Возвращение

Возвращение
Ирина Алексеевна Львовская

Его никогда не жалела судьба, он стойко сносил все удары, когда она, изломанная, обожженная злобно смеялась ему в лицо. Он верил всегда, что прорвется, вырвется. Его не раз ломали в этой жизни, выкручивая жилы, не раз били, размазывая по лицу липкую, соленую кровь. Он не раз умирал, хватая ртом воздух, все равно выкручивался. Спустя девять лет он возвращается домой, отсидев за убийство насильника сестры, неся на себе клеймо убийцы, в родную семью и верит, что все осталось позади. Но так ли это? Рассказ – пролог из романа "Пятеро", в который вошли события первой книги.

Громко стуча колесами и покоряя километры, поезд варварски разрывал ночную тишину. За окном проплывали, постепенно сменяя один другого, обычные российские пейзажи. Но Андрей жадно, отодвинув маленькую синенькую шторку, рассматривал вид из окна. На его высоком лбу заметно выделялись три морщины, а переносицу и вовсе изрезали две поперечные хорошими бороздками. Серые глаза мужчины неотрывно смотрели на пробегающие полупустынные ландшафты, на редкие деревеньки и железнодорожные пути, лишь иногда взирали на лица других пассажиров. Его сильные мускулистые руки порой неосознанно сжимались, тем самым выдавая волнение. Но в целом он производил хорошее впечатление, скорее из-за того, что у него было спокойное дружелюбное лицо. Андрей почти ни с кем не разговаривал, после девяти лет разлуки он торопился домой. И те несколько дней в поезде казались трудным, почти невыносимым испытанием. Как тогда, когда девять лет назад его посадили в тюрьму… Свобода давила на затылок, тревожила сердце, окружающий мир волновал, незнакомые и родные запахи будоражили накаленные до предела чувства, а неузнаваемые станции уже новой страны вселяли надежду. Андрея посадили в Советском Союзе, вышел в России. Часто он поднимался и выходил в тамбур. И там, медленно, задумчиво доставал сигареты, потом долго машинально мял их, иногда забывая прикуривать, продолжая смотреть в ночь за пределами поезда. Зачастую сигареты крошились, вагон приятно качало, и воспоминания, навеянные стуком колес, не давали ему покоя…

Его взрослая жизнь началась совсем неожиданно в четырнадцать лет. Неожиданно потому, что еще утром того дня он не знал, что вечером закончится детство и он будет единственным, на кого ляжет самый тяжкий груз. Девять лет Андрей не вспоминал тот день. Хотя бы потому, что были другие воспоминания, хотя бы потому что запретил себе трогать родителей. Тюрьма и его родители не сочетались, не связывались в единое пространство. Они были из другого мира, из другой материи, из других принципов. Но всю поездку прошлое не давало покоя, оно ярко, больно обжигая душу, вырисовывалось в мозгу, и летний день, перевернувший его жизнь, не стал исключением.

То лето выдалось знойным до умопомрачения, что хотелось сбежать и спрятаться из душного города в тихом вековом лесу как можно глубже, в самой чаще и желательно около воды. И его родители не стали исключением. К тому же для поездки за город был еще один серьезный повод. Из далекого северного города к ним приехал средний брат отца Виталий с женой и двумя девочками. После долгих лет вдали от родных мест он решил перебраться поближе к отчему дому и своей родне.

У бабушки Андрея было два сына Вячеслав с Виталием и младшенькая дочка, которую бабушка называла Даренкой, потому что та родилась, когда старшим сыновьям было по пятнадцать-шестнадцать лет. К тому же все думали, что родится третий мальчик, но родилась легкая, как пушинка, потому что недоношенная, с ангельской улыбкой девочка. Старший сын Вячеслав был отцом двух мальчиков Андрея и Игоря, Виталий – двух девочек Аллы и Алены, Дарья матерью маленькой четырехмесячной Машеньки. Как попросилась Дарья на свет раньше положенного срока, так и торопилась она жить. Восемнадцатилетней девочкой вышла замуж за детдомовского парня по большой любви. Когда успела понять, что эта любовь навсегда? К девятнадцати годам у них появилась дочка. Улыбка у тети Дарьи сохранилась с детства, мягкая и загадочная, одним словом, ангельская. Зато отец Андрея был с твердым характером, ему с женой покорялись крутые горы и стремительные реки, они часто выбирались на природу, каждый раз на новое место, и возвращались домой счастливые, победившие холодные неприступные вершины и гремучие водовороты. Дядю Виталия Андрей знал плохо, только из рассказов бабушки и отца, он всего-то гостил у них недели две до того рокового случая. С севера родственник приехал с хорошими деньгами, которых хватило на покупку нового красного «Жигуленка». Бабушка тогда только руками развела.

