Рыцарская академия. Книга 1

И он с размаху запустил в них обе подушки. Васька с Иваном, хохоча, увернулись.

Дмитрия Голицына друзья звали Митяем. Он был сыном генерала-фельдмаршала Михаила Михайловича Голицына. Все дети в семье Голицыных получали хорошее домашнее образование; кроме обучения трём языкам, математике и философии, отец настоятельно приобщал сыновей с малых лет к военному делу.

Митяю нравилось щеголять в кадетской форме, маршировать в строю, гарцевать верхом и стрелять по мишеням. Но особого усердия в овладении науками он не проявлял, так как с детства усвоил, что можно добиться всего желаемого через внешнее обаяние. От матери он унаследовал мягкую бархатистую кожу, золотистые густые кудри и ярко-синие глаза. И красивой внешностью заметно выделялся среди кадетов. Оттого часто привлекался директором к исполнению мелких поручений, которых требовал этикет при встрече высоких персон, как-то: проводить гостя к директору, подать чернильницу, подержать генеральскую собачку. Дамы таяли, как снег по весне, видя красивого златокудрого мальчика в кадетской форме, протягивали для поцелуя руки и непременно совали юноше в ладошку монетку в ответ на оказанную любезность.

Да и учителя, иной раз, поддавшись на обаятельную улыбку Голицына, проявляли к нему снисхождение и, вместо заслуженного наказания, он отделывался лишь нравоучениями. Эта несправедливость вызывала негодующий отклик в среде кадетов. И оттого внешность Митяя была всегда предметом язвительных насмешек друзей.

Подушки, брошенные в сердцах Голицыным в Микуру и Лопуха, прилетели в кровать Петру Трубецкому, который спросонок таращил глаза на дурачившихся приятелей.

– Труба! Подъём!! – прокричал ему Ванька на ходу, улепётывая от Митяя, который, промахнувшись подушкой, теперь намеревался стегануть приятеля полотняным рушником.

Трубецкой выкарабкался из заваливших его подушек:

– Мне снился удивительный сон, – произнёс он, зевая, – Будто бы я в нашем московском поместье. И батюшка купил в кондитерской огромный торт. Накрыли стол на террасе. И нянька режет этот торт. А крема столько, что он кусками липнет к ножу…

Его никто не слушал. Голицын отчаянно «фехтовал» на рушниках против Микурова с Лопухиным. И в этой театрализованной схватке они скакали по комнате, сметая всё на своём пути так, что поднявшийся с кровати из дальнего угла кадет Бергер, жался к стене, стараясь избежать попадания в этот замес.

– И вот только я поднёс ко рту этот кусок торта, как…

Трубецкой не успел досказать окончание сна, в этот момент троица – Микуров, Голицын и Лопухин ураганом пронеслись по Петькиной кровати, в запале скидывая с неё одеяло, простыни, подушки и самого Петьку.

Дверь в комнату отворилась. Вошёл слуга Прохоров, неся воду в тазу для умывания:

– Господа кадеты. Извольте умываться! – и, увидев кучу малу, укоризненно покачал головой, – Ну, что вы, ей-богу, устроили?!

Он крепко ухватил мальчишек за вороты рубашек и растащил по углам.

Сидя на полу в ворохе белья Петька Трубецкой, воспользовавшись паузой, как ни в чём ни бывало, досказал:

– Так вот. Только я поднёс ко рту этот кусок торта, как вдруг вижу, что это вовсе не торт, а мой старый башмак, что я прошлым летом обронил в реку… Приснится же такое?

– Это тебе, Труба, предупреждение: чревоугодие – смертный грех! – сообщил Ванька, закатывая рукава и подставляя руки для умывания.

Петька, по прозвищу «Труба», сын генерал-майора Никиты Юрьевича Трубецкого, был самым младшим в комнате и совершенно не способным к военному делу. Воспитанный матушкой с няньками в любви и заботе розовощёкий пухляк Петька был насквозь пропитан романтикой и мечтательностью. На занятиях по строевой подготовке он важно тянул носок, но всё время путался в поворотах налево, направо и отставал в строю. На лошадь забирался со страхом. И фехтовал с закрытыми глазами, боясь окриветь.

Тем не менее, друзья любили его за то, что Труба был добр и доверчив, как ребёнок. Он смешил их высокопарными рассуждениями, неиссякаемым желанием вкусно поесть и пылкой влюблённостью в кузину Анастасию Ягужинскую. При этом предмет его обожания и не подозревал об его пылких чувствах. Но Петька искренне страдал, сочинял стихи и неистово малевал портреты своей возлюбленной, уединившись в кабинете для рисования.

Кадеты столпились вокруг таза, подставляя руки под струю воды, и тщательно намыливали лица и шеи. Митяй и Лопух никак не могли угомониться, продолжая исподтишка тыкать и щипать друг друга. Иван брызнул в Митяя водой. Тот в отместку макнул Ваньку головой в таз. Лопухин кинулся на Голицына с кулаками. Митяй заметался по комнате и выскочил за дверь, приперев её собою с той стороны. Лопухин начал ломиться в дверь с этой. Голицын не уступал. Силы были примерно равные – дверь не поддавалась.

– Ну, ладно! – Ванька отступил, лихорадочно оглядываясь в поисках подходящего предмета.

Взгляд его упал на таз с мыльной водой.

– Сейчас ты у меня получишь! – в преддверии мести, Лопухин удовлетворённо потёр ладони, схватил таз и встал на изготовке перед дверью.

Ожидания его не замедлили подтвердиться – дверь распахнулась. Лопух резко выплеснул воду из таза и… оторопел.

Вместо Голицына, в дверном проёме стоял воспитатель Шашков. Застыв от неожиданности, он выпучил глаза. А с его побагровевшего лица, с парика, и с кафтана стекали струйками мыльные ручейки.

– Э-…эт-то что такое?!! – взревел Шашков, приходя в себя. И увидел замершего напротив отрока с пустым тазом, – Кадет Лопухин?! Ты что себе позволяешь?!

– Я…

– Молча-а-ать! Розги!! Десять штук!!!

Лопухин опустил таз и вытянулся в струнку перед воспитателем:

– Прикажете отправляться сейчас?

– Незамедлительно!!

– Так точно.

И, накинув кафтан, направился получать наказание. Воспитатель посторонился, пропуская Лопухина, и собрался было выйти следом, но тотчас воротился:

– Ах, да! Перед завтраком общее построение во дворе! Никому не опаздывать!! – он обвёл суровым взглядом всех обитателей комнаты и погрозил кулаком, – Глядите у меня!!

Основным методом наказания в Рыцарской Академии была порка. Для этой цели на задний двор еженедельно привозились розги – гружёная доверху телега. Кроме порки, в качестве наказания, широко применялась маршировка на плацу (внутренний двор) после занятий или после всеобщего отбоя; на языке кадетов это называлось «шагомер». За более серьёзный проступок воспитанников подвергали аресту. Для старших классов была ещё одна форма наказания – штраф.

В воспитании будущих офицеров наставники были строги и беспощадны. И, даже если кому-то из кадетов за время учёбы удалось избежать ареста, то не испытать на себе «шагомер» или розги было невозможно. А штрафы сыпались, как июльский дождь.

Иван Лопухин за год обучения был порот уже множество раз. А уж периметр плаца изучил до того, что мог маршировать по нему с завязанными глазами.

Проводив приятеля взглядом, кадет Бергер тихо посетовал:

– Не повезло Лопуху. Сегодня Никич дежурит; а он, скотина, розги в воде вымачивает, чтоб сечь больнее.

Наряду с представителями русского дворянства в Академию были зачислены дети лифляндских шляхтичей. При этом лифляндцы непременно должны были проживать вместе с русскими, чтобы скорее обучаться языку. Поэтому в комнате, где обитали кадеты – Лопухин, Микуров, Голицын и Трубецкой – пятым был сын курляндского дворянина Яков Бергер.

Бергер, в силу немецкой натуры, отличался аккуратностью и дисциплиной. К учёбе относился с ответственностью – самозабвенно зубрил уроки, неукоснительно соблюдал распорядок Академии, почтительно обращался к учителям и никогда не участвовал в проказах и шалостях. Одним словом, по мнению, приятелей по комнате, был жутким занудой! И, тем не менее, ведя праведный образ жизни, всё равно бывал бит розгами. И чаще всего, как затейник драки; кадеты часто подтрунивали над ним, вынуждая пускать в ход кулаки.

По наставлению воспитателя, приятели, одевшись, поспешили на плац во внутренний двор, куда уже стремились кадеты всех остальных классов. Выстроившись по периметру, они галдели, выясняя, не знает ли кто, для чего их собрали? Но сразу притихли при появлении директора. Генерал-майор Люберас обвёл всех внушительным взглядом и сообщил:

– На следующей неделе начинаются первые в истории нашей Рыцарской Академии выпускные экзамены. (ряды выпускных классов откликнулись унылым вздохом) И это значительное событие решила почтить своим царственным визитом Ея императорское величество Анна Иоанновна!

По строю пронёсся тревожный гул.

– Тихо!! – осадил их Люберас, – Государыня пожелали лично присутствовать на экзамене. А затем открыть бал в честь выпускников Академии. Приём столь высокой особы в этих стенах – большая честь и большая ответственность!

Он сделал паузу. И продолжал:

– До означенного события осталось семь дней. И наша общая задача – не ударить в грязь лицом, а подготовить и провести встречу с государыней наилучшим образом! Командирам и воспитателям выданы предписания для каждого класса по приведению в порядок помещений и внутреннего двора. Кадеты выпускного класса от уборочных работ освобождаются. Им следует восполнить недостающие знания и довести до совершенства упражнения по экзерциции, дабы на экзамене не посрамить чести учителей!

Директор снял головной убор, вытер платком капли пота на напряжённом лбу, переходящем в намечавшуюся лысину, и добавил:

– Если императрица останется довольна, обещаю – все получите пять дней отпуска.

Эта новость была встречена с восторгом. Начались перешёптывания и галдёж по поводу того, как и где лучше всего провести эти пять дней.