Рецепт дворцового переворота. Книга шестая

– Как?! – поразился Ласси.

– Вот так…

– Погоди, погоди! Да ведь князь Трубецкой уверял меня, что ты прошёл с ним почти всю турецкую кампанию!!

Он грустно покачал головой:

– Я был волонтёром при продовольственном обозе. Сражения видел только издалека.

Фельдмаршал сдержанно крякнул в кулак. Задумался и произнёс:

– Знаешь, Пётр, у военных есть поговорка: «Солдата по первому бою не судят». Поэтому не отчаивайся! Для первого сражения ты всё же проявил себя молодцом. Знаешь, я всякого навидался – в первом бою солдаты, бывало, сбегают с поля. А ты до конца продержался. Так что, считай, орден заслужил!

Трубецкой покраснел:

– Ваше высокоблагородие! Вы не награждать, Вы выгнать меня должны!! На гауптвахту!! Под арест!!

– Это за что же?

Он запыхтел, покрылся испариной и признался, как на духу:

– Это я был причиной той фальшивой тревоге!

– Ты??!

– Да. Я.

– И, как же это случилось? – насупился Ласси.

Петька тяжело вздохнул, шмыгнул носом и выложил ему всю историю про обнаруженного им в лесу шведского разведчика. И про выстрел. И про то, как он своими криками перебудил лагерь и возбудил всех к перестрелке. В конце повествования Петька не удержался и разразился горькими слезами раскаяния.

Пётр Петрович Ласси некоторое время пребывал в исступлении. Затем сунул Трубецкому платок и велел:

– А ну, прекрати реветь! Что это ещё за дамские штучки?!

– Простите, Ваше высокоблагородие, – всхлипывал тот, – Это я оттого плачу, что мне стыдно. Я всех подвёл. Никудышный я солдат! Трус и бездарь…. У-у….

Ласси слушал его завывания и тихонько посмеивался в сторонку. Затем подошёл ближе к Петьке и, наклонившись, сказал:

– А, знаешь, братец, никакой ты не трус! Поверь, не каждому хватило бы мужества признать свои ошибки, да ещё и рассказать о них фельдмаршалу. Так, что вытирай слёзы! И собирайся в Петербург. А, когда поправишься, решай сам. Захочешь вернуться в полк, я буду рад тебя видеть.

Петербург

А в Петербурге тем временем продолжались бесконечные празднества и балы. Анна Леопольдовна оказывала тёплый приём турецкому посланнику. Эмину-Мегмет-паше просто повезло; после отъезда из Петербурга Линара, великая княгиня тосковала. И стараясь отвлечь себя от грустных мыслей, она устраивала один бал за другим. Ей казалось, что за развлечениями и подготовке к ним, время летит быстрее и незаметнее.

Таким образом, турецкого гостя развлекали ежедневно, то прогулками по Петербургу, то посещением Адмиралтейства. Затем на два дня выехали всем двором в Петергоф, где потчевали Эмин-Мегмет-пашу во дворце Монплезир. А, по возвращению в Петербург, Анна Леопольдовна тут же устроила в Летнем дворце грандиозный бал-маскарад по случаю тезоименитства императора Иоанна Антоновича.

Как раз накануне этого маскарада и прибыл в Петербург фельдмаршал Ласси с известием о взятии Вильманстранда!

Двор ликовал и поздравлял фельдмаршала с победой. Однако Анна Леопольдовна с супругом и министрами были не довольны тем, что Ласси вернул армию назад под Выборг. Генералиссимус Антон-Ульрих гневно упрекал фельдмаршала в том, что он бросил начатое дело на полпути! С его точки зрения, нужно было от Вильманстранда пойти дальше, до Фридрихсгама и разбить по частям не собравшуюся ещё шведскую армию!