– Жилья у вас нет, а ты машину.

– И жилье будет. На завод пойду, дадут, – успокаивал Виталий мать.

Братья были очень похожи друг на друга: крепкие и по комплекции почти одинаковые. Не то что муж сестры Антон, как мальчишка. Хороший, конечно, но ничего мужского.

Встретившись после севера, Виталий с Вячеславом потянулись друг к другу. Они всегда были дружны, а тут покупка машины. Самое время рвануть за город, тем более жара стоит невыносимая. И в субботнее утро, пока щедрое солнце не поднялось высоко, братья с женами собрались на «Жигуленке» за город. Андрей явственно помнил, как не хотела ехать тетя Даша. Она стояла около машины, прижимая к себе крошечную Машку, и нерешительно улыбалась.

– Нет, мам, не поеду, у меня ребенок маленький, – упиралась Дарья.

– Езжай с братьями, с мужем. Что ты у меня все взаперти, света белого не видишь? – бабушка Раиса Григорьевна была полная уютная женщина с сильными рабочими руками, как большинство бабушек того времени, когда полнота была признаком достатка. Про таких еще говорили: кровь с молоком. – Брат с севера приехал, – продолжала ласково наставлять она, – Езжай, Даренка, а с Машенькой я посижу. Давай ее мне.

Дарья робко потопталась, беспокойно улыбаясь.

– Давай Машеньку, – протянула руки бабушка. – Съезди, отдохни. – Она силком усадила дочку в машину. Дарье не хватило места, и ей пришлось сесть на колени к мужу, как раз посередине немного жестковатого заднего сиденья.

Красные «Жигули», в которых сидели шесть человек, горделиво тронулись в путь. И бабушка, собрав возле себя двух худеньких девочек от Виталия, сильно похожих друг на друга и на свою мать с длинными пшеничными косами, двух мальчиков от Славы, которых она помогала воспитывать с детства, но внешне не похожих друг на друга, и держа маленькую Машку на руках, отправилась домой.

С первого дня приезда Аллы и Алены Андрею понравились двоюродные сестры. Особенно Алла, к тому же она была почти его ровесница, ему – четырнадцать, ей – тринадцать.

Андрей чиркнул спичкой и прикурил. Оказывается, снова стоял и машинально мял сигареты. У Андрея защемило сердце при воспоминании о родителях. Какие же они были сильные и смелые! Как-то после очередного похода отец сказал ему:

– Андрюха, что бы с нами не случилось, никогда не бросай брата. Ты как старший всегда должен отвечать за него головой.

Только потом Андрей узнал, что отец чуть не сорвался с крутой отвесной скалы, что он едва выкарабкался.

Но в тот знойный летний день ничего не предвещало такого финала! Если бы тогда не поехала тетя Дарья с ними, она осталась бы жива. Лучше бы все не поехали. Что произошло в ту поездку, они узнали из слов милиционера, пришедшего поздней ночью вместо троих бабушкиных детей и родителей ее внуков.

На узенькой дорожке из-за крутого поворота, настолько непредсказуемого, что не видно идущего навстречу транспорта, с огромной скоростью выехал КамАЗ. И как торопилась на свет Дарья, как быстро жила она, так и вылетела первой из машины, и первой погибла, смягчив своим телом ранения мужа Антона. Следом за ней КамАЗ подмял двух крепких Вячеслава с Виталием, а потом и всех остальных. Не выжил и камазист-гонщик. В аварии уцелел лишь Антон. Здоровенных братьев переломало, а тростинка-муж Дашеньки выжил. Под грудой металла и тел других пассажиров его нашли в бессознательном состоянии и доставили в больницу.

– Будь проклята, эта машина! – в сердцах сказала бабушка и горько заплакала.

