Ожерелье для Эдит

– Обращайтесь, если что, – ответил один из них, а второй кивнул.

Попрощавшись, они ушли. Я посмотрела им вслед, мне было не очень приятно. Унизительно как-то.

– Я поеду одна, библиотека недалеко, – сказала я.

– А как же, конечно, – согласилась Ольга. – Только отцу не говори.

– Ещё чего, – обозлилась я от одного упоминания о нём.

– Езжай с Богом, – сказала Ольга Петровна. – А я обед пойду готовить.

Как выяснилось чуть позже, Ольга Петровна, прячась за деревьями, домами и скамейками, бежала за мной всю дорогу, как заправский сыщик. А пока я ехала и внушала себе, что мне наплевать на взгляды прохожих. У меня закружилась голова от солнца и ветра. А город за считанные минуты будто вырос и угрожающе завис надо мной. Я вдруг обнаружила, что аптеки, магазины и кафе, как в заколдованном сне, закрыты лишь для меня одной, потому что на ступеньках нет пандусов. Я увидела, что узкие проходы или глубокие впадины на дорогах удлиняют мой путь; что управлять коляской не так легко, потому что руки плохо слушаются и начинают болеть. Об общественном транспорте мне и думать не стоит по той же самой причине: инвалиду туда ход закрыт. Перед библиотекой, разумеется, тоже оказались ступеньки. Я выставилась на них взглядом барана из известной поговорки. Потом меня осенило. Я подъехала к декоративному горшку для растений, что стоял у входа, взяла камешек и пульнула в окошко. Никто не отозвался. Я не смирилась и бросила снова. В окне резко выросла тётка с прилизанными волосами. И хотя окно было ещё закрыто, я поняла, что она орёт. Тётка рванула створку на себя, (я даже испугалась, что она выдернет раму), и вывесилась из окна с риском для жизни.

– Ты что делаешь, сволочь?! Бесстыжая! Хулиганка! А ещё в инвалидном кресле!

Я опешила, ответные слова, будто сосульки, примёрзли к губам, и отрывать их было больно. А так как мне очень хотелось ответить ей, невежливо же уезжать молча, то я просто взяла ещё один камешек и засадила его тётке в лоб.

Реакция последовала незамедлительно.

– Ах ты, дрянь этакая! Да я сейчас полицию вызову! Не посмотрю, что ты инвалид. Тебя в психушку засадят!

– Я, конечно, ментов подожду, – сказала я и развернула коляску, мысленно распрощавшись с Эдит.

И чуть не переехала Ольгу Петровну. Она, не глядя на меня, неслась к дверям библиотеки. Выйдя из своего транса, она стала похожа на боевую атаманшу.

– Вот я тебе сейчас покажу полицию! – заорала она. – Грымза книжная! Крыса канцелярская! Ребёнок к ним въехать не может, а она полицией грозит. А всё потому, что дома строят такие же дураки, как ты. Девочке книги нужны, – она остановилась на верхней ступеньке и, изогнувшись, чтобы видеть библиотекаршу, трясла снизу внушительным кулаком, – а ты, не разобравшись, орёшь. Попробуй только, позвони, я тебя так отделаю, что буквы забудешь! Я в газету напишу про тебя, ты ещё узнаешь! Слышишь, я поднимаюсь к тебе!

Я не хотела скандала. Раньше он доставил бы мне огромное удовольствие. Но сейчас… Надо уезжать, решила я. Из раскрытого окна выпадали горохом взвизги и ругательства. Я поехала прочь, глотая запоздавшие слёзы. Они мешали мне смотреть на дорогу. Как обидно, ведь теперь всё то, что обыденно и доступно для других людей, навсегда потеряно для меня. Вскоре меня нагнала тяжело дышавшая Ольга Петровна. Она на ходу вытирала пот рукавом.

– Я всё ей объяснила, Дашутка, и очень доходчиво. Можешь возвращаться и выбрать книжки.

– Ни за что. И вообще, зря я поехала. Никто не будет разговаривать со мной.

– Это мы ещё посмотрим! – она красноречиво помахала в воздухе своим огромным кулаком.

Я вздохнула.

– Вы же не будете из-за меня везде драться.

– Буду, – сказала она.

– Но я этого не хочу. Спасибо, что пошли за мной, но больше я никуда не поеду, я ведь с самого начала не хотела и правильно делала. Кто, например, потащит меня сейчас наверх?

– Думаешь, я не найду мужиков?!

– Каждый день никто не будет.

Конечно, она нашла людей, и меня затащили домой, но я твёрдо решила больше не выезжать в свет. Дико болело всё, что могло заболеть. Буду кататься только по квартире. В конце концов, у меня есть и энциклопедии, и Интернет. Правда, ни то, ни другое не дали мне, ровным счётом, ничего. Эдит Сёдергран будто жила в другом измерении, ходила по другому Невскому проспекту, существовала в другой России. Все как будто сговорились и вычеркнули её из литературы и истории страны. Как меня сейчас отвергли все те, с кем я общалась с детства.

Глава шестая

За ночь я прочитала сборник стихов Эдит Сёдергран несколько раз подряд и всё сильней ощущала её воздействие на меня. Между строчками стихов я находила подробности её личной жизни и переживаний и подумала, что может не так уж мне и нужны эти словари и биографии. Ну, не узнаю я имён её родителей, возлюбленного, кота и что? Я могу их придумать сама!

