Скифская пектораль

Он чувствовал, что в голове уже закрутились некие винтики. Ему надо было остаться одному, чтобы хорошенько всё обдумать.

Боясь быть поспешным и казаться неучтивым, он ещё некоторое время посидел за столиком, а потом, извинившись, встал:

– Мне нужно идти. Я должен позвонить в Лондон.

– Подружке?

– Сестрёнке!

Владимир быстрым шагом шёл в гостиницу. Всё то, что он только что узнал от случайного собеседника, переполняло его, и он, словно боясь расплескать чашу по дороге, торопился донести всё услышанное до бумаги, не забыв ни одну деталь.

«Богатейший материал! Здесь почва для любого романа: приключенческого, авантюрного, исторического, детективного, да и любовного тоже». Мозг уже работал, воображение показывало ему картинки будущего романа: раскопки кургана, сияющие драгоценности, положительные и отрицательные персонажи… Можно написать книгу о поисках сокровищ, о научной экспедиции в таврические степи, что-нибудь в стиле Жюля Верна; можно что-то приключенческо-авантюрное наподобие Дюма-отца или детектив – убийство ради сокровищ скифских курганов. Нет, лучше несколько убийств, а пектораль тем временем переходит из рук в руки, множа число жертв. Расследованием займётся английский журналист. А можно написать большой исторический роман о тех событиях, которые происходили в IV веке до н. э. Об образе жизни скифов, о скифских войнах, о великой любви скифского царя к прекрасной скифянке…

Владимир почти физически ощутил непреодолимое желание немедленно сесть за письменный стол и начать работать. В пальцах как будто появился зуд, они просили дела, они уже хотели действовать. Настоящая, полноценная работа будет, конечно же, только после того, как он засядет за книги по истории скифов, после того, как он досконально изучит всё, что известно науке о скифах. А пока надо успеть запечатлеть те мысли, ассоциации, образы, которые возникли у него, чтобы не потерять их в текучке дней и событий, пока не утратили они свою свежесть. Да, Владимир обязательно сегодня, сейчас засядет за рукопись, но прежде надо позвонить Тане. Со времени отъезда из Лондона он не давал о себе знать и ничего не знал о ней. Причиной была депрессия, а теперь, когда жизнь осветилась волшебным светом, когда он увидел перспективу для своего творчества, когда его распирало от эмоций, он должен поговорить с сестрой, поделиться своими замыслами и помыслами, услышать её мнение.

Сестра занимала особое положение в жизни Владимира. Когда-то давно, много лет назад родители сообщили ему, что скоро подарят сестричку. Малыш поднял на них свои голубые глаза и серьёзно сказал:

– Не надо сестричку. Подарите мне лучше новую машинку.

И тогда отец и мать поняли, что мальчика, который до шести лет рос единственным ребёнком в семье, надо готовить к появлению нового члена семьи. Родители засели за книги. Они не потратили время даром. С тех пор, как в доме послышался голос новорождённой, Володя всегда был рядом. Он, старший брат, чувствовал на себе великую ответственность за жизнь маленькой девочки. А та, в свою очередь, едва научившись различать лица близких людей, отдавала предпочтение ему – ведь дети всегда тянутся к детям. Только у него хватало времени и терпения сидеть около малышки и засовывать ей в рот ложку с кашей или супом. И когда Таня делала первые шаги, она дала ручонку не папе, не маме, а брату. Соседские кумушки умильно смотрели вслед детям Бобровых и сокрушались, что их собственные дети так не могут. Подрастая, Таня и Володя всё больше чувствовали потребность друг в друге. И окружающие как само собой разумеющееся воспринимали то, что Таня сидит в спортзале во время тренировки брата или на стадионе, когда он со сверстниками играл в футбол. С разбитыми коленками и с плохими оценками она бежала к нему. Только вот любовные раны Таня шла зализывать к своей подруге Лидии. Ей неловко было посвящать брата в свои любовные коллизии. Но он всё равно знал, что она всегда остаётся одна, хотя и не затрагивал эту тему.

