Ген хранитель

Пока Светлана покупала в церковной лавке свечки, Игорь заказал заочное отпевание. Потом они отошли в сторонку под свод зала и стали внимательно слушать молитву священника за упокой. Батюшка отпевал сразу нескольких усопших, но почему-то казалось, что все слова, которые он говорит, обращены исключительно к Свете и её отцу. Как хорошо, что хоть для церкви все просто и понятно – вот умер человек, и для него всего лишь закончился земной путь. У Светы даже в такой скорбный час все, что касается наличия самой души, и тем более ее местонахождения после смерти человека – вызывало очень большие сомнения.

«А если все-таки все иначе? Ничего не остается после смерти – никакой души, только прах. Зато на земле живые люди хранят память об умершем человеке. Отвели ему в своей душе или мозге постоянный уголок и мысленно разговаривают с ним, обращаются за помощью и за советом, делятся своими достижениями и бедами. Ведь когда человека долго и хорошо знаешь, не так, уж, трудно предугадать, как он отреагирует на ту или иную ситуацию. И скучают по нему» – размышляла Светлана.

Батюшка дал полоску бумаги с таинственными старославянскими знаками, на кладбище её надо будет положить на лоб усопшего. Потом насыпал в кулечек, свернутый из старой пожелтевшей газеты, какой-то серой земли, похожей на пепел, которую следовало упрятать в гроб под покрывало. И велел при выходе из собора непременно купить иконку с ликом святого покровителя. Деревянную дощечку со Святым Николаем, как оказалось, придется поставить дома. И обращаться к ней постоянно, молясь о царствии небесном для заблудшего в вере на земном пути Николае Потапове. Иконка с ликом святого Николая была куплена. «Отдам её маме!» – придумала Светлана.

На кладбище Света с Игорем приехали минут через десять после автобуса. Люди только распределились вокруг свежевырытой ямы, суетились с кутьей и водкой. Опять начались прощальные признания в уважении к Николаю Николаевичу. Света пробралась к гробу, установленному на козлах, и сделала всё в точности, как было велено в Никольском соборе. Она до сих пор чуть-чуть надеялась, что, может быть, после этих её действий все-таки произойдет какое-нибудь чудо. Например, в самый последний момент выяснится, что Николай Потапов находился под воздействием глубокого летаргического сна. Просто он очень ослаб от операции, и у него до сих пор не было сил проснуться. А серая земля в кулечке и бумажная полоска на лбу напитают его энергией, и у него хватит сил открыть глаза.

Крупные с красивыми узорами снежинки медленно и нежно падали на землю, на цветы и венки, на бледное лицо Николая Потапова – и… не таяли.

Николая Потапова не разбудил даже траурный марш военного оркестра. Военкомат прислал в дополнение к оркестру дюжину курсантов, и они, ёжась от легкого мороза, последовательно и добросовестно исполнили ритуал воинских почестей.

Крышку гроба закрыли, на веревках гроб опустили в яму, выложенную хвойными ветками, чтобы скрыть образовавшуюся внизу лужу, и стали забрасывать могилу землей.

– Вот и все! – прошептала Света тихо-тихо, чтобы никто не услышал.

Стая кладбищенских птиц, услышав скрежет затворов винтовок и сразу же последовавший за этим раскатистый грохот салюта, с криками-воплями разлетелась с деревьев.

Глава 2

2009 год. Санкт-Петербург. Следы

«Хранятся лица в зеркалах

Мгновенья прошлого картины…» (А. Игнатов)

Мир изменился. Вроде бы все вещи остались на своих местах, но Светлана почувствовала, что вступила в какую-то новую стадию своей жизни, из которой ушел очень любимый и значимый для неё человек.

Что остается, когда кто-то умирает? Дети. Но ведь они есть не у всех! Посаженое дерево, построенный дом. Вокзал и гидроэлектростанция. Написанные писателем книги и художником картины. Предметы искусства. Сшитое платье. Научные открытия. Да, пожалуй, все что создано человеческими руками и умом. Все оставленное на земле имеет свой индивидуальный срок существования, часто многократно превышающий период жизни их создателя.

