Благоприятный момент. Роман ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА. Часть V

Настольная лампа, объятий тепло, жар ладоней?

Один лепесток – он не вечен, но ты не грусти:

Он в памяти сердца, и ярче при мыслях о доме.

ГЛАВА 2. ЧУЖИЕ ЗАСЛУГИ

О хорошем? Ладно.

Было кое-что. Да, было.

Сая развелась с омерзительным Троком.

Он и его мамаша, она же свекровь, прочно сели в тюрьму за издевательства над Саей и прочие свои преступления. Дядюшка заплатил за недопустимое отношение к племяннице такой штраф, что ого-го! Кажется, ему пришлось переехать в жильё, чуть лучшее, чем сортир на огороде. Ещё долго будут говорить об этом по ту и эту сторону Айкри: пусть другим неповадно будет. А Сая стала теперь обладательницей хорошего приданого. Разбирательство тянулось долго, уже после того, как Сая стала свободной. Вызывали, как я уже говорил, и нас с Чудилой.

Перед знаменательным событием, возродившим в нас надежду на побег, мне приснился сон.

В оконце вливались свет Навины и прохладный ветер середины весны, тихий говор охраны и далёкий рёв Някки. Я глядел в тёмный квадратик воли, и заснул незаметно. И видел всё в том же тёмном квадрате распустившуюся ромашку, любимый цветок моей покровительницы Эи, разумнейшей из сестёр. Серединка ромашки была оранжевой и светилась в небе звездой. На миг заслонив собой эту звезду с лучами-лепестками, в окошко прыгнул чёрный, молодой, здоровенный волчище.

– Привет, знакомец! – обрадовался я, ничуть не испугавшись. Во сне мне показалось, что это тот самый волк, которого я спас от расправы на пляже у реки. Я был рад, что он уже не хромает, а хвост держит высоко и победоносно. Выглядел зверь не страшнее домашнего пса, и я протянул руку – захотелось его погладить. Но он отшатнулся от меня, сел на пол и взглянул укоризненно. Тогда я заметил, что он принёс мне письмо. Простой желтоватый конверт волк держал в зубах и показывал, чтобы я его взял. На конверте вместо адреса было написано имя Петрика Тихо.

Я, было, протянул руку, но вдруг почувствовал, что то, что заключено внутри, имеет силу убийственную и страшную, схожую с той, что заключена в безобидных фигурках светящихся зверушек. Я сказал себе, что не могу позволить Петрику держать такое в руках. Я вскрыл конверт сам – и крик вырвался у меня. Все страхи, весь ужас, который только может испытывать человек, отчаяние от осознания невосполнимости утраты – то самое, что я испытывал, думая, что навсегда потерял Рики – всё это жило под тонким слоем бумаги, а теперь набросилось на меня, на моё сердце. Картины чего-то невозможного, чего я не хотел видеть, какие-то руины, чёрный дым в ясном небе, крики и мольбы о помощи, разбитые окна, топот копыт и ног по мостовым… моей Някки. Чёрно-красное море под безмятежностью синевы. Блеск клинка, который страшнее всего. Голос Петрика, ворвавшийся в этот кошмар:

– Миче! Миче, чего орёшь? Ночью даже! Что за привычка орать?

– Орёшь? Что орёшь? – спросил я чёрный силуэт, нависший надо мной. И сам поразился тому, как слаб мой голос, и как он дрожит.

– Не я ору, а ты, – укорил меня мой друг, хвала светлой Эе, вне сна. – «Мама! Папа! Бегите, бегите!» – вот что ты кричал, Анчутка. И ещё меня звал. Миче, что это значит? Что-то случилось? Там, в Някке?

Спросонья я не мог сообразить, как объяснить ему приснившийся кошмар. Живописать подобные ужасы?

– Случилось ли, спрашиваешь ты? Я не знаю. Но вот-вот мы получим известие.

– О чём, Миче? Скажи мне, как предсказатель: хорошее или плохое известие?

– Не могу знать, Петрик. Если хорошее, я бы так, наверное, не орал. Приснилось мне чёрт знает что! Думал, покончено с моим страхом. С тем, что мучил меня всю жизнь. Страх за Рики. Но снова здравствуйте. Бой… Пожары… Резня… Изначально, в детстве, я боялся именно этого. Ты ведь помнишь?

– Предчувствие?

– Наверное, да. Наверное, как предсказатель, я боялся стать свидетелем резни. Я был запуган взрослыми ещё в раннем детстве. Но загнал эту боязнь далеко. Глубоко-глубоко. Мне было велено об этом не думать. Я думал только о Рики, потому что он маленький, и очень дорог мне всегда был. То есть боялся опасности для него. Когда он родился, у меня всё перепуталось. Потом – факелы саду, и сгорел мой дом. Мне показалось, что всё, что то, чего я боялся, в прошлом. Ан нет.

– Тебе приснился сон о том, что должно случиться? Или что мы получим известие о том, что случилось? Или что ты станешь свидетелем того, что случится? Где?

– Я ли? На конверте, Петрик, было написано твоё имя. Приснилось, что конверт мне принёс знакомый волк.

– Я стану свидетелем?

– Чему ты удивляешься? Почему мы провели зиму в дороге и попали в тюрьму? Сам сказал осенью, что надо вернуться в Някку, всех всполошил, толковал о катаклизме и перевороте, вызванном будущими реформами – и я сразу понял, что пойду с тобой, и ты прав. Помнишь?

– Такое не забывается, Миче.

– Так что, тебе ничего не мерещилось? Не предвиделось? Не снилось? Только умозаключения по прочтении новостей в газетах? Ты сумел меня убедить, что твои выводы правильные, что мы не совершаем ошибки, возвращаясь в столицу, что мы всех спасём и всё предотвратим. Да, мне приснился кошмар, но паниковать мы не будем. Дождёмся известия.

– И станем действовать по обстоятельствам! – подхватил Чудила. – И постараемся предотвратить. Не бойся, Миче. Ты уже не маленький, и знаешь, что всё проходит. Твой страх пройдёт после того, как ты встретишься с ним.

– Утешил! Вспомни, что было, когда я встретился в прошлый раз.

– Но мог ли ты избежать встречи? – философски заметил Петрик. – Зато ты смог избежать потери. Потому что спас от одиночества и тоски Инару Кереичиките, а она потом вернула тебе Рики живым. Всё связано. Наконец-то дело сдвинется с мёртвой точки. Я знаю: мы сможем бежать. Двинуться навстречу своему страху и победить.

Петрик прямо на глазах становился прежним. Деятельным, собранным, обманчиво спокойным, готовым встать во главе и заговорить невозможно царственным тоном, которого не ослушаться. Да, он идёт навстречу опасности и страхам, чтобы они были побеждены и не мешали жить. А я всё ещё трепыхался и переживал под впечатлением сна. Права мама, прав дядя Тума Мале: я впрямь чувствительный, как девчонка. И, кажется, задумавшись, произнёс это вслух. Чудилка усмехнулся:

– Ты же поэт. Поэты – они такие. Был бы другим, не писал бы стихов.

Да, однозначно, уже совершенно нормальный Петрик.

– Ты ничего не боишься, кроме летающих глаз в долине Айкри? – спросил я, на что он ожидаемо ответил:

– Глаза уже были, поэтому бояться их больше нет смысла. Я боюсь опоздать в Някку. Не справиться с поставленной задачей. И я… Да, что-то мерещилось. Мне мерещился чёрный дым в ясный день, цветная плитка Воздушной площади Вершинки, замаранная кровью, разбитые окна большого дома, крики и топот. Мраморный пол. Блеск клинка… Хорошо, Миче, что ты вечно носишься с деревянным.

– Хорошо, что ты волшебник, и помнишь о защите. Ведь помнишь, Петрик?

– Конечно.

Ложиться и досматривать сны уже не имело смысла: настало утро. А прямо перед завтраком к нам пожаловал неожиданный гость. Аарн собственной персоной. Его никогда не пускали. Он не настаивал на том, что наш друг, придерживался версии, что мы попутчики, и не напрашивался в гости. А тут пришёл в сопровождении начальника тюрьмы, и оба сияли, как тазики для варенья.

Аарн сиял больше. Значительно сильнее. Он просто лучился. Он сказал, что суд окончен, он благодарил нас за содействие Сае и ему, и за то, что мы выступили, как свидетели, спросил, мы что, не рады, раз сидим с такими скучными физиономиями? Я старательно растянул губы от уха до уха. Петрик тоже. Мы оба понимали: вот он знак. Наш товарищ принесёт нам известие. Надо быть начеку. Аарн рассмеялся, глядя на нас. Начальник тюрьмы хмыкнул и лихо подкрутил ус. Неуместное веселье.

И тут Аарн огорошил нас сообщением: у них с Саей сегодня вечером свадьба, и нас просят ещё раз побыть свидетелями.

СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ!

Мы с Петриком переглянулись, озадаченно сдвинув брови. А потом подняли глаза на этого типа, который клялся, что не женится никогда, что не женится на Сае, который рассуждал о жертвах и о свободе.

Чудилка осторожно пихнул меня в бок локтем: это что-то неспроста. Я тоже пихнул его: мол, не теряй бдительности.

– Сегодня, – говорил, страшно довольный начальник тюрьмы, – будьте вечером при параде. Пойдёте на свадьбу: как без вас? Но будете, конечно, под наблюдением. Помните предписания. Не пытайтесь бежать или получить какие-то сведения. Будете сидеть среди доверенных людей, также получивших предписания. Сможете потанцевать, но опять же, под наблюдением. Не надейтесь, что наши люди напьются и разболтаются – они при исполнении. Поскольку свадьба будет тут, в крепости, кругом охрана. Но я рад, ребятки, что есть для вас такой чудный случай встряхнуться.

Мы разулыбались. Не стоит думать, что свадьба в крепости – это только ради нашей лучшей охраны. Нет, просто Сая и Аарн покорили сердца местных чиновников и охранителей правопорядка. Город предоставлял им место для гулянки, помня о том, что молодым хотелось бы видеть на свадьбе Миче и Петрика. Вот так.

Высказавшись, эти двое собрались уходить. И начальник тюрьмы уже поворачивался, чтобы пропустить мимо себя Аарна, когда в коридоре, за открытой дверью кто-то что-то пропел женским голосом.

– Что за чёрт? – начальник резво подскочил к проёму и выглянул в коридор.

Хоп! Рядом со мной на кровать шлёпнулась сложенная во много раз и стянутая резинкой газета. Я тут же накрыл её одеялом, а Аарн уже тоже выглядывал в коридор.

– О! – сказал он. – Привидение! – Обернулся и подмигнул.

Мимо проёма и остолбеневшего начальника тюрьмы проплыла Унагда собственной персоной. Совсем почти прозрачная, как неровное стекло, с яркими, озорными, почти живыми глазами. Вот уж не думал, что ещё когда-нибудь её увижу.