Право на Тенерифе

– Я говорю про любовь к детям прежде всего! Любовь к мужчине как к отцу своих детей, – отвечала Женя, не слыша насмешки в ее словах, – если отвлечься от всего остального и рассмотреть эти две любви отдельно, то увидишь, что они слишком высоко над всеми остальными чувствами в мире, так высоко, что все другие привязанности почти неразличимы. Так же и любовь мужчины к женщине ничто по сравнению с его любовью к той же женщине как к матери своих детей.

– Тебе уже давно за тридцать, а все юношеский идеализм, – ответила Марина, нисколько не тронутая ее словами. – Женщина, прежде всего, это женщина, а не мать-роженица. И нормальный мужчина в жене должен видеть свою возлюбленную, а не какую-то… – с презрением процедила она, – …матку.

– А мадам эта – мошенница, – продолжала Женя, будто не слушая. – Интриганка! Не обращайся к ней, милая моя Алина, не опускайся до уровня… – она осеклась, глядя на Марину, – будь выше этого! – тут же поправила она себя, но от Марины не ускользнул ее быстрый, немного виноватый взгляд, – не гневи Бога! Действуй по правде. Будь честной с собой и с твоим мужем. Даже если он согрешил, он должен сам понять свою вину и искупить ее перед Богом и перед вами. И ты должна помочь ему в этом, ведь ты обещала быть с ним и в несчастии тоже. Он сейчас как раз попал в беду.

– Фига себе попал в беду! – фыркнула Марина. – По-моему, он очень хорошо устроился: тут тебе и семья идеальная, и жена – ухоженная красавица, которая от него ничего не требует, весь дом на ней, так еще и девку на стороне завел! Ты слишком мало знаешь о том, что такое настоящие беды, милая моя.

– Марина, не перебивай, пожалуйста, – сухо ответила Женя.

– Нет уж, любишь говорить – люби и слушать! – возмутилась Марина. – Я говорю, алименты! На алименты можно хорошо прожить, и плюс имущество пополам, да счета в банках. А вот тут тебе консультант и поможет, чтобы муж не успел попрятать ничего.

– Да как же я проживу одна? Как справлюсь?! – внезапно чуть не вскричала Алина, про которую, казалось, все забыли из-за ожесточенного спора подруг. – Кому я буду нужна с двумя детьми? Кто меня полюбит? Кто будет содержать?

– Страшно дело до зачина: справишься еще как, – отвечала Марина, – с его алиментами, у него же белая зарплата! И с чего ты решила, что тебе снова замуж нужно? Ну почему современная, казалось, женщина, а все мыслишь, будто ты жертва патриархата? Уже не Советский союз, женщины самодостаточны и самостоятельны, и ни в чем не нуждаются. Сколько моих знакомых развелось с богатыми мужьями и живут на алименты. И не желают больше замуж выходить.

– Да, но твои знакомые изначально выходили замуж с целью развестись и жить на алименты, – поправила ее раздраженно Юля, – у Алины, мягко говоря, другая ситуация.

– Пусть заимствует положительный опыт других женщин. – не растерялась та.

Казалось, спору этому суждено было никогда не закончиться, ведь, сколь бы тщетными не были попытки навязать друг другу свои убеждения, женщины все равно не могли остановиться. Будто каждая сторона ждала, что вот-вот она придумает такой невероятный довод, что все вдруг замрут от изумления, а затем согласятся, удивляясь, как это они раньше не понимали глубины своего заблуждения. Однако Юля, меньше всего участвовавшая в диспуте, взглянула на часы и поняла, что шел уже одиннадцатый час. Катя должна была уже лечь спать, но вряд ли легла – как и всякий ребенок, она пользовалась моментом, когда оставалась поздно вечером одна дома, и не спала до последнего.

– Дорогие мои, не забываем о том, что сказала консультант, – заговорила Юля с нетерпением, перебивая Марину и Женю, уже, казалось, готовых оскорбить друг друга и отречься от дружбы. – Алина не должна никого слушать. Она должна принять это решение сама и в полном одиночестве. Потому спорить смысла нет. Алина, помни, к чему бы ты ни пришла – мы тебя поддержим. Главное, чтобы решение было твоим, а не навязанным кем-то. Иначе потом всю жизнь будешь винить других, да себя за то, что думала не своим умом.