Когда Света была подростком, она боялась умереть, но её совершенно не беспокоило, что остается после того, как заканчивается человеческая жизнь. Зато в те годы, не имея даже малейшего представления о высшей математике, голографии и тем более компьютерных программах, она любила размышлять о том, что когда-нибудь человечество изобретет высокочувствительное оборудование, которое сможет послойно снимать и обрабатывать информацию со стен помещений. Или, например, хотя бы с зеркал. Подобно тому, как сейчас в общих чертах специалисты могут определить, что происходило с деревом, по срезу его ствола, или, чем болел человек, по его волосу, Ведь любое, даже малейшее, движение материи в какой-то степени изменяет пространство. И масштаб этих изменений гораздо больше размеров, которыми оперирует ядерная физика.

Фото и видеосъемка, как примитивная стадия фиксации эпизодов человеческой жизни, уже давно изобретены. В свое время надежду на прорыв в этом направлении открыла голография. Сейчас взрослая и давно окончившая университет Светлана понимала, что снять послойную информацию с любого неодушевленного предмета, включая зеркало или даже стену дома, чисто теоретически – можно. Но вот расшифровать полученные данные и воспроизвести или, выражаясь научным языком, синтезировать по ним картину того, что здесь когда-то происходило, задача гораздо более отдаленного уровня развития науки. При этом, к сожалению, в общем случае – неоправданная по затратам. Вряд ли даже для историков это станет когда-либо доступным, сомневалась Светлана. Если кто-то и сможет протолкнуть прикладное развитие такого синтеза, то, возможно, криминалисты. Они уже сейчас с успехом используют обнаруженные на месте преступления потожировые материалы для определения участников события и их ролей в сюжете произошедшего.

Один из основателей теории квантовой механики Стивен Хокинг вообще считал, что события, произошедшие в прошлом, не происходили каким-то определённым образом. Вместо этого они произошли всеми возможными способами. Это связано с вероятностным характером вещества и энергии: до тех пор, пока не найдётся сторонний наблюдатель, всё будет парить в неопределённости. Таким образом, по Хокингу, независимо от того, какие воспоминания в настоящее время вы храните о прошлом, прошлое, как и будущее, неопределённо и существует в виде спектра возможностей. Прошлое – это вероятность.

Если бы Светлана Куликова узнала о Хокинге несколько лет назад, она вряд ли бы с ним согласилась. Но сейчас, с той или иной степенью отчетливости вспоминая что-то из своего детства, она допускала, что этого и не было вовсе. Или было как-то иначе. Что картины воспоминаний сложились не из непосредственно реальной жизни, а из косвенных сюжетов – рассказов родственников, фотографий, газет, кино. Того, что она видела и узнавала гораздо позже. События хранятся в памяти, но дополняются новыми деталями или утрачивают какие-то свои крупные или совсем маленькие фрагменты.

Время от времени Светлана утешала себя тем, что любимые и важные люди, вне зависимости от всяких там теорий, все равно оставляют после себя свои образы. Прежде всего их физическое присутствие проявляется на лицах и в чертах характера потомков. Это же подумать только – маленькая клеточка, с которой начинается человеческая жизнь, несет в себе колоссальную информацию абсолютно обо всех предках: об их талантах и дурных наклонностях, об их болезнях и тревогах, о каждой доли секунды, которую им пришлось пережить…

Оставляет то оставляет, да кто же станет исследовать в себе эту огромную по объему информацию. И главное, как? Разве что врач иногда спросит – а из родственников кто-нибудь болел диабетом? Не каждый пациент сможет дать ответ даже на такой простой вопрос! Или влюбленный мужчина заметит у своей избранницы некую восточную раскосость глаз. Не было ли в твоем роду татар или кавказцев? Может быть, и были… Возможно, были прабабушки, а дед по материнской линии, кажется, был еврей. В долгой истории рода, как правило, столько разной крови перемешано.

