Оберег на любовь. Том 1

Оберег на любовь. Том 1
Ирина Лукницкая

В этой книге живет ЛЮБОВЬ. Огромная, как мир, сильная, как земная стихия, нежная, как мелодия, пробирающая до мурашек, чистая, как горный родник. И всегда новая. Ни капли фальши. Ни капли расчета. Ни капли гламура. Скажете, не бывает? Бывает! Ведь именно такая Любовь однажды поселилась в сердце автора и осталась там навсегда. Любовь и только любовь подсказала ей сюжет этого романа.

Ирина Лукницкая

Оберег на любовь. Том 1

© Лукницкая И. 2015

* * *

В этой книге живет ЛЮБОВЬ. Огромная, как мир, сильная, как земная стихия, нежная, как мелодия, пробирающая до мурашек, чистая, как горный родник. И всегда новая. Ни капли фальши. Ни капли расчета. Ни капли гламура. Скажете, не бывает? Бывает! Ведь именно такая Любовь однажды поселилась в сердце автора и осталась там навсегда. Любовь и только любовь подсказала ей сюжет этого романа.

Восьмидесятый год. Еще живет страна Советов. Еще читает по бумажке свои длинные речи дорогой Генеральный секретарь. Еще народ по привычке ходит на демонстрации. Еще жив Высоцкий! Пытливый ум юной героини замечает много косного, нелепого и откровенно вредного для человека в эпоху «развитого социализма».

Но света в ее жизни гораздо больше. Ей улыбается судьба. Все те, кто ее окружают и встречаются на жизненном пути, в большинстве своем – замечательные люди. Потом она будет скучать по тем славным временам, когда главной ценностью было общение, а деньги значили только то, что они значили; когда дорога в будущее казалась прямой и светлой, а деревья были большими. Автор и сам вспоминает о той поре с ностальгией и большой теплотой. Ведь это – пора ее юности.

Обычные городские девчонки с многоэтажных окраин живут себе вполне благополучно, дружат самой крепкой на свете дружбой, читают хорошие книги, беспечно проводят каникулы, и в целом – живут, не горюют.

А еще им часто снятся одинаковые сны. И вдруг, как это бывает, взрослеют за одно только лето! И начинают замечать все вокруг и постигать этот сложный мир. Им раскрывается природа и характеры людей. И познается боль первой утраты. И проверяется на прочность дружба. И приходит ОНА – большая ЛЮБОВЬ. Любовь на грани фола, всепоглощающая, мучительная, опасная, безрассудная, трепетная и чистая, как слеза ребенка. У влюбленных свои чудеса и талисманы. Дерево, церковный крестик, старушка-фея с ее сентиментальными ценностями и добрыми пророчествами. Но главный оберег их любви – это память. Драгоценная память. Она в каждом счастливом дне, проведенном вместе.

Любовь перевернет души и судьбы героев, жизнь разбросает влюбленных, но останется тот заветный берег и – НАДЕЖДА.

Дорогое сердцу время не повернуть вспять. Хотя, как знать? Иногда все возвращается. Героям не дано предугадать, что там впереди.

О будущем они смеют лишь мечтать. Но, возможно, тихая комната с белой постелью, залитая ярким утренним светом, где на потолке играют веселые тени, а в форточку врывается свежий ветер – это совсем не утопия.

Книга для тех, кто любит, любим, хочет любить. Или для всех тех, кто был когда-то молод.

Учитесь любить, друзья!

Моим дорогим родителям, которые неразлучны вот уже более пятидесяти лет, посвящаю…

Часть первая. Варенье из лепестков роз

Глава 1. Сон в руку

Мама, расскажи мне о дожде…
…Синий дождь раскрасит сливы у тебя в саду;
Синий дождь – он самый сильный, от него растут…

    Из колыбельной песни

У нас в Сибири июль – обычно самый жаркий и относительно стабильный месяц в году. Его ждут, словно манну небесную, ведь наша зима с ее куцыми, как заячий хвост, днями, со снегами, в которых можно увязнуть по уши, да подчас просто экстремальными морозами испытывает наше терпение и угнетает. Говорят, недостаток солнечного света, белое однообразие и лютые холода даже могут вызвать настоящую депрессию!

Не подвел июль и нынешним летом – погода установилась просто отменная: вот уже с неделю целыми днями ни облачка, и легкий ветерок, прилетевший к нам с юга, ласково обдувает разгоряченную кожу. В заросших дворах такая обильная листва, что кажется – кое-где зелень сомкнулась плотно, без зазора. Но солнце упрямо, его веселые соломенные лучи пробьются через любые, даже самые непроницаемые кроны. Потоки золотистого света то тут, то там пронзают насквозь парковые кущи, отчего по аллеям скачут юркие пятнистые тени. В скверах многоструйные фонтаны, своими хрупкими нитями похожие на серебристые струны каких-то сказочных водяных арф, разбрызгивающие вокруг мини-радугу, работают исправно, что само по себе большая редкость.

Но в городе пустынно: то ли народ дружно отправился в отпуска, то ли поголовно валяется на пляже – желающих погреть впрок свои кости да запастись на зиму ультрафиолетом всегда хоть отбавляй. Массы горожан обычно скапливаются в районе центрального моста, на берегу Оби, по обе стороны массивной опоры. Там, на истоптанном множеством голых ступней горячем песке, в такую пору негде упасть даже яблоку.

С высоты проезжей части городской пляж смотрится огромным пестрым покрывалом, сотканным из тел: черных, будто доставленных с Африканского континента; бронзово-коричневых, под цвет скорлупы зрелого кедрового ореха; пунцово-красных, подпаленных жаркими лучами, а также пока не тронутых загаром девственно-белых, почти фарфоровых – с добавлением в это живое полотно ярких фрагментов купальников и плавок всех мастей. Так что и у нас в Сибири бывает как в Сочи в бархатный сезон!

Конечно, щедрое солнце порой весьма докучает населению своим непривычным постоянством. Коварство местного светила заключается в том, что неподготовленная кожа сгорает почти мгновенно, а человек, не замечая подвоха, продолжает торчать на солнцепеке, обугливаться дальше и радоваться, как ненормальный – нет, чтобы вовремя нырнуть в тень. Днем с неба жарит так, что местами даже плавится асфальт, зато почти каждую ночь, как по заказу, город навещают безмятежные теплые ливни.

С вечера жители распахивают настежь окна в домах, в надежде получить вожделенную порцию прохлады. В сумраке мигают сполохи молний и доносятся звуки очень далекой грозы, но раскаты грома настолько слабы и неотчетливы, что утомленных зноем горожан они не беспокоят. Неторопливый дождь размеренно шелестит и шелестит листвой, мнет ее в незримых мокрых руках, уютно барабанит по крышам, редея и выдыхаясь лишь к рассвету. Но потом еще долго вкрадчиво и ритмично накрапывает по металлическому подоконнику, зачем-то иногда выделяя отдельные капли усиленным ударом о жесть, словно кто-то невидимый выстукивает тайный шифр. Под эту азбуку Морзе спится удивительно сладко…

Вроде, только сомкнешь ресницы, а короткая душная ночь – раз, и пролетела. Многообещающее утро бодрит и радует своей свежестью недолго, максимум часов до девяти: сразу после завтрака солнышко начинает припекать так, что глянцевые от влаги листья на глазах становятся матовыми, лужи исчезают бесследно, а к обеду в мегаполисе опять воцаряется жара. В общем, лето в полном разгаре.

…В ту ночь мне приснился сон. Он был продолжительный и чудный: снилось, будто за окном хлынул ливень, долго-долго поливал землю, а когда стал утихать, я успела подставить ладошки и поймать ускользающие струи. Пробуждение совпало с полным моим изумлением. Кажется, кисти рук по-настоящему охладились, и в ушах стоял все тот же шуршащий дождевой фон, хотя на улице уже не капало. И пахло… как во сне! Только там, я помню, влажный древесный дух источали гигантские, в три обхвата, стволы в сказочном непроницаемом лесу. Наяву же в наличии имелись лишь старый тополь, одиноко торчащий посреди двора, два деревца рябины да живой бордюр из кустов шиповника под нашим балконом. Странно, как мог реальный дождь, посетивший город ночью, просочиться в мое сознание? И к чему вообще людям снится дождь? Я задумалась. Сама по себе вода, это, скорее всего, хорошо, поскольку очищает мир от грязи, – пришла в голову пафосная, но довольно здравая мысль. Значит, все-таки, к добру? Ого! Это ж сколько богатства должно мне сразу привалить – воды в моем сне было предостаточно! А вдруг – к слезам? Тогда уж определенно – к крокодильим. Да не к фальшивым, если кто подумал, а к самым искренним, чистейшей воды, слезам в изрядном количестве.

В принципе, валяние в кровати – занятие для меня не совсем типичное, но сегодня уж не знаю, что на меня нашло. Вот так бы всю жизнь лежать себе, как Емеля на печи, таращить глаза на детский коврик с мишками, висящий над кроватью, и думать свою думу. Я еще немножко покумекала, и вдруг меня осенило: так это к каникулам! К счастливым беззаботным каникулам! Ведь мой ливень был спокойным, без грома и молний, потрясений и брызг. Обрадовавшись, что так удачно расшифровала свои же сновидения, я решила больше не забивать себе голову чепухой и вставать.

Тут в комнату вошла мама, немножко заспанная, но вполне счастливая. Голова взъерошена, в светлых кудрявых волосах застряло нечаянное перышко, а на правой щеке осталась помятость от подушки, похожая на голую кисточку от винограда. От нее еще сладко пахло сном. Синие мамины глаза сияли: ей явно некуда было спешить, поскольку была она в обычном домашнем одеянии и смешных мохнатых тапках.