Женя несогласно качала головой. Однако и она увидела, что было совсем поздно, и что и ей нужно было срочно бежать домой. Ее муж, каким бы православным он ни был – она знала наверняка – не сможет уложить спать троих мальчишек одновременно, потому нужно было спешить ему на помощь, пока дети не заснули на полу во время игры.

Лишь Марина никуда не торопилась, однако Женя и Юля увели ее чуть ли не за руки, чтобы только не оставлять наедине с Алиной. Юля еще долго ждала автобуса, а потом ехала в нем почти одна, с опаской поглядывая на двоих сомнительных пассажиров. Как вечер неприятно начался, так он и прошел, думала она, глядя на тоскливые серые панельки, мелькающие в окнах и тревожно качающиеся, еще по-зимнему раздетые, деревья.

Неприятный скользкий вопрос вдруг еще больше испортил ей настроение: «Что значило это сообщение Антона?» Но и он померк на фоне другого вопроса, намного более неприятного, подлого по своей жестокости, и одновременного подлого и из-за ее совершенной беспомощности как матери. Что случилось с Катей?

Глава вторая

На следующее утро Юля, как обычно, встала пораньше, чтобы выпить кофе на кухне и смотреть сквозь окно в усталь просыпающегося двора. Редкий прохожий шел куда-то, подняв высоко плечи, чтобы спрятать шею в пальто или куртку; было по-ночному студено. Кто-то из соседей выгуливал маленькую собачку, едва шевеля ногами, видимо, еще в полусне. Вчера все домочадцы легли спать поздно, и вряд ли рано встанут, а значит, у Юли будет возможность поработать в тишине.

Она достала как можно аккуратнее свой ThinkPad из сумки и стала читать письма от китайцев, которые непременно работали на выходных и обычно забрасывали ее к понедельнику огромным количеством материалов и предложений. Больше всего Юля не любила приходить в понедельник в офис и видеть по двести новых писем из Китая. Поэтому она старалась в течение выходных всегда отвечать им.

В последние два года общие продажи сильно упали, и их компании пришлось изрядно сократить матрицу товаров, удалив все качественные, но дорогие товары, в основном, европейских поставщиков. Зато Юле пришлось работать еще больше, ведь она как раз занималась китайским ассортиментом для дома, самым дешевым на рынке.

Потому год назад ей выделили ассистента, чтобы она выполняла как можно меньше рутинных вещей. И хотя Юля чувствовала, что из-за своей тяги к решению рабочих вопросов на выходных она совсем не могла расслабиться и становилась еще тревожнее, она все равно не могла заставить себя не доставать лэптоп и не работать.

Антон проснулся через час и стал собираться в дорогу. Сначала он недовольно пробурчал что-то про кашу, которую приготовила Юля, но потом все-таки съел полкастрюли. Затем он, видимо, проснувшись, извинился перед ней за вчерашнее.

– Надеюсь, тебе не слишком долго пришлось ждать автобус? – спросил он. Видимо, проснулся в хорошем настроении после вечера с друзьями, заискивал с утра. Он сидел напротив Юли за столом и смотрел на нее своими простоватыми деревенскими глазами, голубыми, окаймленными широкими русыми бровями.

– Вообще-то очень долго, – ответила Юля, отрываясь от компьютера, – около 30 минут туда и столько же обратно, если не больше.

– Прости! Но ты же знаешь, в центр еще сложнее уехать.

– Если в разные дни планировать мероприятия, то и проблемы никакой не будет.

Антон пожал плечами, немного виновато улыбнувшись.

– Почему Катюха так долго спит? – спросил он, чтобы сменить тему.

– Поздно легла вчера, – ответила Юля. – Без нас не ложится спать. Ты сам-то во сколько приехал? Вид у тебя… не выспавшийся.

– Я в поезде отосплюсь, – пожал плечами Антон, – приехал то ли в час, то ли в два, не помню. Как посидели вчера с девочками?

– Хорошо, – немного замявшись, ответила Юля.

Антон поднялся из-за стола и, не помыв за собой тарелку, пошел в коридор. При всех своих недостатках Антон обладал одним важным достоинством: он быстро забывал обиды, особенно, если сам нанес их. Он мог быть человеком легкого характера, он мог быть человеком сложного характера, когда был не в настроении. При всем при этом он не был неуравновешенным, нервозным, в нем не было нездоровых черт, более того, можно с уверенностью сказать, что он был самым обычным человеком. Попросту говоря, он был лицемером.