Фотографии в России появились в начале двадцатого века. В детстве Светиной бабушки. И это был первый и до сих пор, как ни странно, возможно, самый надежный способ сохранения образов. Можно себе представить, каким фантастически важным событием в жизни юных гимназисток был визит в фотоателье. По накалу волнения и эмоций его можно соизмерить разве что с романтическим свиданием.

Фотографии печатали в аккуратной тонкой рамочке с краями, оформленными зубчиками при помощи специального резака, и бережно наклеивали на паспарту. Света очень любила разглядывать эти серо-коричневые волшебные теплые и чуть-чуть мутные картонки. С пропечатанным на оборотной стороне экслибрисом фотографа, а на лицевой «С-Петербургъ», и «1916 г.», или «1914 г.». И даже «1904»! Подумать только, это ведь еще до Октябрьской революции!

Если карточки-портреты вывешивали на стену, долгое время была такая мода, они, конечно, выцветали. Сохранились лучше те, которые бережно вставляли в массивный альбом, где страницы перекладывались калькой.

У Потаповых было несколько старинных фотографий. После смерти отца Светлана выпросила их все и забрала себе. Её самая любимая, потому что там почти все предки по папиной линии, датирована 1916 годом. На ней Аполлинарий Потапов – её прадедушка, и трое его детей: старший Александр, погодки Мария и Николай, Светланин дедушка. А еще жена Александра и их малолетний сын. Вот такая была обычная русская семья. И одежда на них соответствующая – на мужчинах темные сюртуки и штаны. На представительницах прекрасного пола длинные с шелковым отливом темные платья с кружевными белыми воротничками. Круглолицый малыш одет в белые штанишки и рубашечку-косоворотку.

Про семью старшего дедушкиного брата Александра из родственников никто ничего не знал, они все куда-то пропали еще в революцию.

Родители Светиного отца, военные врачи, погибли при бомбежке в самом начале Великой Отечественной войны. Их сын, тоже Николай, которому в 41-году было восемь лет, в начале июня по счастливой случайности был отправлен с незамужней папиной сестрой Марией на дачу в деревню, в Псковскую область. Там они пережили и войну, и оккупацию. В Ленинград вернулись только в 1947- м. Мария замуж так и не вышла, своих детей не родила, вырастила племянника, заменив ему родителей.

Фотографии на тонком картоне – это вполне надежно! Например, на мобильный телефон можно без каких-либо усилий снять сотню сюжетов. Выложить лучшие из них в социальные сети. И забыть, где снималась, когда снималась, зачем снималась. Потом купить новый смартфон, потерять старую симку[4 - Sim-карта мобильного телефона]. Потом страничку в социальных сетях взломают и все самоуничтожится. Выяснится, что и на домашнем компьютере ничего больше нет, потому что его несколько раз переустанавливали.

А кино и видеофильмы? Домашние кинокамеры на заре своего появления были в дефиците и стоили очень дорого, Куликовы как-то пропустили этот этап. Зато в середине девяностых Света с Игорем купили свою первую портативную видеокамеру. Тогда их сын Андрей был совсем маленьким. Поначалу снимали много. Первые несколько недель. Но весь отснятый материал приходилось переводить с мини-кассеты в формат VHS, чтобы смотреть на «видиках»[5 - Видеомагнитофон (просторечье)] того времени. Так и валяются где-то в кладовке эти мини-кассеты и кассеты VHS. Форматы сменились, новая техника безразлична к старым домашним видеоархивам. Если уже им это не нужно, то кому из потомков и когда может понадобиться?

А еще, Светлана это не раз замечала, образы родных и близких людей в разной степени отчетливости приходят к людям во снах и воспоминаниях. Иногда и просто так – без повода. Вот ведь у каждого, наверное, так бывало – едешь в метро, и вдруг видишь, напротив тебя сидит женщина. Лет сорока-пятидесяти. И лицо такое знакомое. И очки. И шапка вязаная… Как же похожа она на Светину свекровь, маму Игоря Куликова. Только немного моложе, когда та была сорокалетней, а не в последние тяжелые месяцы болезни. И взгляд такой же, и улыбка, и даже наклон головы.

