О прошлом приказано забыть

Петренко уже нервничал, понимая, что времени не остаётся. Готтхильф пожал плечами.

– Сначала он, вероятно, попробует действовать по двум направлениям – через прессу и правоохранительные органы. Со вторым, думаю, у него ничего не выйдет. Вы, вероятно, об этом позаботитесь. Что касается журналистов, то с ними я и сам справлюсь. Третий вариант – моё сотрудничество с вами. Он может узнать об этом и принять меры. Да что угодно – всего сразу не вспомнишь. Конечно, он предпримет попытку договориться со мной. Но, если я окажусь слишком уступчивым, насторожится. Пока подождём, понаблюдаем. Конечно, сразу мочить он будет лишь в одном случае – если разоблачит…

Филипп уронил голову на руки и некоторое время молчал. Ни Петренко, ни Эссе не решались нарушить тишину.

* * *

– Значит, станем использовать квартиру на Васильевском. Только, конечно, с большой осторожностью.

Петренко застегнул пояс плаща и ждал, когда Эссе наденет своё кожаное пальто. В тёмной прихожей Ютты Куртовны постоянно хотелось чихнуть – от пыли и запаха нафталина. Филипп провожал их на рассвете, как гостеприимный усталый хозяин. Сейчас он рассеянно кивал, шаря по карманам пиджака в поисках сигарет.

– С Сашуней Минцем работать будем? – кисло усмехнулся Обер.

– Да, это его жилплощадь, – кивнул Петренко. – Туда же Николаев привезёт и доктора Саймона. Такого специалиста надо беречь, согласны? Служба береговой охраны, ФБР, Интерпол – неплохой послужной список. По крайней мере, он много говорит о человеке. В гостинице Саймону будет не очень удобно. А вот слежку за ним там можно осуществлять беспрепятственно…

– Сто двадцать проституток, обслуживающих «Прибалтийскую», лучше агенты, которых можно использовать против темпераментных мужчин. – Эрих Эмильевич протянул руку Готтхильфу. – Я очень благодарен вам за помощь. Надеюсь, у нас всё получится.

Петренко сверкнул очками в полумраке прихожей:

– Минц-Николаев – очень непростой тип. Я имею в виду, в общении. Наверное, сразу вам будет трудно притереться друг к другу. Александр Керимович склонен к завышенной самооценке, и характер у него тяжёлый, несмотря на внешний лоск. В то же время он аккуратный, исполнительный, смелый. Согласившись содержать явочную квартиру, он оказал отделу огромную услугу. Думаю, что и дальше не подведёт.

– Да уж, мне самодеятельность не нужна. Пусть Сашуня понтуется перед девочками, – подхватил Готтхильф. – Скажите ему прямо, что одна ошибка – и мы все будем трупами, включая и его самого. И ещё ладно, если семьи не вырежут. Так что ни шагу он не должен делать без приказа…

– Приказы он выполняет беспрекословно. Но втайне считает, что сам справился бы куда лучше, – заметил Геннадий Иванович. – Эрих, нам пора. Уже совсем светло.

– Счастливо вам!

Филипп, прижавшись спиной к стене, выглянул из кухонного окна в прохладный, затенённый зеленью двор. Там было пусто.

– Прошу вас обоих – будьте осторожны. Следите за «хвостами» и постарайтесь, чтобы вас не разглядели и не узнали.

– Это – наша профессия, – успокоил Эссе.

Он улыбнулся и первым вышел на лестничную площадку. Петренко последовал за ним. На пятом этаже тоже царило безмолвие, но там шевелилась чья-то тень. Эрих почувствовал, как сосёт под ложечкой, но списал это на переутомление. Не может быть, что уже сейчас за ними следят – «наружку» ведь надо ещё организовать. А для этого необходимо заподозрить Готтхильфа и пронюхать, что именно сегодня они с Петренко сюда приедут. Но, кроме хозяина и гостей, никто о предстоящей встрече заранее не знал – даже Ютта Куртовна.

