– Плачет?
– Ещё как.
– Ты серьёзно?
– Куда уж серьёзнее. Все говорят ей, что грешно
убиваться из-за такой грязной шавки, как ты.
– А она?
– Говорит, что ты – лучше всех. И плачет.
– М-да. Вот, дела…
– Лицо опухло, глаза тают, как льдинки, видит плохо.
– Это от слёз.
– Ещё бы.
– И как быть?
– Я не знаю…
– Но ведь надо что-то делать!
– Надо…
– Мурчишь?
– Ещё как!
– Носом о щёку трёшься?
– Ежедневно!
– Слёзы со щёк слизываешь?
– Приходится…
– Это как?
– Невкусно.
– Ты плохо стараешься.
– Делаю, что могу! Я не собака…
– Ну-ну, не обижайся.
– Да, не обижаюсь я. Просто не знаю, как быть…
– Знаешь ведь ты, хитрюга. Потому ведь и позвал.
– Ну, в общем…не совсем. Посоветоваться надо.
– Говори.
– Помнишь, когда …
И кот поведал собаке о том, что сразу после
того, как её тело, приобретшее качество и состояние, подробно описанное танатологией, было укутано и упрятано в надёжном и грустном месте, с хозяйкой стали происходить странные вещи.
Несмотря на то, что лежанку собаки убрали в сарай, хозяйка не перестала обходить это место на полу. Она не могла себя заставить наступить туда, где некогда был уголок её любимой собаки. Перемалывая кофе, несла к кофеварке и порывалась дать понюхать собаке свежий аромат. Очищая яблоко, срезала шкурку потолще, чтобы угостить любимую мымру и с той же целью оставляла приличные куски мякоти на сердцевине…
– Она стоит у раковины и спиной ощущает твоё
присутствие, понимаешь? А в гостях надкусывает
конфетку и прячет в карман, чтобы тебя угостить!
– Да мне этого уже не надо.
– Заткнись ты!
– А чего? Приятно, ничего не скажешь! Но я теперь такого не ем!
– Понятное дело, но надо что-то с этим делать,
понимаешь?! Прошу прощения за многословие.
– Ты думаешь, она сошла с ума?
– Дура ты. Я думаю о другом.
– О чём?
– Я думаю, как не сойти с ума мне! От того, что приходится наблюдать… У меня болит всё тело от
сострадания! Ты можешь это понять?!
– Могу.
Собака и кот внезапно замолчали, устремив взор в пространство. Точнее, в прошлое, туда, где хозяйка беззлобно ворчала на собаку, вытирая за ней очередную старческую лужу или дорожку каши от двери на улицу до кухни. Еда то и дело вываливалась из беззубого рта собаки. Вспомнилось, как давала облизать что-то вкусное коту и ей, по очереди. По-братски. И стало совсем тоскливо.
Небо за день так устало, что побледнело. Румянец заката придавал его облику ещё более нездоровый вид. И тут со стороны пруда раздался голос: