Прошлое смотрит на меня мёртвыми глазами

Мы провели в молчании еще долго. Он ушёл на кухню, я осталась сидеть сломленной фигуркой, на диван стекала вода.

– У тебя есть хоть кто-то? – спросил Торговец, протягивая мне ещё одну кружку чая. Я помотала головой. – Как же твой отец?

– Нет, – ответила я. Мне не хотелось говорить. Мне не хотелось объяснять, что я ни за что не пойду к человеку, которого я ненавижу всей душой. – Он спился.

Больше я не сказала ни слова в тот день. Он говорил со мной, предлагал что-то, спрашивал, но я пропускала его слова мимо ушей.

Тогда он поднял меня на руки, так как ходить сама я была не в состоянии, и отнес в мою комнату. Посадил на кровать и сказал:

– Собирай вещи. Поживешь у нас, пока не восстановишься.

Я не стала возражать. Мне было всё равно. Я бы промолчала, даже если бы он сказал, что собирается пристрелить меня.

Что было в ту ночь я помню настолько хорошо, будто бы это случилось вчера. Событие въелось в мою память, внедрилось противным ядовитым червяком, отравляющим мою голову, питающимся мной. И сколько бы я не старалась, сколько бы времени не прошло, у меня не удавалось забыть ни минуты произошедшего. После случившегося я еще много раз переживала этот момент. Он снился мне в кошмарах, он оживал в темных коридорах дома, и я забывалась, я вновь видела свою маму, торговца, несущегося с ружьем в руках, уже нисколько не бесшумного, вновь совсем близко к лицу появлялся безобразный лик уродца, после чего я вскрикивала и пробуждалась.

Торговец по-настоящему помог мне. Я жила в его небольшом домике, вдали от пропитанного воспоминаниями родного дома. Думаю, останься я одна там, то не выдержала бы тяжести и повисла на люстре.

У торговца была очень милая жена. Она ничегошеньки о нём не знала. Ни откуда он родом, ни о его прошлом, ни о его способности. Почему он меня знает, ему пришлось выдумывать почти на ходу, но скелет истории остался тем же: он должен моему дедушке, а у меня никого не осталось.

Горе мало что помогало мне наблюдать, но мне удалось заметить, как хорошо у него получается играть в обычного человека.

Меня поселили в маленькую комнатку, где я спала на полу на матраце. Мне было всё равно, на чем я буду лежать и смотреть в потолок круглыми сутками.

Несколько раз в день она приходила меня кормить и один, чтобы перебинтовать ногу. Она всегда волновалась о моем состоянии, сочувствовала мне, и постоянно заглядывала тревожными глазами в лицо. Я отвечала односложно и по возможности старалась не открывать рот, как будто копила слова. Так было первые две недели, что у меня заживала нога. Потом я стала сама спускаться вниз, на завтраки, обеды и ужины, но была по-прежнему молчалива.

Любопытные две пары маленьких глаз изучали меня. Девочка и мальчик, близнецы, голубоглазые и темноволосые. Думаю, именно так выглядел торговец в детстве.

Каждый день он заходил ко мне и спрашивал, как я себя чувствую, а я неизменно отвечала, что всё в порядке. Он не переспрашивал, потому что понимал, что это не так.

После очередного ужина он зашел ко мне снова.

– Как ты? – присел на стул рядом с матрацем.

– Прекрасно, – ответила я, безразлично уставившись в потолок. Я уже не так потеряна и сломлена, как в первые дни после смерти матери, но всё ещё апатична и не вижу смысла жить дальше. – Зачем ты спрашиваешь меня об этом каждый день?

Я не помнила, когда перешла на «ты».

– Потому что мне жаль.

– Не нужно меня жалеть, – хмыкнула я. – Я не нуждаюсь в жалости.

– Мне жаль, что так получилось, – произнес он, и я понимаю, что он хотел произнести эти слова всё время, что заходил ко мне. Он сидел неподвижно и смотрел в пол, крепко сжимая пальцы. Ему правда жаль. – Если бы я пришёл раньше…

– Не смей, – бросаю я, и мой голос треснул. Наружу выбились предательские слезы, и я удивилась, почему они всё ещё не кончились. Все слова, которые я бережно копила весь месяц, вытекли наружу. – Это моя вина. Это я не закрыла дверь. Это я не остановила её, когда она хотела выйти. Я не рассказала о том, что ты придёшь нам помочь. Я просто стояла и слушала, как он идет к ней, как… Я ужасна. Я ничего не сделала…

И после я захлебнулась рыданиями. Дом был маленьким, меня сразу услышала жена торговца и прибежала успокаивать. Впервые за долгое время меня кто-то обнял.

После этого случая он прекратил меня навещать.

– Тише, дорогая, тише… – шептала она и прижимала мою голову к себе. – Всё будет хорошо.

Она баюкала меня очень долго, а потом я уснула от истощения. Эта женщина, казалось бы, любила весь мир. Она была беспричинно добра ко мне и, кажется, даже любила меня. Она заботилась и не ждала за это платы. Ей просто нравилось делать добро. Нисколько не удивительно, что она вышла замуж за мужчину, лицо которого было исполосовано шрамами.

Она постоянно пыталась меня разговорить. Обращала мое внимание на солнечную погоду, рассказывала забавные истории про своих детей, приносила книги. Моё сердце сжималось от такой доброты и я, как могла, пыталась отвечать ей. Думаю, если бы не она, я бы никогда не вылезла из ямы, в которую упала из-за своей потери.

Я прожила у них около полугода. Они не прогоняли меня, а лишь встречали с теплотой каждый мой беспричинный спуск вниз. Спустя время я начала помогать готовить его жене, иногда гулять с детьми во дворе или читать им книги. Пару раз с торговцем отправлялась за дровами для камина, где мы могли свободно говорить обо всём. Семья думала, что он приехал с востока, где в детстве ему собака растерзала лицо. Большего его жене и не нужно было знать. Много раз я слышала, как он рассказывает сказки детям, но знала, что это истории из его жизни.

В одно утро я проснулась и поняла, что мне пора уходить. Тем летом ночи были жаркие, я лежала под одной простынкой и впервые за долгое время смотрела не в потолок, а изучала хлам, находящийся вокруг. В основном это были коробки различных размеров, угадать, что внутри, было нельзя.

Из маленького окошка светило восходящее солнце, оставляя рассеченный крестом квадрат на полу. Я потянулась к нему рукой, чтобы коснуться тепла.

И лишь только пальцы ощутили лучи солнца, я осознала, что мне стало чуточку лучше. В то утро я впервые робко и неуверенно улыбнулась своему отражению. Я почти каждый день смотрела в зеркало, но только тогда увидела, как сильно я похудела и побледнела за эти месяцы. Это всё говорило о том, что мне больше не все равно. У меня появился интерес к жизни.

Меня ждал путь домой.

Торговец и его жена не поверили мне, но возражать не стали. Вызвались проводить меня, но я настояла на том, что должна пройти эту дорогу сама.

– Приходи, когда тебе захочется, – обеспокоенно говорила жена и все гладила меня по руке. – Будет плохо, приходи, мы всегда будем рады тебя видеть.

Я обняла её.

– Нам будет тебя не хватать.

– Спасибо вам за все, – ответила я. – Ваша забота обо мне бесценна. Я не знаю, как вас благодарить.

– Не говори глупостей, – возразил торговец и улыбнулся. Дома он не скрывал лицо. Я посмотрела на них поочерёдно. Передо мной стояли четыре незнакомца, с которыми меня так удивительно и жестоко свела судьба, ставшие мне самыми родными людьми в этом мире. И, пожалуй, единственными. Торговец коротко обнял меня и произнес: – Удачи. Дай знать, если тебе понадобится помощь и… Пиши. Рассказывай нам, как себя чувствуешь.

И я ушла с осознанием того, что где-то есть люди, которые могут помочь и будут рады видеть.

Это был долгий путь обратно, и долгий он был вовсе не из-за расстояния, которое мне пришлось преодолеть. Долгий он был потому, что проходя знакомые места, мне приходилось проживать свое прошлое заново. То, о чем я так долго пыталась забыть, дабы не раскрывать и без того кровоточащей раны, теперь было вокруг меня.

Долгий он потому, что стены родного дома ещё не скоро перестали вызывать у меня тревогу. Мне было неуютно и призраки постоянно меня преследовали. Я пряталась, я бежала, закрывала глаза, но ничего не помогало. Мне думалось, что я уже справилась с этим, но стоило мне увидеть знакомые места, как я сразу вернулась в свой собственный кошмар.

Вот моя мама машет мне рукой из сада. Вот Плюшка игриво скачет по камням. Тот самый дом-призрак, который я посещала чаще всего, снова выглядит как раньше, у него открыта дверь, а окна ещё не заколочены. Я моргаю и все исчезает.

Иногда я останавливалась и долго смотрела перед собой. Я видела вовсе не летний пейзаж. В глазах моих падал снег, а далеко вперёд простиралась белая пелена. Передо мной стояли сани, а недалеко от них – два снеговика.

Это был трудный путь. Путь показал мне – твои самые яркие приятные воспоминания причинят тебе самую невыносимую боль. Я думала, что в сердце у меня две раны, одна поменьше, слева, это Плюшка, она уже не так болит и почти уже стала шрамом. Вторая огромная, через все сердце и это моя мать. Раны, как мне казалось, затянулись. Думалось, что я готова вернуться, и раны вот-вот обратятся в шрамы, но путь сказал мне – это не раны, девочка, это твоя тяжёлая ноша, твоя болезнь, от которой нет лечения. Это язвы, которые никогда не заживут. Рано или поздно ты научишься жить с ними, ты их примешь и порой даже не будешь их замечать, но они всегда будут с тобой. Путь сказал – твоя мать не смогла забыть, твой дед не смог, у торговца не вышло и ты тоже не сможешь.

И я шла дальше. Пелена воспоминаний затмила все, но я шла правильно, безошибочно помня каждый камушек в этой пасмурной долине. Я плакала, но, как всегда не замечала этого. «Точь в точь, как уродец», – подумала я, когда увидела свои слезы.

Я плохо помню, сколько времени мне потребовалось, чтобы пройти этот путь. Воспоминания об этом периоде моей жизни очень неясные, потому что я будто бы жила в тумане. Я помню только боль.

Один коридор я закрыла навсегда. Когда я зашла туда в первый раз после возвращения, у меня случилась истерика. На полу лежал мамин чемодан, из него нелепо торчали вещи. Выглядел он так, будто бы она уронила его только что и отошла, вот-вот вернётся. Моя комната осталось такой же, как я её оставила – приоткрытая дверца шкафа, расправленная постель с небрежно скомканным одеялом и мятая подушка. Я не стала там убираться. Не стала забирать свои вещи и обзавелась новыми. Чуть дальше наших комнат находилась запертая комната дедушки, а после нее ничего. Я переехала жить на третий этаж.

Все цветы в подвале закрыли свои глаза и больше их не открывали. Единственные существа, о смерти которых я не печалилась. Будь они живы, мне было бы много больнее каждый вечер возвращаться в подвал.

Маленькое кладбище за прудом я обнесла забором. Два безымянных камня, один побольше, другой поменьше.