Чёрная зима

– Здесь тоже есть, – ответил Дима. – Везде есть. Будем разбираться, чьи они. – Он поправил очки на блестящем от пота носу.

Сарвилин вернулся в гостиную. На месте Свистуновой уже сидела женщина с простым и приветливым лицом, не похожая не спесивых жён жильцов «Кропоткинского» дома. Тем не менее, новую свидетельницу тоже взяли не с улицы. Широкая юбка-шестиклинка с четырьмя разрезами, массивный плетёный поясом и двубортный приталенный пиджак серого цвета, красные туфли на невысоком каблуке – всё говорило о достатке. О нём же свидетельствовали и золотые, чисто советские серьги-бомбошки. Женщина явно не пользовалась услугами дизайнеров. Все вещи она надевала разом, смешивая стили и не подбирая цвета.

Стрелки на каминных часах показывали половину двенадцатого, но Сарвилин знал, что люди в этом подъезде не спят. Посланные им сотрудники звонят в каждую квартиру и пристрастно спрашивают мужчин, не заходили ли те к Крапивницким, не звонили ли по «02». Заодно они фиксируют на диктофон голоса, чтобы потом сличить с тем, записанным на магнитофон дежурной части.

Мимика на лице новой гостьи практически отсутствовала. Взгляд больших светлых глаз был сонным, а полные губы сложились в заискивающую улыбку. Такие носы, ноздрями наружу, Сарвилин не любил – ни у женщин, ни даже у мужчин.

– Вы с паспортом пришли? – любезно спросил следователь.

– Нет, он у меня дома остался. Я к подруге сюда шла, и консьержка меня знает. Зачем мне паспорт? Я давно хожу, со многими тут знакома…

– Тогда запишем с ваших слов, а потом проверим, – на всякий случай припугнул Сарвилин. – Фамилия, имя, отчество? Год рождения? Домашний адрес?

– Никифорова Ольга Васильевна, пятьдесят третьего года. Живу на Кавказском бульваре…

Увидев, что Виолетта записала данные в протокол, Сергей Борисович с трудом подавил зевоту. Его уже ничего не трогало и не ужасало; он хотел только спать.

– Где работаете, Ольга Васильевна?

– В «Президент-отеле», – горделиво сказала Никифорова, и щёки её порозовели.

– Вот как? – искренне восхитился следователь. – А кем?

– Уборщицей и посудомойкой на кухне, – уже тише сказала Никифорова.

Она оглядела свои вещички, явно пожалованные с плеча богатых постояльцев отеля, и сверкнула золотом зубов.

– А сюда к кому пришли? – Сарвилин заметил в дверях измотанного ожиданием Мельникова.

– Подруга моя, Люба Сосина, здесь в прислугах живёт у господ Тарасенковых, – совершенно обыденно, словно дело происходило сто лет назад, пояснила Никифорова.

– Да, Ольга Васильевна, так о чём вы хотели сказать? ненавязчиво поторопил её Сарвилин.

– Молодой человек, – Никифорова указала пальцем на Мельникова, – спросил, не видала ли вечером на лестнице подозрительных людей, которых раньше тут не было…

– Ну, и… – подался вперёд Сарвилин.

– Так вот, без десяти семь я как раз к Любе поднималась. Господа уехали за границу… как его… в Сингапур, а Любку оставили квартиру стеречь. Смотрю – лифт занятый. Стою, жду – ноги-то гудят после смены. И вдруг вижу – сверху спускается парень – горбатенький такой, весь косоватый. Волосы у него светлые, густые. Я ещё обратила внимание – очень хорошие волосы, прямо и не мущинские…

– Значит, он без шапки был? – уточнил Сарвилин, радуясь, что показания Свистуновой и Никифоровой совпадают.

– Да, без шапки, это точно. Курточка у него плохонькая, синяя, на синтетическом меху, с капюшоном. Здесь такие и не ходят – дом-то приличный.

– Вы говорите, косоватый… Глаза косые?

– Нет, фигура. Он тяжело больной, сразу видно. А глаза у него голубые, большие, с блеском. Я его хорошо запомнила. Лицом – красавец, а телом – калека. Он очень торопился. У него в руках был «дипломат», вроде, чёрный. Парень очень волновался. Честно говоря, был не в себе…

– Вы сможете составить фоторобот? То есть сконструировать его портрет, чтобы был максимально схож с оригиналом?

Мельников побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Он уже знал, что никто из соседей Крапивницких в милицию не звонил. Голоса, похожего на записанный, не оказалось ни у кого в подъезде. Кириллу дали прослушать его по телефону. Звонивший мог, конечно, голос изменить, но это наименее вероятно. Скорее всего, мужчина был нездешний и, самое главное, давно ушёл с тетрадями. Теперь, действительно, нужно искать только его…

– Да, должно быть, смогу. Неужто он четверых порешил? В одиночку? И ребёнка тоже?