Я подвинулась, высвобождая ей местечко на своей постели. Мама присела на край, прямо на разрисованный радугой треугольник льняной простыни – подарок не до конца задернутых штор, солнечного луча и стеклянного шарика, венчающего крышку графина, стоящего на подоконнике и так удачно преломляющего свет, – смеясь, схватила мои руки и стала выпрямлять меня, будто пружину.

– Потягу-у-ушечки, потяну-у-ушечки, – нежно пела она, растягивая слова и мое вялое туловище, – вот наша Полюшка и проснулась.

От ее голоса веяло чем-то родным и очень далеким: кажется, из закоулков памяти всплывала колыбельная, под которую когда-то, в раннем детстве меня качали на руках, хотя, по идее, помнить себя в столь незрелом и беспомощном состоянии я не должна.

Кисти у мамы были теплыми и полурасслабленными, но массажные движения она выполняла довольно бодро. Впалому животу и бокам тоже досталось – неплохая разминка. Подобные опыты раньше поутру проделывались над моей младшей сестрой Ирой, пока та находилась в младенческом возрасте и запросто помещалась поперек стола. Надо заметить – моего стола! Его тогда временно приспособили под пеленальный комод, а я была вынуждена мыкаться с тетрадками на кухне. Мои воспоминания о грудничковом периоде сестры были слишком свежи и где-то даже болезненны…

Под чуткими мамиными руками туловище стало послушным и длинным. Мне захотелось вытянуться до предела, стать нейлоновой струной от гитары, что я и попыталась сделать незамедлительно, но, видимо, переусердствовала: в шее что-то хрястнуло, ребра сразу обозначились, хоть считай, а ноги плотно уперлись в деревянную спинку. Мама была сильно удивлена:

– Гляди-ка, какая дылда вымахала! Кровать ей уже мала. Хотя, чему удивляться – мебель-то подростковая, к школе брали. Это что же, к осени прикажешь тебе новую кровать покупать? Ну, ты даешь, Полинка!

Я скорчила рожу, выражающую великие муки совести, пожала плечами и извинилась:

– Простите, пожалуйста. Не знала, что так получится.

– Да-а… Бежит время. Помню, лежим мы с тобой, как-то, под этими пожилыми мишками, – мама махнула рукой на потускневшую от времени гобеленовую ткань с избитым шишкинским сюжетом, – книжку про Мойдодыра читаем, а ты вроде и не слушаешь меня совсем, а все чего-то думаешь, думаешь и вдруг выдаешь…

– А что, что сказала? – нетерпеливо спрашивала я, хотя слышала эту историю, наверное, раз сто.

– Показываешь пальчиком на наши вытянутые ноги и лепечешь: «Смотри, мамочка, ты такая длинная, как поезд, а я совсем короткая, как электричка».

Я была благодарна маме за то, что она совершенно не коверкала язык. Почему-то у женщин принято сюсюкать, когда они рассказывают о своих чадах в младенчестве. Тем более эта тема – не сказать, чтобы была моим больным местом, но слегка меня напрягала. Да, в нашей семье ходила еще одна легенда, будто до трех с половиной лет я не выговаривала чуть ли не половину звуков.

Мама, гордая моим ранним интеллектом, заключила:

– Ведь только-только говорить начала, а уж ясно было нам всем: аналитический склад ума у ребенка! Вот Ирочка, та у нас, видно, чистый гуманитарий…

Про Ирку слушать было неинтересно.

– Мам, а дождь к чему снится? – остановила я ее, вспомнив свои необычные ощущения, которые пережила накануне ярко, как вспышку.

– Не знаю. Надо бы сонник глянуть.

Мы обе дружно рассмеялись. Дело в том, что для нас это был повод для шуток. Не помню, откуда в дом попала тонкая брошюрка в потрепанной бумажной обложке, истонченные уголки которой сами скручивались в трубочку. В книжице предлагалось весьма забавное толкование снов. Например, однажды маме привиделось «страшное»: будто она прямо на работе сломала каблук. Из справочника мы с удивлением узнали – это сигнал к тому, что пора подковать лошадь. Лошадь?! Следом я умудрилась во сне разгрохать мамины любимые духи. Оказалось, и это было напоминание свыше: о том, что девица давненько не посещала храма и не причащалась. Вот чушь-то! Мне кажется, наш народ в большинстве своем даже не знает, где у церкви вход. А если учесть, что расколотила я во сне не абы какой флакон, а духи с воистину легендарным советским названием «Красная Москва», такие… из сюрпризного набора в красивой карминно-красной коробочке с золотой шелковой кисточкой, то наказ пойти замолить грехи показался уж совсем нелогичным.