Светлане редко снилась свекровь. Но всегда, встречаясь с ее образом-воспоминанием в метро, или на улице, или во сне, Светлана почему-то испытывала глубокий стыд за то, что безжалостно выбросила полуразвалившуюся мебель и почти все вещи свекрови. Зато уберегла ее лиану. И сына, разумеется.

Или вот Светина двоюродная бабушка, папина тетя. Милая дорогая Маруся, Мария Аполлинарьевна. Она в сороковые годы взвалила на себя тяжелую ношу ответственности и поставила на ноги рано оставшегося сиротой племянника. А потом еще нянчила Свету – как внучку. Светлана часто вспоминала бабушку Марусю – в крепдешиновом цветастом платьице и в каштановых кудряшках, безжалостно прихваченных сединой. И даже, когда после ухода Маруси прошло лет пятнадцать, Света подмечала её черты чуть ли не в любой пожилой петербурженке: в кряхтении, в оханье, в чрезмерной деликатности и построении слишком правильных и даже излишне вежливых фраз, в желании выглядеть моложе своих лет, в стремлении всем помочь, и ни при каких обстоятельствах не быть обузой.

Или зимой, проходя по какому-нибудь двору, Светлана вдруг впереди замечала мужчину в длинной темно-зеленой куртке и в меховой коричневой шапке-ушанке. Со спины вообще кажется, что это её отец. Его походка! Николай Потапов просто идет домой, где его ждет жена Алла. И не надо его обгонять, чтобы увидеть лицо и заговорить. Нет, конечно, это не он. Это всего лишь его образ, пронзительно напоминающий: он был в этой жизни, и оставил в памяти четкий отпечаток.

Говорят, что все имеют своих двойников. И не только те люди, которые ушли в иной мир. Иногда на улице можно встретить лица, мимолетно или вполне себе напоминающие ныне здравствующих знакомых: когда-то любимых мужчин, детей, родственников, подруг и друзей.

В редакцию, где трудилась Света, недавно устроился на работу молодой парнишка-журналист, чуть постарше Светиного сына. Но так на него похож! У него и пиджак был такой же в точности, как у Андрея. Сколько раз Куликова останавливалась в своем порыве, подойти к молодому журналисту, приобнять его со спины и поцеловать в теплую шею… Но это же не ее Андрей!

Светлана иногда размышляла о том, что не только чьи-то «двойники», какие бы самые случайные люди не встречались нам на пути, они все равно в том или ином объеме оставляют нам кванты или гигабайты своих образов и своего на нас влияния. А ещё мы проходим свой уникальный жизненный путь, и наши горести и радости – это строго определенное стечение обстоятельств, в котором предстоит угадать и принять какое-то единственное решение.

Человек всю жизнь накапливает информацию. Формируется из мозаики мельчайшей внешних факторов – погодных условий и еды, своего времяпрепровождения, из разговоров и поведения окружающих, прочитанных книг, из того, что льется на него из семьи, с улицы, с экранов кинотеатров и телевидения, из Интернета – отовсюду! Одни люди и события своим примером демонстрируют, как бывает в жизни, и что делать, другие – чего следует опасаться, и как вести себя не стоит. Окружающий мир каждую минуту посылает нам миллионы сигналов. Большую часть из них мы игнорируем, события и впечатления обтекают нас «впрок». Это происходит до той поры, пока мы отчетливо в какой-то момент не узнаем в своих словах и поступках фразы и действия других людей, их мысли или идеи. Тех людей, что на мгновение мелькнули в нашей жизни или задержались надолго.

И в самом деле – каждый человек аккумулирует в себе информацию трех уровней. Первый, самый фундаментальный и мощный – это константа. Это то, что новорожденный получил в наследство от всех своих предков. Абсолютно от всех! Второй – то, что заложили в него родители и родственники при общении в детстве и юности и то, чем окружили его. В каком дворе жил, в какую школу ходил, с кем дружил, какие книги читал и чем увлекался. И третий – все то, что происходило и происходит вокруг человека на протяжении всей его жизни и связано с относительно посторонними людьми. Если пользоваться юридическим языком из договорной практики – «с третьими лицами».