Став людьми одной профессии, брат и сестра ещё больше сблизились. У них появилось гораздо больше общих тем для разговоров. И если Таня раньше беспрекословно слушалась брата, подчиняясь его авторитету, то теперь она начала яростно с ним спорить, отстаивая свою точку зрения, и частенько оказывалась права. Читая Танины материалы, Владимир иногда ловил себя на мысли, что он так бы не смог написать. Значит, Таня как журналистка стала сильнее его?

– Ты сам виноват – ты ограничил себя рамками спорта, и эти рамки не дают тебе расти дальше, – говорила ему Таня.

Он слушал её и иногда в её словах чувствовал мудрость опытной пожившей женщины. И видел возле себя уже не младшую сестрёнку, нуждающуюся в его заботе и опеке, а более опытного коллегу. Они делились написанным, иногда соглашались, иногда спорили, но не скрывали друг от друга того, что считали существенным, обсуждали свои проблемы, советовались, обменивались мнениями. И вот сейчас она нужна Владимиру. Он должен ей рассказать о золоте скифов, о том, что буде писать.

В гостиничном номере Владимир торопливо набирал знакомые цифры и больше всего боялся, что не застанет Татьяну дома. Но вот уже послышался родной голосок:

– Да, я слушаю. Володя! Наконец-то! Разве можно так надолго исчезать! Рассказывай, где ты и как ты.

И Владимир начал взахлёб рассказывать о случайном собеседнике в альпийском горном кафе, о скифских курганах, о сокровищах этих курганов и о своём будущем романе.

– Я буду писать о таинственной скифской пекторали, похищенной из царского скифского кургана. Её ищут археологи всего мира. Можно перемежать сцены античности и современности.

Владимир испытывал необыкновенный душевный подъём. Он чувствовал, что поймал журавля в небе, да что там журавля – жар-птицу, и уже никуда не отпустит её. Он говорил и говорил, зная, что Таня слушает его не только как сестра, а и как профессиональный литератор. Ему нужно было её одобрение.

– Володя, это замечательно! Я рада за тебя. Но это только первые устные наброски, а впереди предстоит долгая, трудоёмкая работа.

– Да, я понимаю. И я готов, засучив рукава, работать день и ночь. Игра стоит свеч. А теперь рассказывай, как ты жила эти три недели, что у тебя нового?

– Наконец-то ты заинтересовался и мной! А то я думала, что ты целый вечер будешь рассказывать мне о своих скифах и даже не спросишь обо мне. – Таня сделала паузу. – У меня действительно есть новости. У меня сейчас живёт девушка. Её зовут Кэт, она абсолютно слепа. Её надо показать специалисту, чтобы поставить диагноз, а потом сделать операцию. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вернуть ей зрение.

– А почему эта девушка живёт у тебя? Откуда она? Где её родственники?

– Она мне сказала, что у неё нет ни дома, ни родственников. Вернее, она сказала, что они, родственники, её предали. Ей негде жить.

– Как ты с ней познакомилась? И, наверное, всё же надо искать родственников, – Владимиру явно не нравилась эта история. – А если тебя обвинят в похищении?

– Я встретила Кэт на улице. Она позировала художнику. У него она и жила, но, сам понимаешь, это было не очень удобно, и она с радостью согласилась перейти ко мне, когда я ей это предложила.

Насчёт радости Таня преувеличила. Кэт восприняла предложение о переселении как ещё один нежданный и неизбежный поворот судьбы.

– Ты привела в дом неизвестного человека с улицы?

Владимир не знал, как отреагировать на этот поступок: поднять её на смех или строго отчитать. Но так как ни то, ни другое не было принято в их отношениях, он промолчал.

– Володя, ты не представляешь, что это за девушка! Она такая милая, нежная, трепетная! Она необыкновенная! Я ею просто очарована. Когда ты её увидишь, она обязательно тебе понравится. Она не может не понравиться.

