– Смотрите, Андрей Иванович, вы были правы, он открыл глаза, – обрадовался барин в куртке и надел пенсне, чтобы лучше рассмотреть Тимофея.
«Человек в пенсне из третьего вагона!» – озарило Тимку, и он вспомнил свой побег от вредной тётки, железную дорогу, воров и удар в спину.
– Ты меня слышишь? – спросил офицер.
«Да», – хотел ответить ему Тимка, но губы совсем не слушались. На всякий случай он снова смежил веки, чуть-чуть подсматривая в щёлочку между ресницами.
– Он слышит и даже пытается отвечать. Это великолепно, Пётр Сергеевич!
– Ну, слава Богу, – размашисто перекрестился господин в пенсне, – а то я уж начал тревожиться. Всё-таки мальчик три дня лежит без памяти. Теперь быстро пойдёт на поправку. Сима, Сима, иди сюда, – позвал он, и в комнату вошла пожилая женщина с приветливым лицом. – Серафима, мальчик очнулся. Напои его, пожалуйста, водой и накапай вот эту микстуру. Если его не стошнит, можно будет дать бульон.
Пётр Сергеевич протянул тётке бутылочку с лекарством и вслед за Андреем Ивановичем вышел из комнаты. Женщина торопливо взяла из рук Петра Сергеевича микстуру и опустилась на стул рядом с Тимошкой. На него повеяло тонким запахом цветущей черёмухи.
– Очнулся, голубчик! Вот и хорошо. Вот и молодец! Сейчас тётя Сима тебя обиходит, – приговаривала она мягким голосом.
Она казалась такой мягкой и нежной, что Тимофей не стал больше таиться и широко распахнул оба глаза. Тётя Сима ответно улыбнулась и, приподняв его голову, поднесла к губам Тимо-хи чашечку с носиком – наподобие заварочного чайника.
– Сейчас кушать будем. Желаешь похлебать тёпленького?
Тимка сглотнул микстуру и понял, что больше всего на свете он хочет есть. «Варёный сапог бы съел», – говаривал в таких случаях его отец.
Тётя Сима ушла и вскоре вернулась с красивой белой чашкой в руках. Она принялась осторожно кормить Тимку чуть тёплым солоноватым варевом. Какая вкуснота! Тимошка даже зажмурился от такого блаженства. Нет, не зря он подумал, что очутился в раю. Ну, чисто рай!
Сразу после еды к мальчику подошёл Петр Сергеевич с блестящим молоточком в руках и осторожно погладил его по грязным спутанным волосам:
– Изрядно напугал ты нас, дружок. Считай, второй раз на свет родился.
Он покрутил в руках молоточек и поднёс его к Тимкиному носу.
«Бить будет!» – ужаснулся Тимка.
Пётр Сергеевич, заметив его испуг, усмехнулся и попросил смотреть на самый кончик молотка, покачивая им из стороны в сторону перед глазами мальчика. Тимка заворожённо следил за молоточком, а сам в это время думал: как же странно всё обернулось – чужой господский дом, барин из третьего вагона с молоточком в руках, незнакомая тётя Сима, которая кормит его с ложечки…
Пётр Сергеевич как будто прочитал Тимошкины мысли. Он удовлетворённо отложил молоточек в сторону и прищёлкнул пальцами:
– С помощью молоточка я проверяю, в порядке ли твой мозг и зрение. Я, видишь ли, доктор. Зовут меня Пётр Сергеевич. А тебя как?
– Тимка.
– Ну вот, Тимофей, я подобрал тебя на вокзале без сознания и взял к себе на квартиру. Но скоро ты выздоровеешь и сможешь пойти домой. Там уже тебя, вероятно, с полицией ищут.
Тимошка попробовал отрицательно помотать головой, но тут же поморщился от резкой боли в шее.
– Некому меня искать, – глядя в глаза доктору, выговорил он запёкшимися губами, – сирота я, никому не нужный. Сам себе голова.
Пётр Сергеевич нахмурился и постучал молоточком по ладони:
– Голове ещё полежать требуется, а с твоей персоной мы что-нибудь придумаем. Я постараюсь похлопотать насчёт сиротского приюта. А ты спи пока, набирайся сил.
