10 дней в уездном городе Че. история, которая вполне могла бы произойти

– Сказал, забирай.

Вечером прибежала Акулина. Принесла выстиранные занавески.

– Надо же, – поразился Лепихин, – Оказывается, они белые!

– Руки у Вас золотые! – похвалил её Аладьин.

Она зарделась, прикрывая лицо кончиком платка. И вдруг достала из-за спины миску:

– Я тут пирожков Вам принесла, Василий Кириллович. А то Вы цельный день весь в работе. Голодный, небось.

– А с чем пирожки-то? – потянул носом Иван.

– С картошкой.

– Душа моя, Акулина Антиповна! Благодетельница!

И он галантно взял прачку за руку и поцеловал ей запястье.

– Ой, что Вы, Василий Кириллович…, – она прикусила губу и, растрогавшись, убежала.

Василий с Иваном обосновались за столом и принялись уплетать пирожки.

– М-м, вкуснятина какая! – произнёс Иван, – А молодец Вы, Василий Кириллович, ничего не скажешь! У нас в управлении такой чистоты отродясь не было. Окна помыты, занавески чистые. Полки новые. Документы все по буквам расставлены – любо дорого посмотреть. Пироги на столе горячие. И за всё это мы ни копейки не заплатили! Как это Вы так смогли?

– Учись, Иван, с людьми разговаривать, – поделился Аладьин, – Для сыщика – это первое дело.

Поздно вечером Новоселецкий возвращался домой в одном экипаже с городским головой господином Бейвелем.

– Что, Митрофан Иванович, как новый помощник?

– Поживём-увидим, Александр Францевич, – пожал плечами тот, – Уж больно молод, да начитан, оттого гонорист. Эх, столичное воспитание.

– Отсутствие опытности часто бывает основанием храбрости, – заметил Бейвель.

– Это верно, – кивнул Новоселецкий, – Храбрости ему не занимать. А ещё, знаете ли, в одежде уж больно хорохорится. Вырядился нынче в белую рубашечку с запонками, жилетку узорчатую, галстучек шёлковый, замысловато завязанный. Усики напомадил, волосы прилизал.

– Не придирчив ли ты, Митрофан Иванович? – покачал головой тот, – Аккуратность в одежде и хороший вкус ещё никто в пороки не определял.

– Так я, Александр Францевич, его заставил в этом наряде уборку в управлении произвести! – сообщил исправник и зашёлся громким булькающим смехом.

Бейвель усмехнулся в усы:

– Суров ты, братец, в воспитании молодого поколения!

– Ничего! Работать в полиции – не цветочки срезать! Это грязная работа, пущай привыкает!

Проезжая через Южную площадь, Бейвель толкнул Новоселецкого в бок:

– Глянь-ка, Митрофан Иванович, а в управлении у тебя свет горит. Помощники-то до ночи работать взялись? Видать, задал ты им задачу.

– И вправду. Чегой-то они? – растерялся исправник, – Эй, стой! – скомандовал извозчику, – Вот что, Александр Францевич, езжайте домой. А я пойду, проведаю этих горе-работников!

Новоселецкий застал помощников поедающими пирожки.

– Вот, значит, как! Я думал, они в поте лица работают. А они – брюхо набивают! – зычным голосом заявил исправник с порога и вдруг опешил, – Что это? Новые занавески?

– Нет, Митрофан Иванович. Это старые, только постиранные, – ответил Лепихин.

– Однако…, – удивился он, – Светло как стало, просторно. А эт-то что-о?

Новоселецкий тихо опустился на стул, во все глаза уставившись на огромный стеллаж, заполненный папками, на переплёте которых пестрели буковки.

– Это называется каталог, – гордо сообщил Иван, широко улыбаясь на реакцию начальника, – Глядите, Митрофан Иванович, как удобно – все дела расставлены по годам и по буквам алфавита. Ничего искать не надо. Это Василий Кириллович придумал.

– Молодца-а! – уважительно протянул Новоселецкий, – Не ожидал! Вот за это спасибо; порадовал.

Аладьин скромно улыбнулся в ответ. Исправник потянулся к миске:

– Пироги с чем?

– С картошкой.

– М-м, вкусные. Откуда?

– Акулька испекла.

– С чего это вдруг? – у Новоселецкого подпрыгнули брови.

– Для Василия Кирилловича, – елейным голосом доложил Лепихин, подражая Акульке.

Исправник покосился на нового помощника:

– А ты ловок, брат, как я погляжу! – рассмеялся и дружески хлопнул Аладьина по плечу.

Уплетая пирожки, Новоселецкий разговорился:

– А доводилось ли вам слышать про грабителя по кличке «Оборотень»?

– Нет, – Лепихин с Аладьиным насторожились.

– Эх, темнота. А ещё в полиции служите, – упрекнул их начальник, – Слушайте, оболтусы. Откуда он взялся и кто таков – неизвестно. Всякий раз он меняет внешность и имя. Оттого никто не знает, как его зовут и как он выглядит. Одно известно – что мужчина средних лет, высок и худощав. Страдают от него купцы и дворяне, потому как ворует он исключительно ювелирные украшения, золото и деньги. Ничего другого не берёт. И действует больно изощрённо; никогда не повторяется. Подолгу в одном городе не живёт. Выпотрошит три-четыре дома и – на дно. Уходит незаметно и в неизвестном направлении. Может не появляться полгода, а то и год. И опять всплывает где-нибудь неожиданно. Пять лет назад впервые появился он в городе Томске. Наделал там шума и исчез. Через год возник в Тобольске. Украл бриллианты самой губернаторши. И – как воду канул. После был след его проделок в Перми. А недавно наш герой побывал в Екатеринбурге.

– Ух, ты! Совсем близко, – прошептал Лепихин.

– Сегодня ротмистр Никитин нас целый день на совещании продержал, – продолжал Новоселецкий, – Из Оренбургской жандармерии посыльный прибыл; они подозревают, что Оборотень свой путь держит на юг. И может направиться либо в Оренбург, либо… к нам.

– Хоть бы к нам! – радостно воскликнул Аладьин.