Андрей сидел, облокотившись на стол, и ковырял в клеенке несуществующую дырку. В тот момент он понял: все, детство безвозвратно ушло. В горле стоял колючий ком, а в глазах стояли еле сдерживаемые слезы. Нет больше сильного твердого отца, любителя природы, которому покорялись скалы! Нет больше справедливой решительной мамы, общественного деятеля и такого же безумного любителя природы! Никто больше из них не расскажет о своих победах и умолчит о трудностях походной жизни. Они в миг все осиротели. В один день бабушка потеряла троих взрослых детей вместе с их женами и мужьями. Лишь Антон, детдомовский парень, остался жить. Он был действительно хороший. Мягкий, но целеустремленный, ее, Даренку, на руках носил, и в Раисе Григорьевне проснулся материнский инстинкт. Рано утром она бросилась к нему вместе с Андреем в больницу. Старшая внучка Алла осталась дома с малюсенькой Машенькой, с сестрой Аленкой и двоюродным братом Игорем.

Перебинтованный с головы до ног, Антон лежал без сознания. Он приходил в себя только два раза. На вторые сутки после аварии, как раз перед похоронами, их не было с ним, врачи сообщили, что он просил не отдавать Машеньку в детдом. И на четвертые сутки почерневшая от горя Раиса Григорьевна сидела около его кровати. Ее всюду сопровождал Андрей, и хотя они уже знали, что шансов у Дашиного мужа выжить никаких нет, семья надеялась. Придя в себя, он горько, не стесняясь своих слез, заплакал.

– Где моя Дашенька? Как же мне плохо! Я даже не смог попрощаться с ней! Раиса Григорьевна, прошу вас, не отдавайте Машу в детдом! – он цеплялся слабыми руками за нее и просил, просил только об одном. – Я сам из детдома, и для своих детей хотел другой жизни. – Антон чуть повернул голову в сторону Андрея: – Андрей, пообещай мне, что не дашь Машу в обиду! Я умру, я знаю, но пообещайте, что Машу оставите при себе!

– Ты должен жить, обязан, слышишь! – заругалась на него Раиса Григорьевна. – Это приказ, понимаешь!

Она скандалила с ним и прятала свои бессильные слезы, наклоняя к полу лицо.

– Обещайте, что Машу не отдадите в детдом! Андрей, пообещай, что поможешь ей!

И Андрей, поддавшись несчастным глазам, дал твердое искреннее обещание.

– Куда я ее отдам? Никому не отдам своих внуков, – сдалась Раиса Григорьевна, – но ты должен жить, – перед уходом наказала она.

Антон умер тихой ночью, в часы, когда даже тяжелобольные и мучимые бессонницей забываются в спасительном сне. Его похоронили чуть дальше от пяти одинаковых ровных могил…

На следующий день ранним утром бабушка поднялась и встала к плите готовить завтрак. Она не устраивала истерик, не валялась в исступлении в постели, ругая свою жизнь. Молчком принялась за домашние хлопоты по воспитанию внуков. Лишь хлеб, который она резала к столу, был насквозь мокрым и соленым от слез, что его невозможно было есть. Что она чувствовала, помня, как силком усадила свою дочь в машину? Андрей этого не знал, потому что бабушка никогда об этом не говорила.

Выждав сорок дней, Раиса Григорьевна собрала сыновей от Вячеслава и пошла к сватье Антонине Захаровне. Вторая бабушка Андрея и Игоря по матери жила в том же городе, но, как говорят, отношения не сложились. За что-то она сразу невзлюбила своего зятя, или был бы только предлог. Андрей помнил, что еще при жизни родителей они редко бывали у нее в гостях, и каждая встреча заканчивалась большой ссорой. Скандал вспыхивал на пустом месте, из ничего, а потом с треском разгорался, разгорался и переходил в тяжелую тягучую ненависть. Именно поэтому он вместе с отцом, мамой и братом жили у бабушки по папе.

Антонина Захаровна открыла дверь своей квартиры, полная сил и здоровья. Увидев их на пороге, она злобно поджала губы. Они поздоровались. Андрей держал за руку семилетнего брата с грустными глазами. Игорек сильно отличался от него, Андрея. Он был пухленький, с круглым лицом, мягкими кистями рук и широко распахнутыми глазами, в которых отражалось абсолютно все: горе, радость, обман, когда Игорь пытался схитрить.