Телефонная трубка немного помолчала, потом снова заговорила Таниным голосом:

– Я была бы счастлива, если бы она стала моей невесткой… А пока что надо её обследовать. Я хочу выяснить, кто у нас в стране лучший офтальмолог. Надо показать ему Кэт, а потом сделать операцию. Если этого не смогут в нашей стране, я выйду в Интернет. Я вложу все свои сбережения, а если их не хватит – обращусь в Красный Крест. Главное – прооперировать её, а послеоперационный уход мы обеспечим сами. Ты же знаешь – за стенкой живёт Лидия, она прекрасно выхаживает больных, у неё дома много медицинской литературы, она может делать уколы и ставить системы. Она согласилась нам помогать.

Владимир знал: если сестра что-нибудь задумает, то ничто в мире не заставит её отступить от своего плана.

– А если окажется, что этой девушке операция не поможет? Или если операция пройдёт неудачно – что тогда?

– В любом случае Кэт останется у меня, – твёрдо сказала Таня. – Я взяла её под свою опёку и ни за что не брошу.

Владимир не знал, как ему реагировать. С одной стороны, не очень-то ему всё это нравилось. Много непонятного для него. С другой стороны, ему импонировала позиция сестры, её твёрдость. К тому же, он не хотел её обижать.

– Хорошо, Танюша. Я пока не тороплюсь домой. Буду кататься на лыжах и обдумывать концепцию своего произведения. В лондонской суете это вряд ли удастся. Поэтому пока не буду покидать Альпы. Здесь чудесно! Я буду звонить и узнавать, как ваши дела. Передавай привет очаровательной таинственной незнакомке. – Владимир хотел сказать на прощание что-нибудь тёплое, как-то поддержать сестру в её стремлении помочь Кэт. – Я сегодня же куплю бутылку шампанского, настоящего, французского, из Шампани, и когда прелестная Кэт снимет повязку с глаз и увидит мир – мы поднимем бокалы за это!

Глава 4

Таня возвращалась с работы на такси. Путь удлиняли многочисленные пробки в час-пик, где в бездействии теряли время тысячи людей. Таня уже научилась в такие моменты отключаться от действительности, погружаться в себя и думать о своём – о своих репортажах, о своих взаимоотношениях с людьми и вообще о жизни. Может, и неплохо иметь такое время для раздумий – разве в хаосе современной жизни можно выкроить минуту для философских размышлений. Татьяна давно убедилась, что для неё это просто-таки благо. Она любила пофилософствовать вообще и по отдельным проблемам в частности. Иногда вот так, в автомобильных пробках ей приходили в голову отличные идеи или способы решения каких-то проблем. Так что как только транспорт на улице начинал замедлять ход, а потом и вовсе останавливался, Таня, в отличие от других, не проклинала дороги, машины, большой город, нерасторопных полицейских, приезжих и т. д. и т. п., а уходила в свой мир, где не было места дорожно-транспортным проблемам.

Так было всегда, но только не сегодня. Сегодня она торопилась домой. Сегодня Кэт можно снимать повязку с глаз. Сегодня Кэт увидит мир! Мир, в котором прожила 19 лет и которого совершенно не знает. А что значит для человека, жившего в темноте, вдруг увидеть мир! Она знала предметы наощупь, а теперь увидит всё наяву, в разноцветье красок. Наверное, это будет потрясением для неё. «Придётся ей рассказывать, – подумала Таня, – что это солнце, это деревья, а качаются они потому, что ветер их колышет, это дома, а это люди ходят». Знакомые предметы обихода она, наверное, будет узнавать, сначала ощупав их. Ведь она так привыкла их воспринимать. «Сняв с глаз повязку, первой Кэт увидит меня. Интересно, как она меня воспримет? Понравлюсь ли я ей? Может быть, она представляет меня совсем иначе. А может ли она вообще что-либо представлять, если она никогда ничего не видела?»

