Крест короля

Луи тоже знал пять-шесть последних сочинений и разучил несколько песенок, которые появились на свет в лагере под Птолемиадой. При этом слух у него был далеко не безупречный, да и на лютне он умел скорее бренчать, чем играть: Блондель показал ему основные переборы струн, и смышленый рыцарь их запомнил.

Тем не менее у него все получалось. Луи здраво рассудил, что в Германии, где бродячие миннезингеры появились менее сотни лет назад[32 - Искусство миннезингеров появилось в Германии после Первого крестового похода, когда вместе с войсками проходивших через территорию страны франков на германских землях появились французские трубадуры. Их песни и баллады, игра на лютне так понравились местным жителям (и народу, и знати), что вскоре здесь объявились свои музыканты-сказители.], а тем паче в таком диковатом месте, как Штирия, сыщется не так уж много знатоков и ценителей музыки. А значит, его скромное умение что-то сбренчать и потихоньку, изображая непрошеную простуду, спеть пару песенок будут приняты за истинный талант.

В обоих замках жили женатые бароны, а у второго барона к тому же имелись целых четыре дочери, так что появление красивого белокурого музыканта (да еще из Франции, которая, как все знали, и научила немцев петь баллады) было встречено с восторгом. И никто не воспрещал Луи бродить по всем галереям и закоулкам. Напротив, ему с гордостью показывали все, чем он интересовался. Владельцы попались явно не из тех, кто скрывает тайны, и уж подавно – не из тех, кому их доверяют. И слуги здешние оказались достаточно болтливы. Правда, по-французски они совсем не понимали (их хозяева, по крайней мере, могли связать вместе пару-другую фраз), зато жестами изъяснялись красноречивее любого итальянца.

Нет, появись в Штирии загадочный пленник, о нем знали бы и говорили бы. Это стало ясно Луи уже на второй день путешествия по скромному герцогству.

Другое дело Австрия, вотчина и цитадель главного недруга Ричарда Львиное Сердце – герцога Леопольда Австрийского. Луи с Блонделем вначале бродили по ней вдвоем и удачно выдавали себя за трубадуров, тем более что Блондель даже знал немного по-немецки. Потом было решено, что Луи отправится в Штирию, а после вернется к границе двух герцогств, и в небольшой деревушке, расположенной на склоне горы с заносчивым названием Штольцберг[33 - Штольцберг – в переводе с немецкого «гордая гора».], будет ждать появления своего товарища.

И вот Луи торчал на постоялом дворе уже третьи сутки, а Блондель пока не появлялся.

В это утро графа разбудил крик петуха. Петухов здесь жило несколько, и они орали, как им положено, с рассвета чуть ли не до полудня. Но к таким воплям Луи привык – в замке Шато-Крайон петухи были, пожалуй, даже поголосистее. Однако в этот раз настырная птица взлетела на крышу приземистого деревянного дома, который при большом воображении можно было назвать двухэтажным (его первый этаж попросту врос в землю, а окна второго прятались под свисающей с кровли соломой), с крыши перелетела на распахнутый ставень окна (окна как раз той комнаты, в которой ночевал Луи!) и заорала таким дурным надсадным голосом, что молодой человек буквально вылетел из постели.

Прерванный сон как будто еще продолжался – рыцарь протянул руку к мечу и уже схватился за рукоять, готовый вырвать оружие из ножен, но сообразил, что биться не с кем: он находился в небольшой комнатушке под низкими стропилами, крытыми жердями, и сквозь щели между этих жердей повсюду торчала все та же солома. Кроме убогой, но опрятной кровати, тут имелся сундук, внушительных размеров, но со сломанным замком, и табурет, такой прочный и надежный, словно он достался хозяину постоялого двора еще от давних-давних предков. Обычно в этой комнате на этой кровати спали двое-трое постояльцев, а четвертый, видимо, довольствовался сундуком, но сейчас путников было мало, и молодому рыцарю повезло. Зато не повезло хозяйке – еще накануне она сама ночевала в этой комнате, отдыхая от пропахшего чадом и потом нижнего помещения. Возле кровати стояла плошка с водой и торчала лучина на подставке, а на окне, позабытый в спешке, лежал клубок толстых синих ниток с воткнутыми в него спицами.

На массивном табурете были сложены куртка, плащ и шляпа «трубадура», рядом валялась сумка и стояла аккуратно прислоненная к ней лютня. Что до меча, то у Луи были сперва большие сомнения, брать его или нет: все же бродячему музыканту меч вроде не полагался. Но Блондель убедил товарища: времена теперь неспокойные, и многие странствующие трубадуры, менестрели, миннезингеры, где бы и как бы они ни назывались, носят при себе не только лютню, но и оружие. Правда, меча с рыцарским девизом «Сражаюсь во славу Креста!» граф, само собой, в дорогу не взял. Меч при нем был простой, короткий, с широким плоским клинком – такие носили и люди из простонародья – ремесленники, которым случалось везти свой товар из города в город на ярмарку, воины из рыцарских дружин, разбойники на лесных дорогах… У этого меча имелась лишь одна особенность, которую невнимательный взор нипочем бы не выделил: рукоять была обшита мягкой замшей, по краям украшенной шелком, а посреди очень мелкими буквами была вышита надпись: «Да хранит Бог того, кто рискует во имя справедливости!»

Луи поднес меч к лицу, взглянул на эту надпись и осторожно коснулся ее губами.