Восвояси

Близилась пора зерноуборки. Из многочисленных совхозных комбайнов перестройку пережили лишь двое. И то, благодаря таланту и самоотверженности их новых хозяев.

Уже в предпенсионном возрасте однорукий Эрвин по крохам собрал и отремонтировал одну из последних моделей советского машиностроения – зеленую Ниву.

У молодого Рыбака – так на селе прозвали Федора, переведя его немецкую фамилию – на ходу был более старый, красного цвета комбайн.

Оба механизатора жили по соседству с Дамежан. Пожилая женщина решила договориться со старшим из них. Она была уверена, что Эрвин намного опытнее и сможет убрать урожай с минимальными потерями.

Выходные в сельской местности дело относительное. Летом их практически не бывает. И лишь в середине августа, на старте хлебоуборочной страды, механизаторы могут себе позволить отдохнуть пару дней. Отдых у сельских жителей тоже понятие относительное.

Была суббота. Эрвин с обнаженным торсом возился на задворках дома возле своего комбайна.

– С?лем, амансындар ма[23 - С?лем, амансындар ма? (каз.) – Привет, как дела?]? – издалека и на казахском поприветствовала немца Дамежан и остановилась. В ожидании, опустив глаза, не спеша рассматривала угол своего платка.

Эрвин услышал и понял намек. Мужчина поспешил надеть рубаху и выкрикнул:

– Здравствуй, Батыр ана.

Дамежан подошла.

– Сосед, мне нужна твоя помощь. Урожай пшеницы надо собрать.

– Нет проблем. Думаешь ради чего я тут все лето с этим степным кораблем возился?

– Вот только наше поле далеко, на Востоке.

– И туда доедим.

– Сколько?

– Мои расценки всем известны. Тебе, по-соседски, будет скидка.

– Рахмет к?ршi, – поблагодарила соседа Дамежан. – Я и без скидки соглашусь. Туда ведь добираться далеко. Тебе тоже надо что заработать.

– Прям с твоего поля, Батыр ана, в понедельник и откроем сезон хлебоуборки, – заверил ее и протянул в знак заключения договора свою единственную левую руку пожилой Эрвин. – А как мне найти твою пшеницу? Кто-нибудь из ваших там будет?

– Не бойся, не ошибешься. Там только наше, одно единственное поле. Кроме нас ведь на Востоке никто больше не сеял. Слишком далеко от цивилизации.

На том и порешили. Дамежан ушла восвояси, а Эрвин поспешил в дом.

– Заживем теперь, мать, – с порога радостно пробасил хозяин дома. – Сезон обещает быть прибыльным.

– Дай то бог! – ответила ему супруга. – А то все ваучеры и сбережения в твой дирижабль вбухали. Прогорит дело – зимой лапу сосать придется.

– Не ссы, Каролин, – самоуверенно успокаивал муж, по-барски усевшись за шатким обеденным столом. – Считай на всю округу лишь два комбайна: мой, да салаги Федьки. Конкуренции нам нуль без палочки.

– Не говори “гоп”… – явно на середине предложения прервалась Каролина, подозрительно выглядывая в окно летней кухни. Спустя минуту чуть ли не шепотом испуганно продолжила: – Пока не перепрыгнешь. Гляди. К нам непрошенные гости пожаловали.

Эрвин приподнялся и, отодвинув край тюлевой занавески, тоже выглянул в окошко. От удивления присвистнул.

Посреди их двора стоял мальчик. Не старше десяти лет. Что же могло в нем так напугать хозяев дома, которые буквально пулей вылетели наружу и сейчас молча переминались с ноги на ногу у порога.

Мальчик был младшим из банды братьев Исиных. Молодчикам видимо доставляло удовольствие не просто грабить односельчан, но при этом еще и унижать их. Именно поэтому они отправляли к избранным жертвам маленького и худенького почти что еще ребенка. Взрослые мужчины поселка должны были ему беспрекословно подчиняться. Тех сельчан, кто все же осмелился противоречить пацану, братья Исины избивали за “издевательство” над ребенком.

– Эй, ты, однорукий, – писклявым голосом обратился мальчонок к пожилому Эрвину и, стараясь подражать взрослым, сплюнул на землю. – Чтоб завтра был со своим комбайном на Востоке. Нам там пшеницу надо скосить.

В этот момент гнев и обида окрасила лицо хозяина дома в кроваво-красный цвет. Казалось, что все мускулы мужского тела сейчас вспучились, до предела натянув кожу. Вены на шее и висках вздулись. Но Эрвин промолчал. Того требовала Каролин, то и дело скрытно одергивая за руку супруга.

– Короче, ты меня понял, – уверенно и нагло произнес тот же писклявый голос и мальчуган не преминул опять сплюнуть. – Чтоб как штык завтра там был.

Этой ночью Эрвин не мог заснуть. Хотел, пытался, но не получалось. Жуткие мысли постоянно лезли в голову. Мужчина поминутно ворочался с боку на бок.

– Исины уже и своих, казахов, начали грабить, – размышлял он. – При этом чужими руками. Меня ж в селе оставшиеся люди возненавидят.

В конце концов Эрвин не выдержал, вскочил и выбежал во двор. Круторогий месяц освещал ему путь.

Хозяин дома крадучись, часто озираясь, приблизился к своему любимцу. В лунном свете его зеленый комбайн блестел как громадный изумруд.

Быстро оглядевшись по сторонам и убедившись, что вокруг – никого нет, Эрвин достал из кармана складной нож.

– Будут мне еще тут всякие сопляки указывать, – его губы мелко дрожали. – Не на того напоролись. Командуйте другими и в другом месте.

Однорукий зубами открыл единственное длинное лезвие самодельного ножа и с яростью глубоко воткнул его острие в шину переднего колеса. Резиновая камера тут же, со свистом, стала испускать воздух. Эрвин вытащил нож и метнулся к заднему колесу. Все повторилось.

Вот уже которую минуту, более и более впадая в ажиотаж, пожилой мужчина как безумец кружился вокруг комбайна, протыкая и пытаясь вспороть шины всех четырех колес.

Когда-то он остановился и сквозь слезы с пеной на губах злорадно произнес:

– Так не доставайся же ты никому! Я тебя собрал я тебя и зничтожу.

Затем, тем же ножом он стал резать ремни. Как же дорого они ему обошлись! За приводной ремень отдал двадцать кур. Годовалым теленком пришлось заплатить за клиновый, приводной и вариаторный ремни. Весь труд пошел насмарку. Все расходы коту под хвост.

– Накосьте выкусьте! – не выпуская из единственной руки складной нож, Эрвин умудрился скрутить фигу в направлении центра поселка.

Напоследок мужчина стал засыпать песок в заполненный до краев топливный бак. С каждой жменю песка, горючее выливалось через горловину. Комбайн буквально истекал соляркой.

К утру Эрвин свершил все задуманное. Успокоился и почему-то даже повеселел. Вернувшись в спальню их дома, с порога выкрикнул:

– Мать, собирайся. Мы сваливаем в Германию.

– Тс-с! – цыкнула на него Каролина, протирая спросонья глаза. – Молчи, попридержи язык за зубами. Соседи могут услышать. Ты в своем уме? Ты же еще вчера клялся, что твоя нога не ступит на немецкую землю.

– Weib[24 - Weib (нем.) – баба], не смей перечить мужу. Сказал собирайся – значит надо. И так будет. Баста! Давай, быстро! Бери документы да самое необходимое.

– А как же скотина, огород? Урожай не собран. А самое главное хлебоуборка. Как же твой комбайн? Ведь ты больше года над ним, как дитем малым трясся. Сколько денег на технику угробил.

– Комбайн в хлам! Металлолом. Я его собрал, я его и сгубил. Поломал и испортил все что можно было. А хозяйство? Так уже сегодня все это у нас Исины отберут. Так что, бежать нам надо. У детей в городе перекантуемся.

Каролина понимающе кивнула и стала спешно собирать чемоданы.