Но это было не так-то легко исполнить, как воображал себе Антон-Ульрих. И Ласси потратил несколько часов, доказывая принцу, что он не смог бы дойти до Фридрихсгама, не рискуя потерять весь корпус войск, которым командовал. Он приводил веские доводы: что нужны были многочисленные конвои, чтобы отвести пленных. Что требовались телеги и подводы для доставки раненых. И что все эти издержки ослабили бы его войско. Что солдаты вышли в тот поход налегке, без палаток, с запасом еды всего на пять дней. И что с таким оснащением ни в коем случае нельзя было дойти до Фридрихсгама!

Все его причины генералиссимус, нехотя, принял. И пригласил фельдмаршала стать почётным гостем завтра на маскараде в честь именин императора. Но с условием, что послезавтра же, Ласси, взяв из Петербурга часть полков, незамедлительно вернётся под Выборг, и возобновит военные действия против шведов!

Летний императорский дворец

Торжество в Летнем императорском дворце началось с чествования русских солдат, победителей. За праздничным банкетом великая княгиня подняла несколько тостов, восхваляющих фельдмаршала Ласси и всю русскую армию, одержавшую победу над шведами под Вильманстрандом.

Все гости поздравляли друг друга! И пили заздравные тосты за русскую армию и их славную победу! Царевна Елизавета тоже подняла бокал вина, сблизив его поочерёдно с бокалами Анны Леопольдовны, принца Антона-Ульриха и фельдмаршала Ласси. Улыбнулась:

– С победой!

Сделала глоток и в отчаянии поискала глазами Шетарди. Тщетно! Последнее время маркиз редко появлялся при дворе, а, когда появлялся, то производил жалкое впечатление. Русское гостеприимство, безжалостное и беспощадное, кажется, основательно подорвало здоровье французскому посланнику.

Елизавета поджала губы и пошла, прогуляться по саду, в надежде всё же отыскать среди гостей Шетарди и пожаловаться ему на неожиданную победу русских над шведами в первом же бою. Признаться, это был скверный сюрприз, которого она никак не ожидала!

Но, обойдя дорожки сада и гостевые залы дворца, она так и не отыскала маркиза. Тот отлёживался дома, «умирая» с похмелья после очередного веселья в доме какого-то русского князя, имя которого он даже не помнил…

А вот Василий Микуров, воспользовавшись приглашением Шетарди, решил наведаться в Летний императорский дворец, зная, что Настя Лопухина тоже будет нынче среди гостей. После ночи в лесу, проведённой с нею в поисках цветка папоротника, Василий потерял голову и на время забыл про своё секретное задание.

Впрочем, и сам Шетарди, будто в угоду ему, вдруг пустился во все тяжкие – куролесил и пил вместе с представителями высшего светского общества вот уже третью неделю, чем обеспечивал Василию полную свободу действий. И Микуров, пользуясь случаем, беспрепятственно (но всё же тайком от Остермана) ночи напролёт, вместо того, чтоб следить за французским посланником, бегал на свидания с Настасьей. Настюха при этом исправно держала данное слово – никому ни единым словом не обмолвилась о возвращении Василия.

Анастасия Ягужинская никогда не обижалась долго. Она могла вспылить, накричать, взорваться. Но быстро отходила, забывала обиду и, чаще всего, первая предпринимала попытку примирения. Вот и теперь, увидев Настю Лопухину в танцевальном зале, она тут же подошла с добродушной улыбкой:

– Здравствуй, Настюша. Ты прости меня. Я в прошлый раз погорячилась и наговорила лишнего.

Настя снисходительно улыбнулась в ответ:

– И ты меня прости. Я тоже наговорила лишнего.

– Значит, мир?

– Мир!

И подруги обнялись.

– Я принесла тебе маску, – сказала Настя, протягивая её Анастасии, – Ту самую, серебристую с вуалью. Помнишь, ты просила? Держи!

– Ой! Какая же ты умница, Настюха! – Ягужинская расцеловала её в обе щеки, – Вот спасибо! Поможешь завязать?

– Конечно.

Ягужинская надела маску, расправила вуаль и вопросительно кивнула подруге:

– Ну? Как?

– Очень красиво! – искренне восхитилась Настюха, – И, главное, так подходит к серебристому позументу на платье! Можешь смело иди и покорять сердце Александра Голицына.