Лиза

Лиза
Иосиф Аронович Шрейдер

Иосиф Шрейдер написал в 60-х годах 20 века несколько автобиографических книг. Наверное, он даже не помышлял о том, чтобы их опубликовать.Эта – история его знакомства со своей супругой Лизой.Лиза в детстве уехала с отцом-революционером в США. Она вышла там замуж и родила троих детей. После революции в России Лиза решает приехать в Советский Союз. Она не видит перспектив для себя и детей в капиталистической Америке, и надеется, что в новой стране ей удастся обрести новую жизнь.

Лиза

Иосиф Аронович Шрейдер

Корректор Александр Меньшиков

Иллюстратор Дарья Каневская

Издатель ИП Баскова Е. В.

Автор предисловия Максим Басков

© Иосиф Аронович Шрейдер, 2020

© Дарья Каневская, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-0051-9901-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Иосиф Аронович Шрейдер родился в 1901 году. Он написал эту и еще несколько автобиографических книг в конце своей жизни, в шестидесятых годах двадцатого столетия. Наверное, Иосиф даже и не думал о том, что эти книги когда-то будут опубликованы. Он не был профессиональным писателем. Писал «в стол».

Сейчас сложно представить, какие усилия в то время нужно было приложить, какие действия нужно было предпринять и к каким последствиям нужно было быть готовым, если хочешь опубликовать то, что думаешь на самом деле. Да и слишком частное это повествование.

Ведь это просто история знакомства Иосифа со своей любимой женой Лизой.

Впрочем, эта не такая уж и простая история. Да, пожалуй, и не может быть история знакомства двух людей, которые проживут потом вместе одну жизнь, простой. Да, подобных историй – миллионы, и порой кажется, что они так похожи, отличаются лишь парой незначительных деталей. Но это, конечно, не так. Во всех таких историях свои сомнения, свои преодоления, неуверенности, уступки, своя борьба и свои достижения. Увы, свои потери и даже предательства. Но в итоге – новая жизнь. Совсем не такая, какой ее себе представляют те двое, что ее создают. Но которая совершенно точно может быть счастливой, ценной, красивой. Или нет. Зависит только от двоих. И каждая история уникальна, каждая своя, каждая особенная.

Лиза еще ребенком с семьей эмигрировала в США. Это было до 1917 года. Ее отец принимал участие в революционном движении, и эмиграция была спасением от преследования царских властей. С приходом новой власти он вернулся в новую Советскую Россию. Лиза же, вышедшая замуж за американца, осталась в пригороде Нью-Йорка. Однако спустя несколько лет она решила, что в Советском Союзе для нее и, главное, для ее детей открыто гораздо больше возможностей и перспектив, чем в капиталистических Штатах, где у них даже нет возможности получить хорошее образование. Она принимает решение поехать с детьми в Москву. По плану ее муж должен был приехать в Москву позже. Он тоже потомок русских эмигрантов, но родился уже в США, он уже стал «американцем». Но из-за проблем с визой он не смог приехать в Советский Союз.

Представление о Москве и новой советской стране немного не совпало с тем, что увидела Лиза. Но ожидание новой жизни оказалось пророчеством.

В Москве Лиза встретила Иосифа. С этим не было особых сложностей. Ведь они уже были знакомы. В детстве. Лиза и Иосиф двоюродные брат и сестра.

«Необычайна своими превратностями жизнь, причудливы узоры человеческих судеб, если эта девочка, жившая в Нью-Йорке, и этот мальчик из заштатного приуральского городка все же были суждены друг другу».

Хочется думать, что одной из превратностей этой жизни, а как знать, может и узором чьей-то судьбы, будет публикация этой книги – спустя почти шестьдесят лет после ее написания.

Пойми, ведь то, что ты напишешь,

Не может написать другой.

    М. Алигер

Эпилог

Вдруг открывшиеся веки, мгновенный, проницательный, чуть удивительный взгляд голубых, ещё не потерявших яркости глаз, тихий глубокий вздох, похожий на еле слышное облегченное «ах!», – и грань между жизнью и небытием стерлась. Осталась лишь память о ней для живых. Что пронеслось в её сознании в последний миг? Тайна, навсегда недоступная проникновению. Но только не страх, не тоска, не сожаление, что-то до удивления для неё неожиданное. Что-то такое, чего не было даже в лучшие минуты жизни. Может быть, нашла своих солнечных, радостных мальчиков, так рано её покинувших.

Недвижимая маленькая женщина, шедшая по жизни, несмотря ни на какие житейские невзгоды, с улыбкой лежит там, где она живой никогда не лежала, – на столе. Лежит, забывшая свою жизнь, в состоянии абсолютного покоя, несвойственного её живому образу, почти седая, с проблесками непотускневших золотистых волос молодости, с восковым лицом, на котором морщинки стали едва заметными, ещё изящная, со сложенными непропорционально большими кистями рук над выпуклым животом. Выпуклый живот, развившиеся кисти рук, чего только не умевших делать, символы её материнства и большой трудовой жизни, в гармонии с не потерявшей изящество фигурой, лежащей в безнадёжнейшей неподвижности, всё, что осталось ещё на несколько дней для живых её близких, чья жизнь органически была связана с её жизнью, всегда казавшейся немыслимой без неё. В моей жизни, тесно слившейся с её, умерло самое дорогое во мне.

Уложится ли когда в сознании, что я существую, а её нет, совсем её нет, что она осталась только памятью во мне? Прожила она жизнь, забыть которую – значит самому стать живым мертвецом, забыть о себе в самом дорогом и главном.

Никогда не останется она во мне умершей, но неизгладимыми останутся печаль и грусть, что никогда она не почувствует себя для меня.

Пролог

Впервые мы встретились в 1908 году. Мне было семь лет, ей девять. Мы были двоюродными братом и сестрой по моей матери и её отцу. Встреча произошла в Томске, куда мои родители в поисках более обеспеченной жизни переехали со своими шестью детьми, один другого меньше. Остановились у дяди, семья которого была не менее многочисленной. В этой семье небольшая, очень живая золотоволосая Лиза была по старшинству второй, а девочкой – первой. Обе семьи прожили около двух месяцев вместе, пока мои родители не подыскали подходящую квартиру. Не знаю, как приходилось взрослым от того, что детей образовалась целая дюжина, но дети никаких неудобств не испытывали. Было очень весело, целыми днями играли, веселились, ссорились, мирились.

В детстве я был из тех малышей, мимо которых взрослые не проходят равнодушно. Вечно мне задавали вопросы вроде «чей это такой хороший мальчик», расточали похвалы и оказывали всякого рода внимание.

Чем я был обязан этому – то ли своей внешностью черноволосого с голубыми глазами, то ли выражением лица, то ли свойством характера; но это особенное внимание взрослых к себе запомнилось с раннего детства.

У родителей я был любимчиком, что, как ни странно, не вызывало зависти у моих братьев и сестёр.

Золотоволосая, такой она мне тогда запечатлелась, двоюродная сестрёнка Лиза, несмотря на свой небольшой рост и возраст девять лет, считалась у нас, у детей, чуть ли не взрослой. Она готовилась к поступлению в первый класс гимназии, к ней ходил репетитор студент. Лиза редко принимала участие в наших играх, а если и вступала, то, по свойству своего характера и потому что она уже была без пяти минут гимназисткой, принимала участие в играх с покровительственным видом, как организатор и руководитель. Среди детей она меня выделяла, но тон по отношению ко мне усвоила такой же, как и взрослые. По всякому поводу указывала она мне, какой я красивый и хороший мальчик, по-своему воспитывала меня, указывала, как нужно вести себя. Мне она тоже нравилась больше других детей, была непререкаемым авторитетом, и я всегда радовался, когда она играла со мной.

Наконец мои родители купили квартиру. Квартира оказалась на другом конце города. Дети стали редко встречаться, большей частью тогда, когда наши родители навещали друг друга. Когда с ними приходила Лиза, я бросал свои ребячьи игры на улице и уже не уходил из комнаты, пока там находилась она. Я не сводил с неё глаз и с большим нетерпением ждал, когда она обратит своё внимание на меня. Когда это случалось, я был на седьмом небе и был во власти какого-то особенного, непонятного мне тогда чувства теплой радости.

В Томске наша семья прожила немногим более полутора лет. Томск не входил в черту оседлости, существовавшую для евреев. В городе разрешалось жить лишь тем евреям, предки которых были николаевскими солдатами и кантонистами или отбывали наказание за какие-либо преступления в сибирских местах заключения. Когда выяснилось, что у моего отца таких предков не было, ему как не имеющему право жительства полиция предложила в течение 48 часов покинуть город. Мы уехали в приуральский город Троицк.

Спустя два года мы получили письмо с сообщением, что дядя со старшим сыном и Лизой эмигрировал в Америку. Так детская привязанность прервалась и превратилась в одно из запоминающихся радостных впечатлений детства.

Необычайна своими превратностями жизнь, причудливы узоры человеческих судеб, если эта девочка, жившая в Нью-Йорке, и этот мальчик из заштатного приуральского городка всё же были суждены друг другу, если они были предназначены для того, чтобы стать супругами: она – верным его другом, преданной женой и любовницей, он – её любящим и несколько деспотическим мужем. Только жизнь могла придумать, чтобы у них возникла та любовь, которая сделает глубоко несчастным пережившего другого, сделает обоих благодарными за взаимно посвящённую жизнь.

Насущное уходит вдаль, а давность,

приблизившись, приобретает явность.

    Ф. Гете

I

Прошло десять лет, а жизнь творила свои предначертания, какие самая изощрённейшая фантазия не могла бы придумать. Казалось, какое могла иметь значение Октябрьская революция в том, что так тесно переплетутся судьбы молодой женщины, только что вышедшей замуж в Нью-Йорке, и юноши, живущего в далеком Зауралье, платонически влюблённого в очередную гимназистку, с детства позабывших друг о друге.

Если до революции из России, в поисках лучшей жизни, много людей эмигрировали в Америку, в Соединённые Штаты, и изредка оттуда кое-кто возвращался, сохранялась какая-то связь, то Октябрьская революция на долгие годы привела к изоляции страны, уничтожила всякие каналы связи между этими странами.

Возможность моей встречи с Лизой, и так невероятная, после Октябрьской революции переходила в область абсолютно невероятного.

Но жизнь на то и жизнь, чтобы чертить свои причудливые и невообразимые узоры в судьбах людей. Для судеб моей и Лизы жизнь, именно Октябрьской революцией, сделала главный ход к тому, чтобы наши судьбы получили направление на предстоящее сближение.

Дядя, вступивший в Америке в революционную организацию «Индустриальные рабочие мира», преследуемую правящими кругами, был арестован и как выходец из России, под предлогом, что он русский большевик, был выслан из Америки к себе на родину. Шёл 1919 год. Мне ещё и сейчас непонятно, каким чудом в царящем тогда хаосе удалось ему разыскать свою оставшуюся в России семью, к тому времени переехавшую к нам в Троицк, с которой он потерял всякую связь, когда началась Первая мировая война. От дяди я снова узнал: Лиза существует, вышла замуж, у неё родился сын и она живёт хорошо. Но какое это могло иметь отношение ко мне, к моей судьбе? Всё это отложилось в сознании, чтобы быть глубоко забытым.

После разгрома Колчака я уехал в Томск и поступил в университет. В 1922 году, узнав, что наша семья уехала из Троицка в Москву, куда ещё ранее переехал дядя с семьёй, приехал в Москву и я.