«Приют» – это страшное слово заставило Тимку забиться под одеяло. Ещё в деревне он слышал, как заезжая барыня в сердцах кричала своим расшалившимся дочкам: «Не будете слушать маменьку – сдам в приют».
«Зря я признался, что сирота, – огорчился Тимошка, – ну да ладно. Наступит ночь, убегу».
5
Несмотря на задуманный побег, сытый Тимошка спал всю ночь так крепко, что около его кровати можно было палить из пушек.
«Ладно, убегу следующей ночью», – решил он утром, когда открыл глаза.
Голова не болела, глаза смотрели ясно, и все вещи в комнате, виденные прежде словно сквозь дымку тумана, выглядели резко и чётко. Прямо над головой, на потолке, мальчик увидел большой лепной венок, посреди которого был приделан стеклянный шар.
«Экое чудо, – подивился он. – И чего только в барских домах не выдумают. У нас в избе весь потолок закопчён, куда уж там шары да горшки привешивать. Одно баловство».
Эти мысли прервала тётя Сима. Она вошла в комнату и повернула маленькую ручку на стене около двери. Шар на потолке вспыхнул жёлтым светом.
– Проснулся, голубчик? С добрым утром.
Она проследила за недоуменным Тимкиным взглядом и пояснила:
– Это электрическая лампа, изобретённая господином Яблочковым. Пойдём, дружок, помоемся, я тебе ванну налила.
Уж на что дивом показалась Тимофею лампа Яблочкова, но дальше чудес стало ещё больше. Сначала тётя Сима отвела его в маленький чуланчик, посередине которого стоял большой фаянсовый горшок странной формы с деревянным сиденьем и дыркой посередине:
– Это ватерклозет, туалет по-нашему, – строго сказала хозяйка, – когда сделаешь свои дела, надо потянуть вот за эту ручку.
Она дёрнула за привязанную на верёвку ручку, и из дырочки внутри горшка с шумом потекла вода.
Тимошка вздрогнул от неожиданности и разинул от удивления рот: ну и ну! Кому рассказать в деревне – нипочём не поверят.
Потом тётя Сима завела его в комнату, которую назвала «ванная», и посадила в огромное белое корыто на ножках, до краёв наполненное тёплой водой.
– Да у тебя одни кости, – заметила она, намыливая мочалкой худые мальчишечьи лопатки, – точь-в-точь, как у Вадика, сынка Петра Сергеевича. Уж три годка прошло, как они с матушкой, женой хозяина, умерли. Так доктор, бедолага, до сих пор в себя не пришёл. Даже плачет иногда ночью, – произнесла тётя Сима. – Я-то, почитай, уже лет десять у них в семье живу, всё про них знаю. Сначала в прислугах была, а позже в экономку-домоправительницу превратилась. Нынче весь дом на мне. А сам-то Пётр Сергеевич сейчас на работе. День и ночь работает. Что поделаешь, лекарь – должность наиважнейшая.
– Я видел здесь вчера дяденьку-военного, – робко сказал Тимка.
– А, это Андрей Иванович, тоже доктор, только военный, – махнула рукой тётка, – друг нашего барина.
– Разве бывают военные доктора? – удивился Тимошка.
– Знамо дело, бывают. Кто же солдатиков и господ офицеров лечить будет? А если война? Без врача в армии никак нельзя. У нас в Гатчине две бригады расквартированы – артиллеристы и кирасиры. Да и то сказать – сами государь император с семьёй частенько сюда в свой дворец наезжают.
Сам царь! У Тимки от такой удачи аж дыхание остановилось. Вот ведь! Ладил попасть в столицу, разыскать государя да в ноги ему кинуться, а тут, нате вам с кисточкой! Царь сам сюда приезжает!
«Погожу пока бежать, авось, Господь сжалится надо мной да сведёт с царём-батюшкой. Всё ему тогда расскажу про долю сиротскую», – принял решение Тимофей и по уши погрузился в изрядно почерневшую мыльную воду.
После ванны Тимка почувствовал себя лёгким, как цыплячье пёрышко.
Домоправительница выдала ему чистую мальчишескую одежду, в точности как у виденного на ярмарке барчука, и расчесала спутанные волосы: