– Семё-о-о-н!! Сенечка-а-а…
И женщина, буквально оттолкнув Василия, бросилась в слезах на труп.
– Ну, вот вам, пожалуйста, и опознание, – констатировал урядник, – Покойник из Шугаевки, Дюрягин Семён.
– А чем он занимался? – спросил Аладьин, подходя ближе и машинально пряча камешек, извлечённый из ладони мертвеца, к себе в карман жилетки.
– Да ничем; где какую работёнку найдёт, на то и соглашался, – ответил Миней Диевич
Василий обратился к Волосову:
– Гордей Зиновьевич, а почему Вы решили, что Дюрягин сам бросился под поезд? Может, его убили?
– Не, – решительно возразил тот, – Ежели б убили, то непременно ограбили бы. А обходчик его нашёл одетым. Видите, даже сапоги на нём.
– Да, сапоги у него примечательные…, – пробубнил тихо Василий.
– И упал он не под паровоз, иначе бы от него одно месиво осталось, – продолжал Волосов, – А, скорее под состав, где-то под последние вагоны. Полагаю, пьяный шёл домой из Никольского посёлка. Пережидал состав, да и свалился под колёса. Уж, поверьте, господин Аладьин, я за свою службу их тут насмотрелся вдосталь, кого поезд переехал. Расскажу всё, как было; к гадалке не ходи!
– Знаете, а вином от него совсем не пахнет, – возразил Аладьин.
– Правильно. Потому как мертвяком от него пахнет! – заявил Миней и махнул рукой, – Айда в участок! Хватит тут стоять; ноги мёрзнут! Забирайте жену Дюрягина с собой; будем протокол оформлять.
Пока спускались с насыпи, Аладьин любезно поддержал под руку рыдающую вдову:
– Скажите, уважаемая, а чем Ваш муж зарабатывал на жизнь?
– Так он никакой работай не брезговал, – размазывая слёзы, сообщила она, – Одно время всё на мост ходил. Перебивался, чем бог пошлёт. А потом его какой-то барин нанял.
– Какой барин?
– Да я не знаю. Сенечка у его с покрову работал. Далеко, видать, потому как домой он не приезжал. Но денежки каженный месяц приносили.
– Кто? – удивился Василий.
– Так посыльный.
– И что говорил?
– А чего говорил? Так и говорил, мол от супруга твоего, заработанные.
– Много ли денег приносил?
– На еду хватало, – неопределённо ответила женщина и вновь залилась слезами, – Ох, горе мне! Кто же нас теперь кормить-то будет?!
– Постойте, – задумался Аладьин, – Выходит, что Вы мужа с самого покрову и не видели?
– Не видела, – подтвердила вдова.
– А одежда, что на убитом была, его?
– Его, его. И кафтан и сапоги. Почитай, уж лет пять как им купленные.
Исправник с помощником в участок не поехали. Продолжили намеченный маршрут и двинулись к Переселенческому пункту.
Для Василия Кирилловича было любопытно ознакомиться с подобным объектом, который он видел впервые. Переселенческий пункт в Челябинске выглядел целым посёлком. Великое множество добротно выстроенных бараков, и больших и поменьше. Две столовые, баня для переселенцев, прачечная, водогрейка и отдельный больничный двор с десятью бараками для больных.
Из интересу Аладьин напросился заглянуть в один из жилых бараков.
Вдоль стен были устроены подъёмные нары, где в один, а где и в два яруса. А в средине комнаты – печь. Вот и вся незатейливая обстановка.
Главный въезд на Переселенческий пункт.
Общий вид Переселенческого пункта.
Новоселецкий повёл помощника в дом Переселенческого управления. Внутри было чисто и светло. Исправник снял шапку, пригладил усы и поприветствовал чиновника:
– Здравствуй, Павел Никтополианович, как жив-здоров будешь?
– Спасибо, Митрофан Иванович. Сам-то ничего. Заведующий прихворал; подагра его скрутила. Так вот, видишь, нынче я дела исполняю.
– Владимиру Петровичу от меня поклон передай, пущай поправляется. А к тебе, значит, у нас дело будет. Вот, представляю, мой новый помощник, господин Аладьин.
– Очень рад, – кивнул чиновник, – Может, отобедаете со мной? Супруга холодца наварила.
– С превеликим удовольствием, – согласился Новоселецкий и подмигнул Василию, – Ох, Лизавета Карповна – мастерица. Холодец у неё – пальчики оближешь! Но сперва – дело. Помощь мне твоя нужна, Павел Никтополианович.
– Завсегда рад, – откликнулся тот, – Ежели чем могу?
– Ты учёт переселенцам ведёшь, как полается?
– Не извольте сумлеваться; всё записываю, Митрофан Иванович; кто когда прибыл. Кто когда убыл. Больных, умерших.
– Это хорошо. Записывай тщательно, Паша. Да приглядывайся к новым людишкам. Нужен мне один человечек. Много про него не скажу – росту высокого, худощавый, средних лет. Имя может быть любое.
– Ну, Митрофан Иванович, – покачал головой чиновник, – Тут добрая четверть под такой портрет подойдёт. Может, ещё чего припомнишь?
– Может статься, что приедет с девчонкой лет двенадцати.
– Это ещё куда ни шло. С девчонкой-то оно приметнее будет.
– Ты, Пашенька, за всеми, кто похож будет, соседей приглядывать заставь. Чтоб всё тебе аккуратно докладывали: куда ходил, когда вернулся, чего принёс, о чём говорил. Ну, ты меня понимаешь. Очень важная это птица, проглядеть нам его никак нельзя.
– Понимаю. Будем стараться, Ваше высокородие.
Когда, отобедав у Герсевановых на Переселенческом пункте, отправились в обратный путь, Аладьин не удержался:
– Митрофан Иванович, а почему Вы Герсеванову сказали, что подозреваемый может приехать с девчонкой?