Гости скинули легкую летнюю обувь, им не было предложено домашних тапочек, и прошли вслед за Антониной Захаровной вглубь кухни.

– Что с детьми будем делать? – спросила ее Раиса Григорьевна.

– Хочешь мне их на шею повесить? – глядя с подозрением на сватью, спросила вторая бабушка Андрея и Игоря. – Я дочь из-за твоего сына похоронила! Это он во всем виноват! Ведь говорила, что ничего путного из него не выйдет, так и есть, ничего не вышло, только жизнь моей дочери загубил. Живу теперь на одних лекарствах! – она схватила платок и вытерла несколько редких слезинок, усиленно сжимая глаза. – Не возьму их на себя, у меня столько болезней, поэтому не смогу поднять детей на ноги. Тем более, мальчишки, – Антонина Захаровна отрицательно покачала головой, избегая смотреть на Андрея и обнимающего его Игорька. – Хочешь бери – у тебя здоровья на всех хватит, не возьмешь – осуждать не буду. Есть ведь и нужные учреждения.

– Была бы честь предложена, – скупо проронила Раиса Григорьевна, – собирайтесь, мальчики.

Мальчики встали и двинулись к выходу, а бабушка вплотную подошла к Антонине Захаровне и, сунув той сильный кулак под нос, произнесла:

– Еще раз тронешь своим языком моего сына, не знаю, что с тобой сделаю.

Услышав приглушенные слова бабушки, Андрей инстинктивно обернулся и остановился. Она была не из робкого десятка и, если пообещала, могла претворить обещанное в действие.

– Ты змея, которая никого не любит, шипит и только старается как можно больнее ужалить. Ты никогда не знала свою дочь такой, какой знала ее я. И только меня она называла мамой, – с ненавистью сказала Раиса Григорьевна и, не разворачиваясь, быстро пошла к выходу, увлекая за собой внуков.

Даже Игорек понял, что от них отказались и выкинули на улицу. Разорвав отношения тем днем, больше они никогда не видели свою вторую бабушку.

– Я школу оставлю и пойду в ПТУ. Прорвемся ведь? – спросил Андрей.

– Прорвемся, – бабушка ухватила его за плечи и горячо прижала к себе. – Ты же хотел в строительный институт поступать.

– Потом, все потом. Сейчас малышей поднять, а потом институт. Еще гордиться мной будешь, таким известным строителем буду! А Аллу с Аленой никому не отдадим?

– Не отдадим, у их бабушки с дедушкой большая семья и самая старшая у них была мама Аллы с Аленой. Я уже отправила телеграмму, что беру девочек на себя. А про Машку и говорить нечего, она кругом сиротинка. Будем жить одной большой дружной семьей, – закончила Раиса Григорьевна.

Ответ с севера пришел очень быстро. Там тоже не возражали, что Раиса Григорьевна возьмет на воспитание Аллу и Алену. Так, под одной крышей ее квартиры собрались пять внуков, старшему из которых Андрею было четырнадцать, Алле – тринадцать, Аленке – девять, Игорьку – семь и самой маленькой Машутке – четыре месяца. Как сказала бабушка, так и получилась у них большая дружная семья. Девочки привыкли в чужом городе, полюбили незнакомую бабушку, малознакомых братьев и Машеньку. Причем сближение произошло естественно, без скандалов и долгого притирания. Они стали единым целым. А чего им было делить? Все в одинаковых условиях осиротели.

Поезд, не сбавляя скорости, мчался, возвращая после девяти лет разлуки Андрея в родные места. Он давно уже лежал на своем месте, редкие световые отблески от фонарей иногда освещали вагон и спящих людей, а он все ворочался, мучимый мыслями о прошлом и с нетерпением ожидая приезда домой. Когда же закончится этот долгий путь возвращения? Он так мечтал поскорее оказаться среди своих! Ему не спалось, потому что стоило Андрею закрыть глаза, как он снова вспоминал все до малейшей детали…

…Первой умерла та бабушка, что взяла внуков к себе. Спустя четыре года после гибели родителей. Однажды утром она не смогла встать. Привыкший, что рано утром бабушка готовит завтрак, он не нашел ее на кухне. Раиса Григорьевна лежала на диване в зале. Она давно дала мальчишкам одну комнату, девочкам – другую, а сама с Машей поселилась в гостиной.