– Беззаконие?! – взвилась товарищ Клава. От возмущения она даже привстала с кресла. – Беззаконие, это когда генеральша Мосина в шубе ходит, а я себе кацавейку справить не могу. Вот это беззаконие! Насмотрелась на вас, зажравшихся буржуев. Ненавижу! – Её глаз начал подёргиваться, а папироса в руках уже жгла пальцы.
«Типичная истеричка», – подумал Тимофей, вспоминая лекции по психиатрии. Он поправил руку сползавшего на пол Аполлона Сидоровича и под недоумённым взглядом Всеволода настойчиво повторил свою просьбу:
– Пригласите машинистку. Вы должны запротоколировать наше задержание.
– Нет у нас больше машинистки, – стукнув винтовкой об пол, оборвал его матрос у двери и в сердцах махнул бескозыркой. – Товарищ Маша сражена вражеской пулей.
– Как сражена? – хотел переспросить Тимофей, но вовремя спохватился и придержал язык, чувствуя, как от ошеломляющей новости у него потемнело в глазах. Это известие выбило его из колеи.
– Что, струсил, господин доктор, оттягиваешь время? – расценила его замешательство товарищ Ермакова. – Это правильно. Бойся пролетарского гнева. Партия нас учит, что всякий контрреволюционный элемент должен быть лишён всякой собственности и безжалостно уничтожен. В этом заключается высшая справедливость социальной революции.
– Грабь и не задумывайся, – заметил Всеволод.
– Не грабь, а бери своё! – поучительно сказала Клавдия. – Отнятое у народа правящим классом и попами. – И, повернувшись к охраннику, скомандовала: – Давай, Матвеев, зови конвой.
Бросив в печь окурок самокрутки, она нервным движением прикрутила фитиль керосиновой лампы, бросившей блик на её красивое лицо.
Краснофлотец вышел в коридор, и тут Тимофей понял, что другого момента уже не будет.
– Была не была! – Он отпустил Аполлона Сидоровича, пытавшегося встать самостоятельно, сильным толчком вышвырнул комиссаршу в коридор и закрыл дверь на замок.
– Бежим!
Но брат уже просчитал ход его мыслей и, навалив себе на спину библиотекаря, резко крутанул чернильницу. Тимофей зажмурился, боясь провала, но секретный рычаг вдруг плавно повернулся, и стеллаж послушно скользнул по стене, распахивая путь к свободе.
– Скорей!
Замок нещадно трещал под напором преследователей. Слышались пистолетные выстрелы, но их звук тут же поглотила захлопнувшаяся дверь подземного хода.
Сева закусил губу:
– Надо её чем-то заклинить.
Тимофей выхватил из кармана кинжальчик Досифеи Никандровны и подсунул его под рычаг поворотного механизма. Туннель в ротонду теперь был безопасен. Даже если преследователи знают о подземном ходе, то путь туда через парк займёт по меньшей мере минут пятнадцать-двадцать.
Мужчины потащили к выходу тяжеленного Аполлона Сидоровича. Он не сопротивлялся, только беспомощно вращал головой, не осознавая действительности.
– Вдруг они знают про ротонду? – задал Сева вопрос, беспокоивший Тимофея, и сам себе ответил: – Нет. Иначе не вели бы себя в библиотеке столь беспечно.
Они подошли к двери в беседку, привалили тушу библиотекаря к стене и отдышались.
– Ты оставайся, а я пойду на разведку, – сказал князь Езерский.
– Нет! Я пойду.
– Оставайся с больным, – по-военному отдал команду Сева. – Я – офицер, ты – врач.
Возразить на это было нечего, и Тимофей с тревогой проследил, как стройная фигура Всеволода скрылась в чуть приоткрытом проёме двери, замаскированной под арку с цветочным орнаментом.
Он обессиленно присел рядом с Аполлоном Сидоровичем и машинально пощупал его пульс. Сообщение краснофлотца о том, что Кристина убита, клином вышибло из головы все остальные мысли и чувства. Сказать по правде, Тимофей был бы даже рад, если бы в него сейчас кто-то выстрелил. А ещё лучше, если бы была возможность погибнуть вместо Крыси. Он явственно вспомнил маленькую чумазую польскую девочку, которая пряталась под скамейкой, и застонал от душевной боли.
А Всеволод? Как сказать ему о страшной потере? «Никогда не прощу себе того, что позволил Крысе ввязаться в эту авантюру, – подумал он и тотчас вспомнил, как легко, от одного прикосновения, сработала чернильница-рычаг. – Значит, Крыся успела разблокировать механизм потайной двери! Выполнила свой долг и погибла. Погибла за нас. И своей жизнью мы трое обязаны только ей. Юной девушке, почти ребёнку».