Глава 3

2061 год. Доломитовые Альпы. Машина памяти

В небольшой деревушке, затерянной высоко в Доломитовых Альпах, известный ученый, биоинженер, у которого, как теперь повсеместно практикуется, на униформе вместо фамилии и имени был написан пятнадцатизначный идентификационный номер, проводил научные эксперименты в своей лаборатории.

Да, увы! К середине двадцать первого века люди практически перестали обращаться друг к другу по имени, это было принято разве что в кругу самых близких родственников. Среди друзей и в рабочей обстановке обычно использовались три последние цифры идентификационного номера, а например, на научных видеоконференциях, чтобы представить докладчика в титрах видеочата или в любых публикациях, хватало пяти-шести из пятнадцати его цифр.

Сотрудники альпийской лаборатории обращались к своему боссу доктор Сто Одиннадцать. И большинство из них понятия не имели, что пятьдесят лет назад, когда будущий ученый только родился, домашние прозвали его Ро. Мальчик был инвалид с детства. Инсульт неопознанного происхождения привел к тяжелейшему церебральному параличу и эпилепсии. Так сложились обстоятельства, что Ро с младенчества шаг за шагом выкарабкивался из страшных диагнозов с помощью новых технологий. Постепенно, его тело оказалось нашпиговано магнитным шунтом, эндопротезами, компенсаторами и прочими стимуляторами работы органов. Проводя много времени в американских и европейских больницах и реабилитационных центрах, Ро еще в юности увлекся цифровой микробиологией и теперь, в начале шестидесятых годов двадцать первого века, в статусе доктора-биоинженера и хозяина частной лаборатории проводил с группой единомышленников исследования на тему «Расшифровка и визуализация генетической и событийной информации, содержащейся в клетках головного мозга и внешней среде».

За плечами ученого числилось немало достижений в сфере раскрытия возможностей мозга человека. Первым среди коллег доктор Сто Одиннадцать научился читать чужую память. Причем даже отдаленные воспоминания, взятые из глубин коры головного мозга. Благодаря его исследованиям и экспериментам стало возможно точнейшим математическим языком описывать рождение воспоминания, а также регистрировать все причинно-следственные связи при его формировании.

Чуть больше года назад был создан Ро-дешифратор – комплекс сложнейших приборов, объединенных в длинную цепь, который позволял считывать информацию того или иного периода жизни исследуемого мозга. После этого полученные данные анализировались и преобразовывались через каскад синхрофазотронов, чтобы вернуться к исследователю уже в цифровом виде.

Ро-дешифратор работал даже с такими воспоминаниями и событиями в жизни человека, которые сам этот человек вспомнить был уже не в состоянии, или они перекрылись его же переосмыслениями в последующие годы. Для большей точности и объективности информация из мозга испытуемого дополнялась и корректировалась из сторонних источников, добытых в глобальной сети.

Можно было идти дальше. И в лаборатории все готовились к презентации следующего коллективного детища – по аналогии с Ро-дешифратором сотрудники окрестили его Ро-синтезатор.

Это, разумеется, не была машина времени в привычном понимании, сформированным старым кино, когда исследователь или сторонний наблюдатель мог бы лично не только присутствовать в том или ином временном отрезке в своей телесной оболочке, но и сколько-нибудь на него влиять. Нет! Это был прибор, позволяющий на квантовом уровне в специальном эфирном пространстве объемно и в мельчайших деталях моделировать события и мысли из цифрового потока, сформированного дешифратором памяти.

Воспоминания представлялись в виде голограмм, повторяющих реальные изображения событий. При этом воспроизводились также запахи, звуки окружающей среды и температурный режим – все в точности совпадало с тем, что было когда-то в реальности.

Таким образом и в общем случае, если у исследователей был доступ к мозгу человека, Ро-дешифратор мог перевести всю информацию, содержащуюся в нем, в цифровой код, а Ро-синтезатор призван был наглядно и подробно воссоздать любой отрезок времени из жизни этого человека.