– Я вам этого не говорил, – раздражённо сказал Сарвилин. – Вы точно его больше никогда здесь не видели?

– Да, точно, чем угодно поклянусь!

– Больше ничего не хотите добавить?

– Не-а. Знала бы, проследила…

– Кабы знать, где упасть, сам бы соломки постелил… – Сарвилин подвинул к Никифоровой листы протокола. – Подпишите каждую страницу. Потом ждите повестку. Может быть, вам позвонят. Вы поможете составить фоторобот этого человека.

– Поняла. – Свидетельница с трудом вывела на каждом листе свою фамилию полностью. – Можно идти?

– Конечно, можно. Спокойной ночи. Виолетта, проводи гражданку…

Секретарша поняла, что шефу нужно остаться наедине с Мельниковым, и послушно вышла.

Едва дождавшись её ухода, Кирилл сквозь зубы сказал:

– Наконец-то все убрались! Крапивницкого и Салина обнулили за излишнюю болтливость. Тебе хорошо заплатят, если найдёшь пять общих тетрадей, по 96 листов, в клетку. Записи в них сделаны по-латыни…

– Латинским шрифтом? – перебил Сарвилин.

– Нет, вообще на латинском языке. Что в них, тебе знать не надо. Да я и сам не в курсе. Чистая наука.

– Выходит, ты знаешь, кто стоит за убийством? – Сарвилина трудно было удивить, но сейчас именно так и вышло.

– Я знаю, и ты потом узнаешь. Но сейчас надо искать парня в синей куртке. Вероятно, он прихватил тетради с собой. Сергей, тебе за них отвалят столько, что ты будешь очень доволен. Я головой ручаюсь за то, что говорю. Только найди тетради, а сначала – этого парня.

– Исписанные по-латыни… Они принадлежат Крапивницкому?

Сарвилин с опаской смотрел на дверь, но пока в гостиную никто не заходил – все обменивались мнениями в коридоре и на кухне.

– Да, это его записи. Леонид прятал их в тайнике, который мы все видели. Но ещё совсем недавно ничего знали… Всю квартиру пришлось обшмонать – ничего не вышло. Конечно, подозревали, что тайник существует. Но где он? Крапивницкий упёрся, как партизан. Пальцы ему переломали, сигареты тушили о тело. На глазах удавили дочку, потом – её гувернантку. Юля Воронцова жила с Крапивницким. – Мельников ухмыльнулся. – Она так орала, когда её верхом на спинку стула посадили и за руки вниз потянули, что пришлось рот ей заткнуть. Девчонка ревела тоже будь здоров… Леонид никого не пожалел, и себя тоже…

– А с виду и не скажешь, – пожал плечами Сарвилин. – Пентюх пентюхом.

– Я тоже думал, что он быстро сломается. На Рублёвской вечеринке Крапивницкий сделал намёк Салину о том, о чём должен был молчать, как могила. Потребовалось убрать их обоих, что и было сделано. Крапивницкий перед самой смертью шипел, что ничего мы не получим. Его идеи, мол, умрут вместе с ним, как тайна верескового мёда. Сказал, что, кроме него, там никто ничего не поймёт. Да и тетрадей нам не видать, как своих ушей. Он сказал так: «Убив меня, вы убьёте всё, что я для вас сделал!»

– Всё-таки скажи, чем он занимался, – упрямо потребовал Сарвилин. – Я должен быть в курсе и знать, что искать.

– Он вёл какие-то исследования по своей специальности. И потом, он не только мне это говорил. Ладно, убрали его, и то хорошо. Я понадеялся на обыск, но не знал главного – Салин приехал сюда не один. Мы осмотрели его «тачку» – там никого не было. – Мельников лишь шевелил губами, и Сарвилин с трудом его понимал. – Одна из наших «девочек по вызову» свистнула у Салина крокодиловое портмоне. Мы заставили Крапивницкого ему позвонить и пригласить за находкой. У профессора там пять «кусков» было и несколько десятидолларовых купюр. И Салин, и Крапивницкий должны были замолчать навсегда, но вмешалась злодейка-судьба. Салин явился с кем-то, и попутчика мы прозевали. Теперь хотя бы получили его описание. Интересная личность, между прочим. Попав в такой флэт, не взял ни одной вещицы! Бабы говорят, что он затрёпанный, но что-то не верится. Такой сразу карманы набил бы – ведь никто не видел. Он взял только тетради – значит, был в курсе. В одном ошибся – оделся бедно. А в богатых домах это бросается в глаза. Горб, скорее всего, накладной – чтобы запутать следствие. А если настоящий, то получается слишком яркая примета…

– Кирилл, деньги и драгоценности дано иметь каждому, – задумчиво сказал Сарвилин. – А интеллектуальная собственность цены не имеет. Во всех случаях, Горбатый номер два – явно не дурак…

– А номер один? – не понял Мельников.