Он был самодовольным и умел любить, но только в моменте. Вот видит он Катеньку маленькую: тут же целуют, берет на руки, даже немного играет с ней. Но стоит ему впереться в компьютер, перенестись в другую Вселенную – и Катя перестает иметь значение для него. Она может ошпариться кипятком, упасть со стула, проглотить пачку таблеток – Антон не сдвинется с места. Он не чувствуют любви к ней в этот момент. И уж тем слабее его чувства, чем дальше он от близких.

Самым интересным было то, что Юля знала эту его черту. Но со свойственным многим российским женщинам упрямством она упорно закрывала глаза на нее.

И вот в последнее время Антон словно помолодел: обычно полноватый, среднего роста, с пивным животом, приобретенным за долгие годы семейной размеренной жизни, теперь он заметно похудел, и живот спал. Он стал чаще мыться и бриться. Его полные губы были особенно выразительными теперь, даже сладострастными, а обычно унылое и уставшее лицо посвежело и выглядело даже напыщенным. Лишь взгляд серых глаз оставался пустым, как и раньше. Заглядываешь в них как в окна заброшенной избы – никого нет в горницах, кругом серая пыль и никаких признаков жизни.

Его постройневшая фигура особенно бросалась во внимание сейчас, когда Юля только и думала о полноте дочери. Слова сами зачем-то соскользнули с губ. Муж замер в дверном проходе:

– Антон, ты заметил, что Катя у нас поправилась за последние две недели?

Муж повернулся к ней лицом и пожал плечами. Перекрыв вход в маленькую кухню, он навис над ней, сидящей за миниатюрным, впору кухне, столом.

– Кажется, немного подобрела, и что с того?

– Да на нее одежда еле налезает уже, пальто трещит по швам.

Его спокойное добродушное лицо никак не изменилось.

– Что ты пристала к девчонке? Пусть ест, у нее сейчас все в ход идет. Сначала поправится, потом вытянется.

– Вообще-то дети так не растут. – Возразила Юля. – Тем более, она почти ничего не ест. Я ведь слежу за ее питанием.

– Да она тебе лапшу на уши вешает, не ест, – засмеялся Антон, стараясь поскорее закрыть эту совсем не интересную для него тему, – в школе с девчонками наверняка на заначки сникерсы себе покупают упаковками.

– Не знаю, как-то не похоже, что она обманывает меня.

Поняв, что он не горит желанием обсуждать вес дочери, Юля и сама начала терять интерес к разговору. За эти годы она все пыталась понять, какие темы ему интересны, чтобы достучаться до глубины того мрака, что она чувствовала, был внутри него, словно у корабля его души было двойное дно с настоящими сокровищами, и она обязана найти его.

Но никакие темы, даже здоровье дочери, не могли возмутить Антона, тронуть его или испортить ему настроение. Все было тщетно. Все чаще ей казалось, что не было никакого двойного дна. Он был весь перед ней на ладони: поверхностный и чужой, истинный эгоист, вот и весь секрет. А она была никчемностью, потому что когда-то давно полюбила этого человека.

– Да успокойся, Юль. Это нормально. Ты ж не балерину из нее растишь, в конце концов. Еще десять раз похудеть успеет. Ей только восемь лет. Нашла из-за чего париться.

Очень скоро, захватив маленький чемодан, Антон уехал на вокзал. Юля пошла в комнату к Кате: обычно та вскакивала, когда они оба вставали, а сейчас разоспалась. В темной зашторенной комнате Катя лежала на кровати с открытыми глазами. Юле показалось, что она не узнала дочь: веки ее были припухшими, отчего весь ее облик изменился.

– Катенька, ты не спишь! Ты что, плакала все утро? – изумилась мать, подскочив к кровати и сев озабоченно на ее край.

– Нет, мам, – Катя привстала, чтобы мать могла прижать ее к груди. – Я так плохо сплю в последнее время, а сегодня всю ночь ворочалась. Мне так тяжело дышится. Это оттого, что я такая толстая, наверное. Как мне похудеть?