Тот, кто придет отомстить

– Вам что, сразу поножовщину подавай?! А орать под окнами старого больного человека – это что, не преступление?! Да за такое преступление в тюрьму сажать надо, а не то, что…

– Ждите. Машина выезжает, – дежурная быстро прервала поток жалоб и повесила трубку.

Она профессионально направила звонок кому следует, но, пока она передавала информацию, ее не покидало странное ощущение. Словно что-то в этом звонке было не так… Как будто кто-то намеренно коверкал голос, что ли… Но думать долго времени не было. На коммутаторе раздался следующий звонок (в коммунальной квартире пьяный муж пытался зарезать жену на глазах у соседей), девушка-оператор переключилась на другое и о звонке старухи забыла совсем. Да и в самом начале звонок вызвал у нее лишь отрицательные эмоции. Все знают, что старость заслуживает уважения, но мало кто может выносить истинную старость: скандальную, злобную, с тупым упрямством, вечными нелепыми требованиями, вспышками дурного характера (который хоть как-то маскировался в молодости) и ненавистью ко всем, кто моложе хотя бы на десять лет.

Дежурная машина полиции быстро пересекала ночную улицу. Дорогу, изрытую траншеями, обезображенную колдобинами и ухабами, совсем не освещали тусклые ночные фонари. Вызов был достаточно прозаичный и скучный: разогнать кучку детей, загулявших за полночь, бушующих и орущих во дворе. Все, находящиеся в машине, расслабились. По крайней мере, здесь не ожидалось ни стрельбы, ни крови, ни одуревших от наркотиков придурков, у которых отказали мозги. А вид наряда в форме с оружием способен разогнать даже самых шумных подростков.

Улица Победная находилась в самом центре старого города. Она была застроена двухэтажными домами еще дореволюционной постройки. Лишенные ремонта, изуродованные огромными коммунальными квартирами, подточенные офисами, прорубленными на первых этажах (благодаря явному попустительству городской власти, бравшей за разрешения огромные взятки), разрушенные вечными ремонтами тех, кто побогаче и полным равнодушием всех аварийных служб, дома находились в таком ужасном состоянии, что в них было просто страшно жить. Дом № 21 был одним из таких.

Машина остановилась возле подъезда и двое полицейских, разминаясь от долгого сидения, вышли на ночной тротуар. Двухэтажный дом, весь покрытый огромными трещинами, был похож на покосившуюся деревянную коробку, кем-то неудачно брошенную на асфальт. Они припарковались у обочины, как раз за подъехавшей раньше них машиной такси. Пожилой таксист выключил двигатель и стал ждать – очевидно, клиента. Совершенно обыденная картина. Полицейские сделали несколько шагов по темному подъезду, как вдруг старший из них (более опытный, старший и по званию, и по возрасту) остановился, внимательно прислушиваясь и хмуря брови. Дело в том, что со двора (достаточно темного – как и большинство фасадных окон) не доносилось ни звука. Темный двор поражал непривычной, пугающей тишиной.

Это было очень странно: в звонке ясно говорилось о детях, орущих во дворе, о громкой музыке… Еще раз нахмурившись, старший первым вошел во двор-только для того, чтобы застыть на месте, теперь уже вместе с молодым напарником, который уже и сам (в свою очередь) замер от удивления.

Темный двор был абсолютно пуст. В нем не было ни только детей, но даже бродячей собаки или кошки. Это был узкий дворик, достаточном маленький по своим размерам, состоящий из трех отдельных домов, не соприкасающихся между собой. В фасадном, двухэтажном доме кое-где горели окна. Так же горели они и в трехэтажном, стоящем наискосок. Третий же дом представлял собой двухэтажный флигель на подпорках, аварийный до такой степени, что был отселен. На части дома не было крыши, окна сияли черными провалами выбитых стекол, разбитых рам. Древние деревянные подпорки уже не удерживали стены, расползающиеся в ужасающих трещинах прямо на глазах. Обитаемой была только одна квартира: на первом этаже. В окне тускло горел ночник, на подоконнике виднелись цветы, через стекло- белые кружевные занавески. На обитой зеленым дерматином двери была отчетливо видна цифра 8. Та самая квартира, из которой поступил вызов в полицию.

Чуть поодаль от двери стояла центральная подпорка: самая массивная, крупная и тяжелая из всех остальных. Именно на нее приходился центр тяжести: она поддерживала самый аварийный участок стены.

Старший полицейский бросил невольный взгляд на темнеющее бревно, производившее достаточно мрачное впечатление. Впрочем, бревно выглядело прочным. Младший оглядывался по сторонам.

– Никого, – равнодушным голосом прокомментировал старший (за годы службы он насмотрелся и не на такое).

– За такие шуточки… – присвистнул молодой.

– Скорей всего, просто старческий маразм. Но нужно позвонить в квартиру и проверить, – шагнув вперед, старший приблизился к двери квартиры 8 и решительно нажал кнопку звонка. Молодой встал рядом с ним.

