О прошлом приказано забыть

Рольник вернулся к столику, налил себе немного вина. Звенящая тишина провисла над лесом и над полем, что зеленело неподалёку. В посёлке не ко времени заорал петух и тут же умолк.

– Короче, я тебе всё сказал – и насчёт Обера, и насчёт Папы. Ты вспомни, что провалы с начала девяностого года имели место именно в тех делах, к которым имел касательство Филипп Адольфович. Изъяли золото из «царской водки», остановили состав «Камикадзе». О другом мы с тобой уже говорили. Кроме того, Обер был против того, чтобы взрывали самолёты. Он при тебе просил Веталя не делать этого. Даже заплатил за золото из своих средств, хотя первый должен был предъявлять претензии. Ему-то какое дело до этих взрывов? И пострашнее дела делал – не сявка какой-нибудь. Нет, Митя, хоть режь – Веталя он заложил, а потом и Ювелира прикончил. Можно намекнуть Папе Выборгскому, что Филипп представляет угрозу его бизнесу. Агент такого пошиба для Папочки вряд ли желателен.

– Я постараюсь намекнуть, – пообещал Дмитрий. – Но сделаю это не обязательно сейчас. Когда придётся к слову, тогда и поговорим. Разобраться с Обером, если он сука, очень даже не мешает. – Дмитрий сузил глаза. – А на мне ещё Каракурт висит столько лет…

– Помню. – Ролик вдруг хлопнул себя по лбу. – Да, Папа ещё просил узнать, с чем связано пребывание в Выборге Андрея Озирского. Деловые люди встревожены, так как видели его на валютной автостоянке и на мосту близ замка. Встречали бывшего опера и в ресторане с какой-то красоткой. Обознаться не могли – сам понимаешь. Шрамы на руках, и всё такое. Он даже не скрывается, так что… Папа, прежде чем начинать с нами свои дела, хочет убедиться, что рубоповцы не держат его под наблюдением.

– Фелек, Андрей же ушёл из милиции. Другое дело, что, после отбытия наказания в вытрезвителе, к Петренко вернулся Саша-Каракурт, мой давний друг. Вот кого я бы ещё подержал под наблюдением! Ранней весной на его квартире был обширный ремонт; двери ставили бронированные. Озирский тогда ещё не собирался сваливать из органов. Думаю, что это он отделал Каракурту квартиру, причём не на свои средства. Очень всё это подозрительно. Рабочие сказали, что бронированные двери там ставили и в комнатах, и на кухне, и даже в уборной.

– А Клавдия говорит что-нибудь об этом? Она же с Каракуртом давно уже спит, – Рольник заинтересованно слушал и жевал грушу.

– Я пока её особенно не спрашивал, чтобы отцу своему не передала. Зачем ему знать, что я этим интересуюсь? Эта шалава такая скользкая, что я ей не верю ни черта. Оплачиваю квартиру на Тореза, даю деньги, вожу в рестораны, а сам не уверен ни в чём. Подожду пока, может карта удачно ляжет. Чую, что Клавка ещё принесёт нам пользу, адекватную затратам на её содержание.

– А почему тебя так этот ремонт волнует? – удивился Рольник, уже слегка позёвывая. – У Каракурта старик-отец умер, вот он и делает ремонт…

– С бронированными дверями по всей квартире? – засмеялся Дмитрий. – Он что, под бои жильё готовит? Это же амбразуры получаются, если прорезь сделать. Похоже, что Андрей Озирский хотел там сделать нечто вроде агентурного центра. В том же доме расположена сберкасса, так что посетители никаких подозрений не вызовут. Озирский очень расторопно оборудовал хазу, а потом вдруг уволился с Литейного, ничего никому не объяснив. Квартира осталась как бы не у дел. Но я не верю, что такие средства будут тратиться впустую. Так что надо бы иметь в виду и эту точку.

– Сдаётся мне, что Готтхильф дал денежки, – догадался Рольник. – У Озирского на это зарплаты за несколько лет не хватит. Клавдия на этот счёт молчит?

– Ей про это никто и не скажет. Да и вообще, она старается о Каракурте много не говорить. По-моему, она в него влюблена, и потому не хочет доносить. Ссылается на то, что её всё время выгоняют за дверь. Очень может быть, что так оно и есть.

