Новоселецкий грустно поглядел на это шествие. Каждый день к ним в Челябинск прибывает огромное число народу. Вся эта толпа, явно, сейчас обоснуется в Переселенческом пункте. И кто знает, с какими помыслами приехал каждый из них? Надолго ли задержится? Что от него ждать?
Митрофан Иванович поправил шапку и двинулся к вагону первого класса. Ещё издали он заприметил молодого человека с саквояжем. Пассажир стоял, вглядываясь в лица прохожих; вероятно, ожидал встречающего. Новоселецкий по мере приближения скептически отмечал про себя: «Уж больно молод; совсем мальчишка. К тому же, франт. Гляди-ка, пальтишко у него из дорогого сукна. Перчатки белые. Шляпа из модного салона. Какой из него полицейский? Может, не он?»
Исправник поравнялся с пассажиром. Тот доверительно взглянул на него:
– Господин Новоселецкий?
«Ах, чёрт, выходит, он» – разочарованно пронеслось у того в голове:
– Так точно. Митрофан Иванович.
Гость учтиво приподнял шляпу:
– Аладьин Василий Кириллович. Направлен приказом министра внутренних дел на должность помощника уездного исправника в Ваше полицейское управление.
Новоселецкий кисло улыбнулся. Кого присылают? Прости, господи. Небось, сразу со студенческой скамьи. Одеколоном от него разит, как от барышни. А на ногах ботиночки лаковые. Это по нашей-то погоде!
Юноша заметил направление взгляда исправника и зябко поёжился:
– Признаться, не ожидал, что уральская весна так сурова. В Москве нынче уж ручьи бегут.
– Да, – буркнул Новоселецкий, – Вот на будущей неделе масленицу отгуляем, и у нас ручьи побегут. Да так, что мосты на реке посрывают.
Вокзал. Вид с платформы.
Они прошли с платформы через крыльцо, уже спешным порядком очищенное ото льда, и сели в экипаж. Туман опустился к земле, и по обе стороны от дороги стали видны редкие берёзы и тополя.
– Простите, Василий Кириллович, сколько Вам лет? – не удержался Новоселецкий.
– Двадцать пять, – ответил тот и смущённо улыбнулся, – Понимаю Ваш вопрос. Я выгляжу моложе своих лет. Мне и маменька об этом всегда говорит. Я вот и усы отрастил, нарочно, для виду, так сказать. Чтобы старше казаться.
Митрофан Иванович жалостливо взглянул на его усы, тоненькие, аккуратные, затейливо закрученные на концах; баловство одно, а не усы.
– Учились?
– Непременно. Юридический факультет в столице, – не без гордости сообщил Аладьин, – А курс сыскного дела нам читал сам господин Филиппов! Рассказывал про расследование самых громких преступлений. Но выдающейся личностью в сыскном деле я считаю Ивана Дмитриевича Путилина. Его «Записки начальника Санкт-Петербургской сыскной полиции» я читал пять раз. Помните, дело о «душителях»? А как он выслеживал «парголовских чертей»? А дело «о безумной мести», когда суд присяжных плакал? Ух, вот это жизнь! – и неожиданно добавил, – Знаете, Митрофан Иванович, я ведь к Вам в уезд сам напросился.
Новоселецкий приподнял в изумлении бровь.
– Да, – с жаром подтвердил юноша, – Ведь у Вас в городе такая статистика убийств! Я читал.
Исправник скис:
– Это верно. Статистика у нас удручающая.
– Ну, что Вы! Напротив, как должна быть интересна здесь работа сыщика! Ух, мне так и не терпится скорее взяться за какое-нибудь расследование в Вашем городе! – с запалом воскликнул Аладьин и огляделся по сторонам, – Кстати, а где же город? Сколько едем, а всё лес…
– Сейчас будет, – пообещал Митрофан Иванович. А про себя подумал: «Эх, больно наивен да горяч! Сбежит через месяц. Опять останусь куковать вдвоём с Ванькой Лепихиным.»
– Церковь! Вон, справа, за лесом! – разглядел Василий.
– Это кладбище, – пояснил исправник, – Подъезжаем. Я Вас, Василий Кириллович, в «Дядиных комнатах» размещу. В центре, и до места службы недалеко.
– Мне, право, неловко, – растерялся помощник, – Не хотелось бы стеснять Ваших родственников. Я не прихотлив, и с удовольствием разместился бы в меблированных комнатах.
– Каких родственников? – не понял Новоселецкий.
– Как «каких»? Дядю…
Митрофан Иванович вдруг напыжил усы, крякнул и расхохотался:
– Дядин – это фамилия! – пояснил он сквозь смех, – Купец наш местный. Доходный дом недавно отстроил. Мы его «Дядины комнаты» зовём. Кстати, одни из лучших в городе.
Аладьин понял свою ошибку и рассмеялся в тон начальнику. Под дружный хохот они въехали на Южную площадь.
Ул. Скобелевская. Дом купца Дядина.
Возница остановился перед парадным крыльцом двухэтажного каменного дома.
– Ну, вот, Ваше жилище, – указал Новоселецкий, – Управляющий предупреждён о Вашем приезде. Ступайте. Располагайтесь. А мой дом тут неподалёку, через квартал. Когда желаете приступить к службе?
– Да хоть сегодня! – откликнулся помощник, – Вот только ванну приму и переоденусь с дороги. Буду готов через пару часов.
– Завидное рвение, – покачал головой Митрофан Иванович, – Так и быть. Заеду за Вами через пару часов.
С румянцем на щеке, гладко выбритый, в свежей хрустящей рубашке и нарядной жилетке, в шёлковом узорчатом галстуке на булавке с жемчужной головкой, предстал Василий Кириллович перед начальником, спустя два часа, когда тот зашёл к нему в комнату.
«Вырядился на службу, точно петух», – фыркнул про себя Новоселецкий и поставил на пол высокие сапоги с галошами:
– Вот. Держите. Это Вам подарок для возможности передвижения по нашим улицам.
– Спасибо! – обрадовался тот. И, живо скинув лаковые ботинки, переобулся. Оглядел себя, – Чудно как-то. А галоши зачем?
– Галоши у нас – первое дело, – пояснил исправник, – Челябинская грязь особенная. Она на дорогах пребывает восемь месяцев в году. Оттого и галоши не простые; Вы такие нигде не купите. А, заходя в помещение, будете их снимать.
– Уяснил, – кивнул Аладьин.
Уездное полицейское управление располагалось в одноэтажном деревянном доме на улице Уфимской позади Народного дома. Новоселецкий радушно распахнул перед помощником скрипучую дверь:
– Добро пожаловать на службу!
Василий пригнул голову, чтоб не задеть балку низкого дверного проёма, и осторожно переступил порог. Миновав тёмный квадратный коридор, через следующую дверь, они проникли в комнату, имеющую весьма захламлённый вид.
В ней было два окна с серыми занавесками. В углу – кирпичная белёная печь. Рядом подпирал потолок огромный двустворчатый шкаф. Вдоль стен хаотично стояли стулья и деревянные тумбы, нагруженные кипами бумажных папок вперемешку с газетами. В остальное пространство были втиснуты три дубовых стола. За одним из которых сидел взъерошенный молодой человек лет двадцати семи в синем форменном кафтане. Он тут же подскочил и приветствовал исправника.
– Рекомендую, – сообщил Новоселецкий, – Ваш коллега, мой помощник Лепихин Иван Павлович.
– Аладьин Василий Кириллович, – представился новичок и пожал Ивану руку, перепачканную чернилами.