Звонок дребезжал долго, наконец послышались шаркающие шаги и недовольный старческий голос прокричал:

– Кто это?

Судя по громкости, старуха была туга на ухо.

– Откройте, полиция!

– Какая еще полиция? Пошли вон, хулиганы! А не то я сейчас настоящую полицию вызову!

– Вы уже вызвали! Откройте!

– Никого я не вызывала! Что за глупости! Убирайтесь! Я старуха, у меня нечего красть!

– А ну открывайте! Мы приехали по вашему вызову! Из вашей квартиры поступил вызов. Если хотите, вы можете посмотреть наши документы и позвонить в отделение, выяснить, направляли к вам кого-то или нет…

– Никуда я не буду звонить!

Тем не менее дверь дрогнула и на пороге возникла старуха лет 85, полная, с седыми космами, торчащими во все стороны, и злым лицом. На старухе была ситцевая ночная рубашка, сверху на плечи накинут цветастый платок. Ее злющие глазки так и пронизывали насквозь, и старшему вдруг пришла мысль, что более безопасно он чувствовал себя под дулом бандитского автомата… От старухи исходил странный заряд ненависти.

– Ну? Чего надо?

Подчиняясь инстинкту многолетней службы, старший шагнул вперед, в темную прихожую. Младший по- прежнему шел за ним.

– СТОЙТЕ! НЕ ВХОДИТЕ!!!

Вопль, полный отчаяния и неприкрытого ужаса прорезал воздух, как взрыв бомбы. Все трое обернулись на крик. Из подъезда выбежал водитель такси-тот самый таксист, который ждал на улице, в автомобиле. Его лицо было искажено ужасом- ужасом такой силы, что волосы, как наэлектризованные, поднимались над головой, а глаза казались огромными блюдцами. Все его лицо, застыв, превратилось в маску древнего, первобытного страха, и от этого зрелища кровь застывала в жилах. Он кричал, нелепо раскинув руки в стороны, и бежал к ним…

Но они не успели услышать то, что он кричал. Стена дома рухнула с чудовищным грохотом, взметнув фонтан пыли… Рухнула, погребая под камнями двух полицейских и старуху… Капли крови людей, раздавленных заживо, брызнули из- по тяжелых обломков.

4

ЕВРОПА, ФРАНЦИЯ.

ПАРИЖ.

Дождь закончился на рассвете. Серые потоки утреннего света отразились в лужах, темнеющих на гладкой мостовой. В тумане крыши, мокрые от дождя, напоминали железные доспехи рыцарей, выстроившихся перед последней битвой.

Стало холодно. Молодой парень, cтоящий возле окна, дунул на стекло, которое тут же запотело от его горячего дыхания. Затем прикоснулся к холодному стеклу пылающим лбом.

– Дождливый Париж невыносим, – человек, произнесший эту фразу, оперся о дверь, с улыбкой наблюдая за парнем возле окна. При каждом повороте его изящной, чуть удлиненной головы позвякивали массивные золотые серьги в форме тяжелых колец, вдетые в оба уха. Серьги придавали его лицу что-то экзотичное и хищное.

– Макс! Наконец-то! Где ты бродишь? Я тут с ума схожу! – парень порывисто отвернулся от окна, и весь словно расцвел, подавшись навстречу тому, кто вошел в комнату. Лицо его засветилось, распахнулось словно розовый бутон, распустившийся от дождя, а в глазах отразилось целое море- нет, океан, самой настоящей любви, не имеющей ни границ, ни полов, ни сословий.

Человек с серьгами резко захлопнул за собой дверь. И нервно опустился в кресло, причем лицо его было белым (абсолютно белым, как брюхо рыбы), а под глазами пролегли черные круги. Выглядел он ужасно.

– Я задержался, извини…

– Задержался?! Да сейчас начало шестого! Я всю ночь с ума схожу, ни на секунду ни прилег, не знал, что и думать! Что же ты, в самом деле… Не мог позвонить?!

– Да, я должен был. Извини…

– Где ты был?

– Бродил по улицам. Мне нужно было подумать.

Фраза эта, самая обычная, прозвучала как-то тяжело. Так тяжело, что парень мгновенно насторожился. Он бросил взгляд на абсолютно сухие волосы своего предмета страсти, на странное выражение лица и словно заострившиеся от болезни черты… Затем тихонько сказал неуверенным тоном:

– Макс, а ведь ты мне врешь.

Тот не ответил, что вызвало приступ нервозности, заставило даже взвизгнуть:

– Где ты был?! Ты слышишь меня, Макс?

– Извини… Со мной все в порядке.

– Нет. Это не правда! Макс, что с тобой?!

– Я был на Гревской площади, – лицо Макса стало совсем белым, – я хочу жить вечно!

– Макс?…

– Давным- давно на Гревской площади проводили публичные казни. Однажды там сожгли тамплиеров… Я был там, хотел посмотреть, а потом… Скажи, ты когда-то слышал о тайне?