… Так ведь собака!..

– Я не нарочно же, мам… Ну, отвлеклась! Мне на «трубу» Ланка позвонила. Не среагировала… А псина выскочила из леса – и прямо под колёса. Я тормознула, и Васька чуть из детского кресла не вылетел! Он первый закричал: «Мамочка, собачку задавили!» И в рёв… Мне бы газануть сразу, пока кругом пусто было, так воспитание не позволило. Вижу, собака с ошейником, значит, хозяин есть. Надо объясниться, договориться о возмещении… Как же! И слушать не захотел! Оказался какой-то отставник, «совок» бешеный. Как увидел меня, чуть не прикончил на месте. У него аж пена на губах выступила… Мол, шлюхам элитарным всё равно – что собака, что человек. Думают, за деньги любой вопрос решить можно. Так выкуси, не решишь! У него жена недавно умерла, детей нет, одна собака и оставалась. Как дочка, говорит, она мне была. Ради неё держался. А ты, лярва, походя переехала, и теперь у неё ливер из пасти торчит. Всё живое готовы истребить ради своего брюха! Позвонил куда-то по мобиле, толпу собрал из таких же крепких пенсионеров. С ними старухи какие-то… Ой, мама, они мне стёкла бьют! Хорошо, менты приехали, может, отгонят… Ну, как будто я специально! Нужно мне его собаку давить, да ещё тогда ребёнок рядом…

– Сань, это где? – властно перебила Ольга Васильевна.

Она втиснула отёкшую ногу в туфлю и вскочила с вертящегося кресла.

– Я мигом буду! Только не впадай в панику. Веди себя уверенно, и они заткнутся. На рожон не лезь, уехать не пытайся, раз уж прозевала удобный момент. Провоцировать их тоже ни к чему… Слышишь меня?

– Да, слышу! Это у Кубинки, Петелино, немного до посла ГАИ не доезжая. Психи эти – лётчики бывшие. И какая-то ведьма приковыляла с ними. Орёт мне: «Всё потеряешь по весне, всё потеряешь!» Ой, мам, так страшно, приезжай скорее! Мне с сердцем плохо!

– Доча, держись!

Ольга Васильевна так и рвалась в бой. Расслабляющие мысли о покойном муже, о неразделённой любви к Артуру, о недоливах и «прямогонках» пропали. Осталось одно сумасшедшее желание – мчаться к Кубинке, где в вишнёвом «Рено» трясутся, прижавшись друг к другу, её румяная пухленькая Сашка и такой же безобидный увалень Васька. Они так похожи на Ольгу – её кровиночки, ради которых она не только собаку, а всех этих старых козлов переедет! Никаких денег не пожалеет, лишь бы проучить их как следует, коммуняк проклятых!

Эх, Мишенька, что же ты сердечко-то своё не сберёг, в сорок пять лет преставился? Да как же, сбережёшь с этими заправками – это не с собакой утречком променад совершать! Гады эти сперва на службе дурью маялись, только звёздочки на погонах считали, а теперь принялись инспектировать деньги в чужих карманах. Зад от дивана оторвать не хотят, найти себя в новой жизни не могут, а виновата бедная Сашка. Ещё внук опять заикаться начнёт – только что за большие «бабки» вылечили…

– Илюша! – крикнула Ольга Васильевна, набрав номер охранника. – Давай «мерина», сейчас едем… В Кубинку, да! Быстро! Я уже выхожу!

По случаю теплыни и слякоти она не надела свою любимую дублёнку из монгольской овцы. Накинула лёгкую норковую шубку и побежала к затормозившему серебристому «мерину». Трёхлучевая звезда его, попав в луч ёлочной гирлянды, кроваво вспыхнула и испугала Ольгу. Она поспешно обернулась, отыскивая Артура. Над её головой хлопали флаги с логотипом их топливной компании – неуместно яркие, кричащие на фоне просветлевшего, но всё ещё мутного неба. И в первый раз Ольга подумала, как страшна зима без снега – всё равно, что лето без зелени.

– Артурчик!

Ольга вцепилась в рукав Тураева и покачнулась – ноги уже не держали. Артур пока молчал, но морщины на его лбу стали ещё глубже, превратились в кривые шрамы – как на правой щеке.