Это была не моя мысль, я уверена. Я поймала её где-то далеко-далеко от моих обычных мыслей. Она уже собиралась ускользнуть за какую-то потайную дверцу. Я ухватила её в последний миг, а, осознав, очень удивилась. Мне написать об Эдит? Мне, едва справлявшейся со школьными сочинениями? Но почему бы и нет? Всё равно делать нечего. Перебрав в уме свои скудные познания о писателях, я убедилась том, что почти все они посещали места, о которых писали. Хотя, кажется, Жюль Верн никогда не бывал ни в одной стране. Но он, видимо, исключение. А мне бы поездка не повредила, тем более, до Рощино рукой подать. Если б не моё безжизненное тело! И я с отвращением посмотрела на свои ноги. Если бы не это!

«Если бы не твоё безжизненное тело, ты бы никогда до такого не додумалась, – услышала я. – Каталась бы все вечера на роликах, прыгала на дискотеках, курила бы тайком и целовалась с мальчиками. Вот и всё, на что тебя хватило бы».

Ясное дело – явился кот.

– Ты думаешь? – жалобно спросила я, хотя описанная им жизнь показалась мне очень привлекательной, даже внутри защемило.

«Уверен на все сто», – он с удовольствием вытянул передние лапы, потянулся, после чего свернулся калачиком, намереваясь заснуть.

– Но как же мне доехать до Рощино? Отвечай! – потребовала я.

«Отстань. Не мешай спать!» – последовал ответ.

– Но это реально для меня – попасть туда? – я не унималась.

«С тебя станется», – он закрыл нос хвостом, давая понять, что разговор окончен.

Я оставила свои расспросы, но продолжала обдумывать эту проблему. Допустим, я спущусь на улицу и доеду до вокзала. Может быть, найдётся пара-тройка добрых людей, которые втащат меня в электричку, а потом извлекут оттуда. Ох, сколько препятствий. Предположим, я благополучно высажусь в Рощино, и снова встречу добрых людей, и они укажут мне дорогу до домика и могилы Эдит. Стоп! Я, кажется, надеюсь встретить слишком много хороших людей на своём пути. И тут я, как нельзя, кстати, вспомнила тёплый приём, оказанный мне в библиотеке. А потом мне предстоит ещё обратное путешествие. На кого мне возложить свои надежды, когда, нагруженная материалом, я двинусь домой? А деньги? Я не знаю, где их хранит отец. Может, все его сбережения на карточке. Скорей всего. И вдруг мне приспичит в туалет? То есть не вдруг, а наверняка. Меня передёрнуло от этой мысли. Нет, лучше сидеть дома, чем опозориться на весь белый свет. Я всё сидела и представляла себе в волнующих подробностях все неприятности, которые могут произойти со мной, и какими разнообразными способами я сумею опозориться. В конце концов меня разобрал смех. Очень громкий. Кот вздрогнул и недовольно повёл ухом, а я не могла остановиться. Ольга Петровна и отец вошли одновременно и наперебой стали спрашивать, что меня так развеселило. Я внезапно успокоилась и сказала:

– Я спать хочу. Можно поспать больному человеку?

Отец раздражённо посмотрел на меня и вышел, а Ольга Петровна помедлила, но, видимо, решив, что со мной не стоит связываться, ушла следом. Веселье слетело с меня так же быстро, как и явилось. Я уставилась в окно. Ничего не предсказывало перемен: всё тот же безликий дом напротив, всё тот же серый туман. Как будто я не живу в историческом городе, а какой-нибудь Бобровке. Где прославленные Аничков мост, Сенатская площадь, мост Поцелуев, Адмиралтейство, Финский залив, крейсер «Аврора», наконец?! Почему я обречена до конца дней своих обозревать эту серость? Но ведь и книга Эдит тоже серого цвета! Я порывисто потянулась, что немедленно отозвалось болью в спине, вытащила из ящика едва начатую тетрадь, пролистнула две исписанные страницы и старательно вывела:

Ожерелье для Эдит

И остановилась на этом. Что писать дальше? И тут до меня дошло: нужно представить себя Эдит! Потом меня взяло сомнение. Как вообще пишут книги? А, поняла! Сначала все умные люди составляют план. Я снова перевернула страницу. Наверное, начинать следует с рождения. Придётся считать. С математикой у меня тоже была лажа, и я принялась считать в столбик. Потом пришлось залезть в энциклопедию и историю и прочесть кучу всего. После полнейшей путаницы с датами, из которой я так и не смогла вылезти, я всё перечеркнула и вытащила на свет Божий пыльный калькулятор. Битва с историей и математикой продолжалась ещё около часа, и я совсем обессилила и вспотела. Результатом моих страданий стало вот что:

1892г. – рождение Эдит в Санкт-Петербурге.

Трудность номер один: в каком возрасте в то время детей отдавали в школу? Поколебавшись, я решила – в шесть. Итак,

1898г. – Эдит начинает учиться в Петершуле. (Кстати, что это? Вот вам и вторая трудность!)

1898-1899гг. – первые стихи.

1899г. Николай II издаёт манифест, ограничивающий автономию Великого княжества Финляндии. Теперь финляндский сейм имеет лишь право совещательного голоса. Вместо укрепления единства Финляндии и России получился разлад, а потом и вовсе отсоединение. Не знаю только, отразилось ли это на Эдит.

1901 г. – разгар экономического кризиса, забастовка питерских рабочих. Массовые студенческие демонстрации.

1904 г. – оборона Порт-Артура.

1905 г. 9января – «Кровавое воскресенье». Начало первой русской революции.

1905 г. – Цусимское сражение.