– Так вот, если Обер сложил свои средства в эту квартиру, то не подарит её Каракурту просто так. И полковник Петренко тоже не упустит возможность использовать новоявленную цитадель. Действительно, сберкасса там очень кстати. Поди пойми, куда человек идёт – туда или на явку. Да и дом старый – два входа, что тоже очень удобно. Ты прав – Васильевский нужно взять под наблюдение. Авось, кто и попадётся в наш бредень.

– К чему-то легавые готовятся, как и мы, – предположил Дмитрий. – И то, что Петренко, который ненавидел Каракурта, вернул его в отдел, тому подтверждение. Значит, собираются пользоваться его жилплощадью, не иначе. Кроме того, в отдел Петренко перешёл и бывший командир ОМОНа Влад Вершинин с пятью своими сотрудниками. Вполне может быть так, что Папа Выборгский и ментовские начальники имеют в виду одно и то же событие. Как думаешь, Фелек?

– Всё может быть. – Рольник ещё раз подавил зевоту. – Ничего, разберёмся как-нибудь. Меня вот больше интересует, почему Озирский так срочно уволился со службы. И уехал не во Францию к жене, а именно в Выборг.

– А я вот возьму и спрошу его об этом! – Дмитрий сверкнул светлыми пронзительными глазами. – Думаешь, слабо?

– Лично его спросишь?! – Рольник покачал головой, не очень себе это представляя.

– А почему нет? Теперь он уже не в ментовке, так что можно. А что касается Вершинина, то он пришёл именно на место Озирского. И привёл с собой пятерых ребят. Они оставили ОМОН по каким-то личным причинам. Вроде бы, были не согласны с использованием спецподразделений милиции против демонстрантов в Москве.

– И зачем ты хочешь встречаться с Озирским? Думаешь, он тебе теперь служить станет? Или расскажет про Готтхильфа? – удивился Рольник.

– Я на это не надеюсь. Конечно, не расскажет. Мне просто по-человечески интересно. Если такой фанатик, как Андрей Озирский, покидает любимую службу, значит, случилось что-то невероятное. По крайней мере, в его понимании. И я хочу узнать, что именно, потому, что на этом всегда можно сыграть. А тебе, Фелек, я вот что скажу, – продолжал Стеличек, глядя на свой затихший к ночи сад. – За самим Обером пока наблюдать погодим. А вот за Каракуртом – будем. Все в курсе наших с ним отношений, в том числе и Обер. Это будет выглядеть вполне естественно. Каракурт вернулся в РУБОП, и я. само собой, насторожился. А если Филипп на них работает и действительно имеет отношение к этой квартире, то вполне может засветиться. Фелек, даю гарантию, что это рано или поздно произойдёт. Нужно только набраться терпения.

Рольник отставил бокал и промокнул губы салфеткой:

– Мить, тебе не надоело ходить вокруг Каракурта на верёвочке? Уж с этим-то ты в любой момент можешь разделаться… вы ведь и живёте-то оба на Васильевском. Ты – на Восьмой линии. А он – на Шестнадцатой. «Тачки» ваши встречаются на дорогах, наверное, по несколько раз в день. Ты приговорил его восемь лет назад. Неужели тебя не тянет привести приговор в исполнение? Вроде бы, и препятствий никаких. Это тебе не Обер.

Стеличек внимательно наблюдал пузырьками, отрывающимися от стенок бокала с минеральной водой:

– Да, он не Обер… Но я жду того момента, когда Каракурту меньше всего захочется умирать. Я тебе уже не раз об этом говорил. Вспомни, Фелек. Пусть женится, родит детей, и тогда… Я терпеливый, дождусь сладостной минуты мести. По себе я узнал, насколько разное восприятие у холостых и семейных. Когда я откинулся из зоны, приехал к дяде и Моне Кикиной, то горел желанием прикончить Каракурта немедленно. И дядя дважды едва не осуществил мою мечту – зимой в «баньке», а летом – в «Метрополе». Чего греха таить – я был очень расстроен. Но с тех пор много воды утекло. Я женился и скорректировал свои планы. Раньше мне было плевать, прикончат или нет. А теперь… Пока не станешь отцом, не поймёшь, сколь уязвимое место ребёнок. Можно пренебречь собой, женой, но только не тем, кто продолжает твой род. К жизни ребёнок приковывает крепче любых «бабок». Не думай, что я отступился от Каракурта. Я приговорил его ещё на процессе, и приговор исполню. Я сейчас при тебе, кровном родственнике и друге своём, клянусь, что ни одного слова из обвинительной речи Минца не забуду. Обязательно тридцать первого мая, в день кончины любимого дяди, я отрублю Каракурту голову – с двух ударов, по одному за каждого из нас. Фелек, знай, что я оторву Каракурта от семьи в самый сладостный момент, и больше об этом мне не напоминай. Да, ты, кроме Аленицына, ни с кем не говорил о Готтхильфе?

– Нет, пока только с тобой. – Рольник ещё не остыл от страстной речи Стеличека. – Я могу на тебя рассчитывать?

– Можешь, конечно. Дядю я и Оберу не забуду. Веталь, честно говоря, к Филиппу относился с душой. Тот ведь тоже был репрессирован, вернее, родители его… Веталь считал, что они братья по несчастью, а тот махинации какие-то устраивал. Уссер-Ювелир по ночам к нему приезжал. Сговаривались против дяди, без сомнения. Теперь, выходит, что Обер привёл Веталя в курилку «Метрополя», одурманил его и сдал ментам. Только, Фелек, если начнёшь приглядывать за немцем, соблюдай максимальную осторожность; иначе он тебя ликвидирует. Будет лучше, если наблюдать станут люди, не знающие тебя в лицо и никак с тобой не связанные. Совсем здорово, если они о тебе и не услышат. Витька храни, как зеницу окна, чтобы ни одна сволочь его здесь не увидела. То же самое передай и Шуре с Галкой – пусть молчат, как убитые, а то слово «как» может и исчезнуть. И ночью подумай хорошенько – готов ли ты лично к этой войне.

– Конечно, я понимаю… Но у меня есть на примете женщина, которая имеет претензии к Оберу, а потому согласна помочь нам, – шёпотом произнёс Рольник. – Эта не сдаст никогда, кремень-баба.

– И кто же это? – С Дмитрия даже слетела сонная одурь. – Только не торопись, говори подробно.

– Это вдова убитого Обером Петра Токового. Всё случилось ещё в семидесятом году, в Казахстане. Токовой – крупный спекулянт. Капитал сколотил на овечьей шерсти. Он имел три машины и кучу телохранителей. Тоже не ангел, конечно. За одно слово мог приговорить. Обычно он затаптывал врагов конями. Но сейчас Валя Токовая оказалась очень нужна мне. Сам понимаешь, что я ей нужен. В одиночку ей не отомстить Рыжему… Это старая кличка Обера.

– Знаю, – вздохнул Стеличек.

Он допил минералку и тоскливо поглядел на остальную снедь. После такого разговора в него уже ничего не лезло.

– Валентина понятия не имеет, кто мы такие. Лично мы с ней виделись в одну сторону. То есть я и видел её, и слышал голос. А она меня, ясно, не знает. Прямо маньячка – настырная, энергичная. Двадцать три года почти вынашивает планы мести. Муж погиб в августе… Мои ребята встретились с ней и договорились о сотрудничестве. Обо мне, конечно, и не упоминали.

– Ты правильно поступил. – Дмитрию вдруг страшно захотелось спать. – Она не должна даже догадываться о твоём существовании.

– Я тоже так считаю. Мои люди пообещали помочь ей уничтожить Рыжего. Валентина согласилась наблюдать за домой его тёщи, на углу Северного и Руставели. В Песочном ведь нельзя появляться – сразу заметят. Один брательник Тим чего стоит – на месте прикончит. Но Обер, думаю, в Песочный никого и не повезёт. Ему удобнее встречаться с нужными людьми на Гражданке. И, если Валентина не подведёт, мы рано или поздно Обера уличим в неподобающих контактах…

– Верно, Фелек, так и поступай. Выпьем ещё, им на боковую! – решил хозяин. – Хватит нам об этом козле говорить – больно чести много. – Утром встанешь, снова всё обмозгуй, на свежую голову.

– Понял. Давай, наливай. За удачу! – Рольник проглотил вино, не заметил превосходного вкуса. – Между прочим, Валентина уже неделю патрулирует этот район. На своей колымаге с ручным управлением она объезжает окрестности дома старухи Фюхтель. Квадрат ограничен Северным проспектом, улицей Руставели, проспектом Науки и улицей Карпинского…

– С ручным? – удивился Дмитрий. – Она что, инвалидка?

Он дёрнул шёлковый шнурок, и голубые шторы скрыли веранду. Теперь никто с улицы не мог их видеть. Впрочем, и раньше и Дмитрий, и Феликс ничего здесь не боялись.

– У неё нет правой ноги. В семидесятом Петра Анисимовича, супруга её, утопили в нужнике с широким очком. Его захватили как раз во время забавы с лошадками, отвезли в глухое место и… Руководил всем Обер, которому тогда только двадцать один год был. Самой Валентине удалось скрыться, хотя она сидела рядом с мужем во время экзекуции…

– А кого они казнили, неизвестно? – перебил Дмитрий.

– К сожалению, мои ребята у неё не спросили. Я им укажу на эту оплошность. Всё их внимание было сосредоточено на Рыжем-Обере. Короче, немцы выкрали её позже, уже в Алма-Ате. Валя справляла поминки по мужу в одном из шикарных ресторанов. Разумеется, по тем временем… Её запихнули в машину, связали, куда-то долго везли. Она ещё удивлялась, почему сразу не прикончили – могли ведь. Но, оказалось, ехали к железной дороге, где и кинули на рельсы, прямо под поезд. Машинист среагировал быстро, но Валентина всё равно осталась без ноги. Говорит, что отползти не успела – совсем немного. Был ли там Рыжий, она не поняла. Может, и не было, иначе не позволил бы выкарабкаться…

– А дальше что было?

Стеличек потёр лоб подушечками пальцев. Как всегда, после долгой пьянки, у него заболела голова.

– Вылечилась и стала жить, как прежде. А жила Валентина на широкую ногу. У неё и при «совке» были кухарка, массажистка, косметичка, горничная. Она им только пальчиками щёлкала – даже рот не раскрывала. У супругов Токовых был единственный сын, который погиб в Питере при загадочных обстоятельствах. В конце прошлого года он прибыл сюда с той же целью – покарать Рыжего. И его нашли на пляже близ Ушково – с перерезанным горлом. О связи с Валентиной мы условились. Но пока она сообщает, что Обер у тёщи не появлялся. Приезжали только его жена с дочкой.

– Ладно, Фелек! – Дмитрий хлопнул гостя по плечу, давая понять, что пора расходиться по комнатам. – Пусть она там катается, сколько душе угодно. Но ты сам затаись, иначе погибнешь или людей потеряешь. На маньячку полагаться нельзя – пусть только подстрахует. Пока начнём наблюдать за Каракуртом. Токовая, если будет обнаружена, сойдёт за мстительницу-одиночку. Надо будет нажать на Клавку Масленникову, и через неё подобраться поближе к Каракурту. Он ведь отказался антикварный рояль за неё отдать, чтобы выкупить у меня для женитьбы. А Клавка о себе очень высокого мнения, и никогда ему этого не простит. Кроме того, Каракурт готов с любой бабой улечься, лишь бы она была голубоглазой блондинкой. А у меня таких несколько есть, так что можно выбрать из них агентшу. Если Обер на ту квартиру приедет, я об этом непременно узнаю. Как ты на это смотришь, Фелек?

– Превосходно, – Рольник был искренен. – То, что надо.

– Если повезёт, выйдем на Обера, – ухмыльнулся Дмитрий.

– А ты Клавке доверяешь? – опасливо спросил гость и закусил тонкую губу. – Она явно работает на ментовку, а ты терпишь. Вон, Сергей Пименов с Петром Гардагиным её сразу невзлюбили. Подколодная тварь, говорят. Кинет любого когда угодно…

– Фелек, если бы я не знал об этом! Но я знаю, и использую Клавдию так, как считаю нужным. Стерва, действительно лучше неё никого ещё не встречал. Для траха – то, что надо! Да и хозяйка отличная, не в пример другим «соскам». Ей в глаза посмотришь – и уже готов. Настоящая русалка, только хвоста не хватает…

Стеличек вдруг вскинулся, протянул руку и включил свой «Панасоник» с цветомузыкой.

– Хватит о делах, Фелек, надоело! Давай лучше послушаем классные записи. Тата, ты не спишь? – Он выглянул в коридор. – Иди сюда!