Филипп увидел из-за шторы, что чёрная «Лада-Самара» девятой модели включила фары – словно проснулась и открыла глаза. Готтхильф проводил взглядом её огни, немного подождал. Во дворе царил невероятный, даже подозрительный покой. «Лада» Эссе вывернула на улицу Руставели и пропала из виду. «Хвоста» за неё пока не было.

Ничего не заметили и Эссе с Петренко. Вырулив на широкую магистраль, Эрих повернул строго на север и уже откровенно зевнул.

– Перед тем, как в Хийтола, в Финляндию, ехать, отоспимся под Приозерском. Дача там у меня, между прочим. Тебе на службу сегодня не нужно?

– Нет, только завтра. – Петренко тоже прикрыл рот ладонью.

– Ну и ладушки. Видишь – всё пусто. Пока народ проснётся, успеем проскочить. А жене от меня позвонишь, чтобы не тревожилась…

Филипп же долго курил на балконе, потом вернулся в большую комнату. Там недавно появился австрийский гарнитур трёхцветной гаммы. Чёрный, коричневый и жёлтый цвета сочетались так удачно, что тёща долго не могла отойти от образца на выставке. Готтхильф обрадовал старушку и подарил ей гарнитур на недавний день рождения. Сейчас тёща спала, и кошка Марта пригрелась у неё в ногах. Сам Готтхильф тоже почувствовал себя размягчённым и равнодушным. В окно он больше ни разу не взглянул…

А из подъезда Ютты Куртовны поспешно вышла полная высокая женщина с круто завитыми серебристыми волосами. У неё были багровые щёки и мясистая, выпяченная губа. Опираясь на палку, скрипя протезом и не обращая внимания на разрывающуюся от дикой боли культю, она добралась до синего инвалидного «Запорожца». Села за руль, немного прогрела мотор и дворами вывела его на улицу Карпинского. Оттуда – на Северный проспект, по которому и добралась до Гражданского.

Уже совсем рассвело. Молочно голубело небо, дул холодный ветер. Трава на пустырях клонилась к земле, а по лужам пробегала рябь. Но женщина, похоже, совершенно не чувствовала холода, хоть и была одета довольно легко – в цветастое шёлковое платье и итальянский летний плащ. На ногах сияли чёрные лакированные туфли, один из которых был совершенно гладким, а другой сильно измялся. В таком виде дама просидела в «Запорожце», около дома тёщи Готтхильфа, почти всю ночь.

Сначала она долго наблюдала за слабо освещёнными окнами квартиры. Потом, на рассвете, поднявшись на пятый этаж, она сфотографировала гостей, выходивших из дверей Ютты Фюхтель. Ей удалось сделать это совершенно незаметно, несмотря на то, что оба мужчины явно были профессионалами. Но сейчас, после ночных бдений, им хотелось спать, как самым обычным людям. Кроме того, именно теперь они никак не ожидали такого развития событий.

Женщина выждала положенное время, потом спустилась вниз, во двор. «Девятку» Эссе и её номер Валентина Токовая запечатлела на плёнку ещё раньше. Она не знала, кто эти люди – высокий худой человек в очках с золочёной оправой, в коричневом макинтоше, и другой – белобрысый крепыш в кожаном пальто. Впрочем, от неё и не требовалось устанавливать личности гостей Обера. Свою задачу вдова Петра Токового выполнила на «отлично». Оставалось только вернуть связному аппарат вместе с плёнкой, чтобы уже другие люди сделали свои выводы…

Валентина закурила от металлической зажигалки сигарету «Кентон», зажав её ярко накрашенными губами. Потом раздавила «бычок» в пепельнице, выбралась из «Запорожца» и проковыляла к таксофону. Острым наманикюренным пальцем она набрала номер и сказала только два слова: «Я здесь». Потом повесила трубку, вернулась к своей машине и стала ждать. Перед этим она дала задний ход, заводя машину за отцветающий куст черёмухи.