Татьяна размышляла, стараясь отогнать от себя самую страшную мысль. Ведь ко всему, о чём она думала, должна добавляться приставка «если». Если операция прошла успешно. Если же операция окажется неудачной и Кэт, сняв повязку, снова ничего не увидит, то трудно себе представить, какова будет моральная травма несчастной девочки и как она на это отреагирует. Татьяне даже в голову не приходило, что ей делать в таком случае, как себя вести и какие слова говорить. Она старалась не думать о таком исходе и, будучи сама оптимисткой, настраивала Кэт только на благоприятный результат. А вот сейчас, когда оставалось несколько часов до решающего момента, Татьяне стало не по себе. Она поняла, что взяла на себя слишком большую ответственность. Если операция окажется неэффективной, Кэт получит тяжёлое моральное потрясение и тогда уже вся вина будет возложена на неё, на Татьяну Боброву. И никуда она не денется от сознания своей вины, ведь именно она втянула Кэт в эту авантюру с операцией, убеждая, что Кэт обязательно прозреет…

Татьяна глянула в окно. Вечерело. «Пожалуй, мы снимем повязку завтра, при дневном свете. Негоже впервые увидеть мир в сумерках. Ведь Кэт запомнит этот миг прозрения на всю жизнь», – подумала она. Всё-таки лучше было ехать домой на метро. Хоть там и давка, и масса неудобств, а вышло бы быстрее, чем торчать в пробке.

Но зато такси подвезло её прямо к подъезду. Поднимаясь, Татьяна нащупала в сумочке ключ. Два-три дня назад у неё случилась досадная неприятность: она обнаружила, что потеряла ключ от квартиры. Тогда ей пришлось идти к Лидии, у неё она оставила свой запасной, чтобы та могла навещать Кэт в её отсутствие. Вчера они сделали новый ключ. Правда, где-то в уголке сознания промелькнуло, что надо бы сменить замок, ведь это могла быть и кража ключа. Но замок – это потом, сейчас надо решать проблемы с Кэт. Татьяна почувствовала, что сердце забилось чаще, а по телу пробежала нервная дрожь. «Я ей скажу, что снятие повязки отложим на завтра, – подумала она, – я ей всё объясню. Только бы Кэт согласилась! А если она захочет сегодня?» Татьяна поняла, что сама очень боится предстоящего действа, и потому готова всячески оттягивать его. Кэт, наверное, хочет поскорей видеть всё вокруг своими собственными глазами, а Татьяна уже чуть ли не физически ощутила груз ответственности на своих плечах. Как он давил, Боже, как он давил! И зачем только она ввязалась в эту историю! Да нет же, всё будет хорошо, ведь оперировал профессор…

Непослушными от волнения пальцами Таня открыла дверь. В квартире было темно. «Значит, Лидия ещё не заходила», – подумала она. Обычно Лидия включала свет, а Кэт этого никогда не делала, она могла сидеть и без света.

– Кэт, привет! Где ты? Как у тебя настроение? – Таня в темноте искала выключатель, и, споткнувшись обо что-то, едва не упала. – Ты готова…

Лампочка зажглась, и Татьяна увидела, ЧТО лежит у неё под ногами. Это была Кэт… Неподвижная Кэт в луже крови с кухонным ножом в сердце… И тут сознание Татьяны как бы раздвоилось. Одна Татьяна закричала, упала на колени возле Кэт, другая словно со стороны наблюдала за ней: «Чего ты кричишь? Ты же не боишься ни мышей, ни лягушек, ни мафии – чего же ты сейчас кричишь? Ведь это происходит не с тобой. С тобой просто не может произойти ничего подобного. Чей-то дурной сон тебе видится наяву, это не ты стоишь на коленях возле бездыханного тела…»

Татьяна, которая склонилась над Кэт, видела нож в её груди и думала, что может спасти её, если вытащит нож. И хотя в мозгу билась мысль: «Не бери его! Не бери его!» – она знала, что не надо его трогать, что в плохих детективах случайные свидетели берут в руки орудие убийства и тогда на них падает подозрение, она всё-таки вынула его. Она держала окровавленный нож и не понимала, зачем его взяла и зачем он в её руках.

– Кэт, боже мой, Кэт, отзовись! Покажи, что ты жива!

Другая Татьяна, которая наблюдала, цинично ухмыльнулась: «Зря ты схватила нож. Теперь на тебя всех собак повесят. Испугалась? Да не переживай, это же не твой сон. Всё будет хорошо. Это всё происходит не с тобой».

– Кэт, Кэт! – обезумев, звала Татьяна, которая сидела на полу.