Трагедия Ипполита и Федры

… атетируют… – т. е. признают позднейшей вставкой в еврипидовский текст. В переводе И. Анненского эти стихи выглядят так:

Но не плошай: по ком душа горит,
Пусть ризы край иль локон потеряет,
И вас потом водой не разольешь.

29

…под банальный аккомпанемент шарманки. – Ср. стих. Анненского «Старая шарманка» и, еще ближе, Фета «Шарманщик».

30

«Ифигения-жрица» – так переводил Анненский заглавие трагедии «Ифигения в Тавриде» (речь идет о сцене, где Орест, узнав, что перед ним сестра, открывается ей).

31

В переводе Анненского: «тварь» (греч.).

32

Бирнамский лес. – См. В. Шекспир. «Макбет» (V, 5).

33

В пер. Анненского:

Где сила искусства?
Где выход?
О, как этим цепким объятьем
Опутана я безнадежно?..

Опутана я безнадежно?.. – ст. 670–671.

34

Удалившись из жизни… – ст. 724 сл.

35

Парресия – «свободоречие», важнейшее для грека нравственное право неопозоренного человека; страх опозорить мужа и лишить парресии детей выражала Федра в ст. 419 сл. (цитируется Анненским выше).

36

Мисогин (греч.). – женоненавистник: античные легенды изображали Еврипида упорным женоненавистником.

37

Прекрасной матери еще более прекрасная дочь (лат.). Прекрасной матери… – стих Горация (Оды, I, 16, 1), ставший поговоркой.

38

… в исходе… – Исход (эксод) – заключительный акт греческой трагедии. Обещание Посидона исполнить три желания Фесея обернулось – по последнему из этих желаний – гибелью Ипполита; обещание… Артемиды в исходе (ст. 419 сл.) – угроза в возмездие за гибель ее любимца Ипполита погубить любимца Афродиты Адониса.

39

… я… далек от взгляда. Шлегеля… – Имеется в виду «Comparaison entre la Phedre de Racine et celle d'Euripide par A. W. Schlegel». P., 1807.

40

Кадм – отец погибшего Пенфея – появляется в конце «Вакханок».

41

Амфитрион – отец Геракла-детоубийцы – появляется в конце «Геракла». им в статье к его изданию «Ипполита» с немецким переводом (тем и другим пользовался и Анненский) – «Euripides, Hippolytos, griechisch und deutsch von U. v. Wilamowitz-Moellendorfr». В., 1891. «Силу этой сцены я испытал на одной старой даме. Греческая поэзия и вообще высокая поэзия никогда не были для нее живой силой – классическая поэзия, которую она привыкла за таковую почитать с детства, была французская, к фривольности и к ханжеству она была одинаково склонна. Я прочитал ей свой перевод „Ипполита“… Я дошел до воззвания к Афродите после рассказа вестника и до явления Артемиды. Тут в живых глазах старушки зажегся истинный пламень одушевления, и когда я кончил, она вскочила на свои нетвердые ноги, всплеснула руками и воскликнула: „Да это же выше Расина! неужели это вправду сочинил язычник?“».