Через десять минут из подъезда вышел парень-инвалид в трёхцветном спортивном костюме и вьетнамках на босу ногу. При ходьбе он опирался сразу на две палки. Валентина знала, как его зовут, – Володя Рациборский. Подтянув своё вихляющееся тело к «Запорожцу», он наклонился к ветровому стеклу.

– Ну, чего? Есть?

Токовая схватила его за холодную вялую руку.

– Всё сделала! И номер машины там есть. Чей это может быть, интересно?

– Марка какая? Кто вёл её? – Еле заметный шрам над некогда рассеченной губой Рациборского запульсировал.

– «Жигули», чёрная «девятка». Два мужика всю ночь у Рыжего просидели. Свет горел в кухне. А в комнате быстро погас – видно, старуха спать легла.

Массивные золотые серьги качались в ушах Валентины. Шея её покрылась уже не багровыми, а синюшными пятнами. Ей не хватало воздуха.

– Я глаз не отрывала от окон. Глядела и глядела…

– Да погоди с машиной, разберёмся потом! – Володя пытался сладить со своими непослушными ногами. – Мужиков-то сняла?

– А как же! Я ведь фотографом начинала. Гляди, они выходят из квартиры. А вот – сама машина…

Рациборский не утерпел и взял у Валентины фотографии прямо во дворе – они сразу же вылетали из аппарата. И тотчас же узнал обоих мужчин, а потом задохнулся – то от страха, то ли от радости. Его и самого искалечили за то, что заподозрили в предательстве, хотя ничего такого не было и в помине. Сейчас Володя смотрел то на невменяемую Валентину, то на подъезд, откуда недавно вышел. Улов был такой богатый, что он оторопел.

– Кто это, знаешь?

Валентина выхватила у него снимки. Потом посмотрела Володе в лицо налитыми кровью, густо накрашенными глазами.

– Не ушли бы… Бандюги, что ли, какие, здешние? По виду на паханов тянут. Только вот «тачка» слишком простая…

– Не бойся. Валь, эти не уйдут. Сейчас я остальных ребят вызову. – Рациборский указал пальцем на Петренко. – Это – ментовской начальник, полковник из РУБОПа. А другой – гебист. Занимается там борьбой с наркомафией.

– Чего-о? – Валентине показалось, что Володька бредит. – Мент? Гебист? У Рыжего? Да он же…

– Погоди, Валя. Сиди здесь, а я вызову ребят.

Рациборский вывалился из «Запорожца», болтая искривлёнными ногами. Но сейчас, окрылённый такой удачей, он не замечал неудобств. Воображал, как будет шокирован Рольник. Токовая про Феликса ничего не знала, и потому говорить по рации прямо при ней Володя не мог. Кровь грохотала у него под черепом, и свет мутился в глазах. Налицо была измена человека, который ни в коем случае не мог изменить…

Расчёт Рольника оказался точным. Члены группы прикрытия, патрулирующей квартал, что прилегал к дому Ютты Фюхтель, проследили за синим инвалидным «Запорожцем». И, посовещавшись, предположили, что двое калек никакой опасности не представляют. К тому же, «девятку» Эссе никто не преследовал, и она благополучно добралась до Приозерска, откуда потом выехала в Хийтола.

Феликс Рольник всегда говорил, что самое главное в его деле – знать психологию врага. В данном случае, жалостливое отношение окружающих к пьяницам, калекам и нищим всегда выручают в, казалось бы, безнадёжных ситуациях. На запрос Эссе по рации командир группы прикрытия ответил, что вокруг всё в порядке.

Володя, вихляясь на палках и подгибая ноги, добрался до своего закодированного подъезда, откуда и собирался по рации поговорить с самим Рольником. Несчастный инвалид теперь зарабатывал для себя право хотя бы жить, не опасаясь новых мучений для себя и своей семьи. Привалившись к стене дома, он махнул рукой Валентине, которая напряжённо следила за ним из машины. Потом набрал код и, поставив палки за дверь, потянул следом своё тело.