Взгляд Тимофея упёрся в бетонную стену туннеля, на которой раскачивалась паутина. «Мы живы, но какой ценой!»
Дурнота пеленой затягивала глаза и билась пульсом в висках, поэтомуТимофей совсем не удивился, когда перед ним появился образ Зиночки. Она гладила его рукой по голове и уговаривала, как маленького:
– Вставай, вставай.
«Это бред, надо собраться. Со мной больной», – приказал себе Тимофей. Но видение не растворилось. Он напряг все силы, повернул голову и увидел обращённые на него родные глаза любимой под упавшим на лоб завитком каштановых волос.
– Вставай, – сказала Зина и протянула ему руку, – Сева караулит за углом.
15
Первая весна при власти Советов выдалась грязной, мокрой и серой.
– Пришёл антихрист, добра не жди, – тайком перешёптывались обыватели, недобро провожая взглядами революционных солдат и матросов, шнырявших по всему городу в поисках добычи, словно голодные волки в бескормицу. И глаз у них был недобрый, волчий. Бывало, зыркнет краснофлотец на кого исподлобья, как штыком пырнёт: враз у говоруна от страха язык отнимается.
Ближе к вечеру народ расходился по квартирам, не забывая тщательно запереть за собой все замки. Погасив свет, всякий старался, чтобы его пристанище выглядело нежилым, авось тогда господа-товарищи не пожалуют к нему с обыском или грабежом.
Этой весной по одной из таких улиц, опустевшей раньше обычного из-за мерзкой погоды, шла странная компания. Двое худых, заросших до черноты молодых мужчин тащили под руки грузного старика, выписывавшего ногами немыслимые кренделя. Впереди них, то и дело тревожно оглядываясь, шла барышня в шубке, замотанная до бровей чёрным шерстяным платком.
– Ишь, нализались мужики, видать, винные запасы нашли, – осуждающе прошипела дворничиха Авдотьевна своей товарке – разбитной прачке из трактира на Большой Подьяческой.
Девушка в шубке распахнула дверь проходного подъезда и почти силком втолкнула туда своих спутников.
– Местные, – констатировала дворничиха, – этот ход только здешний народишко знает. – Она напряжённо нахмурила лоб. – Кто ж такие? Похоже, не первый день поддают, смотри, рожи-то как заволосатели. Чисто лешие. – Она три раза плюнула через плечо, чтоб не навлечь на себя беду из-за упоминания о нечистой силе, и отвернулась к товарке, подчёркнуто не обращая внимания на то, что из-за тощей поленницы дров к ним приближается патруль Балтфлота с винтовками наизготове.
– Эй, гражданки, людей тут не видали?
– Не видали, – ехидно протянула Авдотьевна, бесстрашно растягивая в улыбке толстые губы, – окромя вас тут некому шастать.
– И не слыхали, – подобострастно подхватила прачка слова подруги.
– Смотри, тётка, допрыгаешься у меня, – пригрозил языкастой дворничихе начальник патруля, – говори как на духу, видала господ или нет? За пособничество врагам революции знаешь что бывает?
– Это я – враг революции? – Авдотьевна с размаху бросила на землю полено, которое взяла было из поленницы, упёрла руки в боки и мощной грудью придвинулась к матросу. – Глаза твои бесстыжие! Да я вот этими руками не один пуд грязи выскребла, пока ты ещё в люльке качался. А ты меня на всю округу позоришь?!
Она сунула под нос оторопевшим морякам свои заскорузлые от работы руки, не переставая честить депутатов на чём свет стоит.
– Тьфу, язва. Пошли, ребята. Нет здесь контриков. Видать, в другую сторону сбежали, – поворотился к матросам командир. – Не миновать нам революционного нагоняя от товарища комиссара Ермаковой.
Заговорщически переглядываясь, бабы молча смотрели вслед ушедшим краснофлотцам. Наконец прачка не выдержала:
– Ох, и смела ты, Авдотьевна. Генеральша в юбке!
– Генеральша не генеральша, а этих поганцев самозваных на дух не выношу. Да и царя-батюшку кажинный день добром поминаю. Мне на евоную коронацию от тайной советницы Дубининой рубь серебром перепало и фарфоровая кружка с орлом от мадам Миропольской. А они, депутаты эти вшивые, государя под арестом держат с невинными малыми детками. Помяни моё слово, Марья, – добром ихняя революция не закончится!