Родина чувств

– Жизнь?

– Простите?..

– Говорю, вы ошиблись, вероятно. Хотели сказать «жизнь», а сами…

– Нет-нет, спасибо, я не ошибся. Это у вас – жизнь. Погоня за лучшим куском, суета, истерики. А у них оно всё честнее, счастливее.

– И в чём же оно, их везение, по-вашему?

– В умении радоваться тому, что они есть. Друг у друга.

Использованный

-Бай-бай-бай… Баю-бай…– Лист нимфеи нежно баюкает лягушонка. – Спи мой милый, засыпай. Ага?!

– Угу, – перепутав день с ночью поддакивает филин.

– Эй, филин, ты в своём уме? – возмущается строгая нянька. Немало крахмала истратила она, чтобы её зелёные салфетки выглядели так, будто бы об их край можно порезаться. Немало приложила она усилий и к тому, дабы всё вокруг благоухало и сияло чистотой ровно настолько, чтобы не пробудить в сознании подопечного ничего чрезмерного: не мыслей, ни желаний, не чувств.

– Эй, – передразнил Лилию филин, – а ты, в своём уме?!

– Что ты имеешь в виду, – возмутилась та.

– Кого ты из него растишь? Мимозу? Так мимоза растение недолговечное.

– Я воспитываю приличного во всех отношениях члена общества, – чопорно возразила Лилия.– Достойного и порядочного. Принципиального и ответственного.

– Ты откуда знаешь, что он окажется таким, когда вырастет?

– У него не будет иного выхода, как стать именно таким! – уверенно ответила нимфея.

– Да с чего ты это взяла, растолкуй!

– Я буду говорить ему, как поступать в тех или иных случаях.

– Ты перечислишь их все?

– Постараюсь. – гордясь собой сообщила она.

– Так не выйдет. Не получится. Не сработает! Понимаешь ли ты это, Лилия?!

– Во-первых, не кричи так, ребёнка разбудишь. А во-вторых, объясни, что не так.

– Сомневаюсь я что ты меня поймёшь…

– Это ещё почему?

– Да, я ночной житель. В тишине и относительном одиночестве, как не странно, проще оценивать промахи, что совершаются при свете. День разбрасывается по мелочам, и только ночь обращает нас к себе.

– Ладно тебе, не усложняй.

– Нисколько. Напротив, я упрощаю! Для облегчения восприятия.

Привычно откинув чёлку поворотом головы, филин продолжал:

– Видишь ли. Я довольно сентиментален, и не сторонник жёстких мер воспитания, но разумная доля умеренности во всём оправдана жизнью.

– По-твоему, я должна позволять ему ошибаться самому?

– Ха! Не ожидал… Да, желательно.

– Но молва советует учиться на ошибках, совершённых другими!

– Молва-то?! Она посоветует! Знаешь, что такое, эта молва?

– Это опыт…

– Это слухи, вести, толки. Сплетни, в общем! – Филин вновь обернулся назад, чтобы вернуть правильность порядку перьев на голове и продолжил, – Когда совершаешь ошибочное действие, приобретаешь опыт. Опыт – это не медаль, это ключ к сундуку сокровищ, среди которых множество ключей к другим замкам, множество решений к другим задачам. Никто не поделится с соседом ключами от своего дома.

– Ага! Отчего ж не поделиться? Цветочки полить, покормить кота…

– Безусловно! И в холодильник можно будет заглянуть одним глазком! Но где лежит любимое колечко, сосед не расскажет! Оно принадлежит ему!

– Какое колечко?!– заинтересовалась Лилия.

– Вот вы, женщины… Всё бы вам наряжаться. Я образно про колечко сказал. В данном контексте это те крупицы опыта, которыми не делятся.

– Из вредности?

– Потому, что считают незначительными! Но именно они – главная ценность опытности.

– Ладно, хорошо. Предположим, я дам малышу возможность наделать собственных ошибок и набраться опыта. Но где гарантия, что это будет для дела. Что он не собьётся с правильного пути?!

– Нет гарантии. Её нет и быть не может. Мы все появляемся на свете хорошими и светлыми. Наша задача – вымараться в действительности и найти способ вновь стать чистыми.

– Мне кажется, ты не в себе. Это странно. По-твоему выходит, что лучше не безгрешный, а осознавший свои ошибки?

– Познавший себя. Оценивший себя в мире и мир в себе.

Лягушонок, сидевший во всё время разговора в расслабленном ожидании, распустил вымаранный в варенье пергамент своего языка и налепил на него очередную мошку. Обратил на неё своё внутреннее зрение и отправил в коллекцию уже проглоченных. Разглядев на берегу водоёма некое аппетитное мельтешение, втянул живот и красиво нырнул. Лист кувшинки охнул от неожиданного удара о воду. Истёртый гусеницами нижний его край лопнул, обрызгав филина.

Расправив плечи, филин взлетел, с негодованием бросив на ходу лягушонку:

– Эгоист!

– Он намокнет! – подбирая оторванные кусочки побитого молью полотна, переживала Лилия.

…Лягушонок появился на свет лягушонком. Он был в состоянии рассуждать лишь о численности насекомых над болотом, температуре воды, да толщине ила на дне. Он не мог быть плохим или хорошим. Он просто существовал, как часть мира и использовал его в своих интересах, способами, удобными ему.