10 дней в уездном городе Че. история, которая вполне могла бы произойти

– Семё-о-о-н!! Сенечка-а-а…

И женщина, буквально оттолкнув Василия, бросилась в слезах на труп.

– Ну, вот вам, пожалуйста, и опознание, – констатировал урядник, – Покойник из Шугаевки, Дюрягин Семён.

– А чем он занимался? – спросил Аладьин, подходя ближе и машинально пряча камешек, извлечённый из ладони мертвеца, к себе в карман жилетки.

– Да ничем; где какую работёнку найдёт, на то и соглашался, – ответил Миней Диевич

Василий обратился к Волосову:

– Гордей Зиновьевич, а почему Вы решили, что Дюрягин сам бросился под поезд? Может, его убили?

– Не, – решительно возразил тот, – Ежели б убили, то непременно ограбили бы. А обходчик его нашёл одетым. Видите, даже сапоги на нём.

– Да, сапоги у него примечательные…, – пробубнил тихо Василий.

– И упал он не под паровоз, иначе бы от него одно месиво осталось, – продолжал Волосов, – А, скорее под состав, где-то под последние вагоны. Полагаю, пьяный шёл домой из Никольского посёлка. Пережидал состав, да и свалился под колёса. Уж, поверьте, господин Аладьин, я за свою службу их тут насмотрелся вдосталь, кого поезд переехал. Расскажу всё, как было; к гадалке не ходи!

– Знаете, а вином от него совсем не пахнет, – возразил Аладьин.

– Правильно. Потому как мертвяком от него пахнет! – заявил Миней и махнул рукой, – Айда в участок! Хватит тут стоять; ноги мёрзнут! Забирайте жену Дюрягина с собой; будем протокол оформлять.

Пока спускались с насыпи, Аладьин любезно поддержал под руку рыдающую вдову:

– Скажите, уважаемая, а чем Ваш муж зарабатывал на жизнь?

– Так он никакой работай не брезговал, – размазывая слёзы, сообщила она, – Одно время всё на мост ходил. Перебивался, чем бог пошлёт. А потом его какой-то барин нанял.

– Какой барин?

– Да я не знаю. Сенечка у его с покрову работал. Далеко, видать, потому как домой он не приезжал. Но денежки каженный месяц приносили.

– Кто? – удивился Василий.

– Так посыльный.

– И что говорил?

– А чего говорил? Так и говорил, мол от супруга твоего, заработанные.

– Много ли денег приносил?

– На еду хватало, – неопределённо ответила женщина и вновь залилась слезами, – Ох, горе мне! Кто же нас теперь кормить-то будет?!

– Постойте, – задумался Аладьин, – Выходит, что Вы мужа с самого покрову и не видели?

– Не видела, – подтвердила вдова.

– А одежда, что на убитом была, его?

– Его, его. И кафтан и сапоги. Почитай, уж лет пять как им купленные.

Исправник с помощником в участок не поехали. Продолжили намеченный маршрут и двинулись к Переселенческому пункту.

Для Василия Кирилловича было любопытно ознакомиться с подобным объектом, который он видел впервые. Переселенческий пункт в Челябинске выглядел целым посёлком. Великое множество добротно выстроенных бараков, и больших и поменьше. Две столовые, баня для переселенцев, прачечная, водогрейка и отдельный больничный двор с десятью бараками для больных.

Из интересу Аладьин напросился заглянуть в один из жилых бараков.

Вдоль стен были устроены подъёмные нары, где в один, а где и в два яруса. А в средине комнаты – печь. Вот и вся незатейливая обстановка.

Главный въезд на Переселенческий пункт.

Общий вид Переселенческого пункта.

Новоселецкий повёл помощника в дом Переселенческого управления. Внутри было чисто и светло. Исправник снял шапку, пригладил усы и поприветствовал чиновника:

– Здравствуй, Павел Никтополианович, как жив-здоров будешь?

– Спасибо, Митрофан Иванович. Сам-то ничего. Заведующий прихворал; подагра его скрутила. Так вот, видишь, нынче я дела исполняю.

– Владимиру Петровичу от меня поклон передай, пущай поправляется. А к тебе, значит, у нас дело будет. Вот, представляю, мой новый помощник, господин Аладьин.

– Очень рад, – кивнул чиновник, – Может, отобедаете со мной? Супруга холодца наварила.

– С превеликим удовольствием, – согласился Новоселецкий и подмигнул Василию, – Ох, Лизавета Карповна – мастерица. Холодец у неё – пальчики оближешь! Но сперва – дело. Помощь мне твоя нужна, Павел Никтополианович.

– Завсегда рад, – откликнулся тот, – Ежели чем могу?

– Ты учёт переселенцам ведёшь, как полается?

– Не извольте сумлеваться; всё записываю, Митрофан Иванович; кто когда прибыл. Кто когда убыл. Больных, умерших.

– Это хорошо. Записывай тщательно, Паша. Да приглядывайся к новым людишкам. Нужен мне один человечек. Много про него не скажу – росту высокого, худощавый, средних лет. Имя может быть любое.

– Ну, Митрофан Иванович, – покачал головой чиновник, – Тут добрая четверть под такой портрет подойдёт. Может, ещё чего припомнишь?

– Может статься, что приедет с девчонкой лет двенадцати.

– Это ещё куда ни шло. С девчонкой-то оно приметнее будет.

– Ты, Пашенька, за всеми, кто похож будет, соседей приглядывать заставь. Чтоб всё тебе аккуратно докладывали: куда ходил, когда вернулся, чего принёс, о чём говорил. Ну, ты меня понимаешь. Очень важная это птица, проглядеть нам его никак нельзя.

– Понимаю. Будем стараться, Ваше высокородие.

Когда, отобедав у Герсевановых на Переселенческом пункте, отправились в обратный путь, Аладьин не удержался:

– Митрофан Иванович, а почему Вы Герсеванову сказали, что подозреваемый может приехать с девчонкой?